Ей и изображать ничего не надо было, просто ненадолго стать самой собой.

Аристократка? А она-то кто?

Беспокоится за своего сына? И это верно…

Аня не играла, она была самой собой. И так это красиво получалось, что кое-кто из мальчишек поглядывал с восхищением, забыв про разницу в возрасте, а главный герой и виновник торжества вообще показал Кире большой палец.

– Твоя тетка?

– Родственница, – не стала вдаваться в подробности Кира.

– Ваще потрясная! Не как все эти старперы…

Кира довольно улыбнулась. Правильно она Аню с собой взяла! Вот правильно…

Игра продолжалась весь день. А вечером были шашлыки. И костер, к которому так приятно было протягивать руки, и песни под гитару, которая оказалась как-то удивительно кстати, и горячий глинтвейн, в котором не было ни капли алкоголя, и звездное ночное небо…

Кира честно пыталась высидеть подольше, но так умоталась за день, что ее быстро сморил здоровый сон. Аня проверила девочку, укрыла ее одеялом, и вышла из комнаты, которую им отвели на двоих. Повернула ключ.

Изнутри комнату тоже открыть можно, за это она не беспокоилась. Кира не испугается. А спать не хотелось.

Прошлое властно надавило на плечи, всколыхнулось ледяной волной, приморозило душу…

Ее прошлое.

Аделина Шеллес-Альденская, невероятно прекрасная в белом платье и бриллиантах, голубые глаза смотрят надменно.

Дочь моя, вы так неуклюжи…

Сегодня Анна не узнала себя в зеркале. Белый парик, белый балахон, грим… она стала больше похожа на мать, как это ни странно.

И – страшно.

Родители остались – там. Сестры, Илья… Яна.

Про сына Анна не думала. Ее сын был рядом с ней, она это твердо знала. Рядом…

Скоро она заберет его из больницы. Гошка…

На специально отведенной площадке продолжался шум и гам. Но туда идти не хотелось. Хотелось побыть наедине со своими мыслями, погулять, посмотреть на звезды, подышать чуточку морозным воздухом декабря…

Что у нас на карте?

Это Анна посмотрела, когда ехали в Рахманино. С одной стороны – деревня. Недалеко, около двух километров. И рядом и шум не тревожит.

С другой стороны – поле. Туда идти не хотелось, грязь месить.

С третьей – старое кладбище. Там фашистов хоронили.

Кто такие фашисты, Анна знала из памяти Яны. Люди, которые искренне считали себя – выше других, и были уверены в своем праве распоряжаться низшими. То есть – мразь.

Это Анна точно знала, как урожденная княжна Воронова.

Она стояла на социальной лестнице выше многих и многих. Но делало ли это ее – высшей? Или кого-то низшим?

Люди не равны, но не равны они не кровью или цветом кожи. Люди не равны своими способностями и талантами, умами и душами. И арийская, и еврейская нация может породить мразь, а может – и героя. Нет, нельзя судить, нельзя…

И как человек, который видел Освобождение, Анна могла еще добавить – будь прокляты те, кто начинает войны! Будь прокляты навеки, до гроба и за гробом! Но думать об этом все равно не хотелось.

С четвертой стороны был небольшой перелесок. Посадки, как назвала это Кира.

Погулять там?

Почему нет…

Анна решительно направилась в сторону деревьев.

Страх? Страха она не испытывала. Но на всякий случай…

Яна была умна и запаслива. И оружие у нее было.

В кармане у Анны лежала заточка. Верная, надежная… пусть лежит. Не то, чтобы она ее пустила в ход. Но…

Как многие люди, Анна в чем-то фетишизировала оружие. С ним было спокойнее. Хотя убивает-то не заточка, а человек. И чего стоит кинжал, если к нему прилагается слабая рука?

Но об этом Анна не думала. Она медленно шла среди деревьев.

Медленно-медленно, иногда застывая на одном месте. Она пыталась – что!? Она и сама не знала, может быть, отогреться, а может, не заплакать… или наоборот?

Поплакать там, где ее не увидят?

Что-то недоброе разбудил в ней этот день, злое, нехорошее…

Именно поэтому ее и не заметили.

Анна непроизвольно сместилась в сторону кладбища – человек обычно заворачивает в сторону основной руки, вправо. Сместилась, а когда услышала голоса, стало поздно поворачивать обратно.

– …сюда?

– … и…!

Двое мужчин переговаривались.

Ругались.

Анна замерла на месте. Хелла, твоим именем! Да что ж такое!?

Бежать?

Она не рисковала. Сюда как-то дошла, а вот обратно