«Но при чем здесь ключ?» — «В самом конце он написал: «Теперь что касается тебя. В синей вазе на полке в спальне найдешь ключ. Он от сейфа в нашем банке. Надеюсь, ты поймешь, почему я хотел, чтобы это к тебе попало». — «И что же там было?» — «Я прочел письмо уже после того, как продал его вещи. Я продал вазу. Я продал ее твоему отцу». — «Ты чё?»

«Вот почему я пытался тебя найти». — «Вы видели папу?» — «Только однажды и совсем коротко». — «Вы его помните?» — «От силы несколько минут». — «Но вы его помните?» — «Мы перебросились парой фраз». — «И?» — «Он мне понравился. Думаю, он понял, как мне непросто расставаться с вещами». — «Опишите его, пожалуйста». — «Да я мало что помню». — «Пожалуйста». — «Он был высокий, наверное, метр восемьдесят. Коричневые волосы. В очках». — «Какие это были очки?» — «С толстыми линзами». — «Во что он был одет?» — «В костюм, кажется». — «Какой костюм?» — «Серый, может быть?» — «Точно! Он ходил на работу в сером костюме! А дырку между двух передних зубов вы заметили?» — «Не помню». — «Попытайтесь».

«Он сказал, что шел домой и увидел объявление о распродаже. Сказал, что на следующей неделе у него годовщина». — «14 сентября!» — «Хотел сделать сюрприз твоей маме. Сказал, что ваза — идеальный подарок. Что она в ее вкусе». — «Он хотел сделать маме сюрприз?» — «Он заказал столик в ее любимом ресторане. Сказал, что собирается вывести ее в свет».

Смокинг.

«Что еще он сказал?» — «Что еще он сказал…» — «Хоть что-нибудь». — «У него был заразительный смех. Это я помню. Он даже меня рассмешил своим смехом. Мне это помогло».

«Что еще?» — «У него был наметанный глаз». — «Что это?» — «Он знал, какую вещь искал. Знал, что ее нашел». — «Правда. У него был запредельно наметанный глаз». — «Помню, я смотрел, как он держит вазу. Он поднял ее на просвет и потом несколько раз повертел в руках. Я отметил, какой он внимательный». — «Он был жутко внимательный».

Мне хотелось, чтобы он вспомнил и другие детали, типа расстегнутой верхней пуговицы на папиной рубашке, или как он пах бритьем, или как насвистывалIam the Walrus. Держал ли он «Нью-Йорк Тайме» под мышкой? Покусывал ли губы? Была ли у него в кармане красная ручка?

«Только вечером, оставшись один в опустевшей квартире, я прочел отцовское письмо. Я прочел про вазу. Я понял, что предал его». — «Но разве нельзя было пойти в банк и сказать, что ключ потерялся?» — «Я пошел. Но там сказали, что сейфа у отца не было. Я попросил посмотреть на мое имя. Не было. И на имя матери не было, и на имя деда. Я растерялся». — «Неужели в банке вам ничем не могли помочь?» — «Сочувствовали, но все упиралось в ключ». — «Вот почему вам нужен был мой папа».

«Сначала я надеялся, что он сам меня найдет, когда обнаружит ключ. Но как? Квартиру отца мы продали, ну, пришел бы он туда — и дальше? И потом где гарантия, что он не выкинет его, как хлам? Я бы именно так и поступил. А шансов найти его у меня не было. Вообще никаких. Я ничего о нем не знал, даже имени. Несколько недель подряд ходил мимо бывшего дома отца по дороге с работы, хотя мне это совсем не по дороге. По часу на это тратил. Надеялся его встретить. Объявления развесил: «Если вы купили вазу на распродаже на Семьдесят пятой улице в эти выходные, пожалуйста, позвоните…» Но это было вскоре после 11 сентября. Объявления были повсюду».

«Мама тоже развесила про него объявления». — «Зачем?» — «Он умер 11 сентября. Он был в башне». — «Боже мой. Я не сообразил. Прости». — «Ничего». — «Даже не знаю, что сказать». — «Не надо ничего говорить». — «Я не смотрел на объявления. Если бы смотрел… Не знаю, что бы было». — «Вы бы нас нашли». — «Возможно». — «Ваши объявления могли висеть совсем рядом с мамиными».

Он сказал «Я повсюду его искал: в вашем районе, в центре, в метро. Я заглядывал прохожим в глаза в надежде его узнать. Однажды мне показалось, что вижу твоего отца по другую сторону Бродвея, на Тайм-сквер, но он затерялся в толпе. В другой раз подумал, что он садится в такси на Двадцать третьей улице. Хотел окликнуть, но не знал, как». — «Томас». — «Томас. Жаль, что я этого не знал».

Он сказал: «Я полчаса ходил за кем-то по Центральному парку. Думал, это твой отец. Все гадал, почему он так странно идет — зигзагами. И все время возвращается к одному и тому же месту. Просто загадка». — «Почему вы к нему не подошли?» — «В конце концов подошел». — «И что?» — «Я обознался. Это был кто-то другой». — «Но вы спросили, почему он так странно шел?» — «Потерял что-то, хотел найти».

«Зато вы можете больше не искать», — сказал я. Он сказал: «Я так долго ищу, что в это даже не верится». — «Неужели у вас нет желания поскорее узнать, что же он вам оставил?» — «Дело не в желании». — «А в чем?»

Он сказал: «Прости. Ты ведь тоже что-то искал. И совсем не то, что нашел». — «Ничего». — «Не мне судить, но, по-моему, у тебя был хороший отец. Мы с ним недолго говорили, но я успел это почувствовать. Большая удача — иметь такого отца. Лучше бы ты нашел его, чем я ключ». — «Лучше бы нам обоим не пришлось искать». — «Ты прав».

Мы посидели молча. Я еще раз изучил фотки у него на столе. На всех была Абби.

Он сказал: «Хочешь пойти со мной в банк?» — «Я бы с удовольствием, но нет». — «Ты уверен?» Я не то чтобы не хотел Я запредельно хотел. Но боялся, что запутаюсь еще больше.

Он сказал: «Ты чего?» — «Ничего». — «Ты в порядке?» Я хотел удержать слезы внутри, но не смог. Он сказал: «Ну, прости, прости меня».

«Можно я вам расскажу то, чего еще никому не рассказывал?»

«Конечно».

«В тот день нас отпустили домой уже с первого урока. Без объяснений, сказали только, что что-то случилось. Мы не поняли, что. Вернее, не поняли, что это касается нас. За многими заехали родители, но поскольку школа всего в пяти кварталах от нашего дома, я пошел сам. Мы с другом договорились созвониться, поэтому дома я сразу подошел к телефону и проверил автоответчик. На нем было пять сообщений. Все от него». — «От друга?» — «От папы». Он закрыл рот ладонью.

«Он повторял, что с ним все в порядке, и что все будет хорошо, и чтобы мы не волновались».

Слеза скатилась по его щеке и остановилась на пальце.

«Но вот о чем я никому не рассказывал. Когда сообщения кончились, зазвонил телефон. Было 10:22. Я посмотрел на определитель номера и увидел, что это его мобильник». — «О Боже». — «Вы не положите руку мне на плечо, чтобы я смог закончить?» — «Конечно», — сказал он, и объехал на стуле вокруг стола, и оказался совсем близко.

«Я не мог поднять трубку. Просто не мог. Телефон звонил, а я не мог пошевелиться. Я хотел ее поднять — и не мог.

Включился автоответчик, и я услышал свой голос.

Был короткий гудок.

Потом я услышал папин голос.

Он меня звал, а я не мог поднять трубку. Не мог — и все. Не мог. Ты там? Он спросил одиннадцать раз. Я знаю, потому что считал. Мне не хватило одного пальца. Зачем он это спрашивал? Надеялся, что кто-нибудь войдет и услышит?

Тогда почему не сказал «вы»? Вы там? «Ты» — это всего один человек. Иногда мне кажется, он знал, что я дома. Может, он и спрашивал для того, чтобы я мог набраться храбрости и ответить. Там еще были такие долгие паузы. Пятнадцать секунд между третьим и четвертым вопросом, и это самая долгая. В ней было слышно, как вокруг него кричат и плачут люди. И еще звук разбивающегося стекла, почему я и думаю, что, может, они выпрыгивали.

И все.

Я засек время, и получилось, что сообщение длится одну минуту и двадцать семь секунд. Из чего следует, что оно кончилось в 10:24. А это как раз, когда обрушилось здание. Может, так он и умер».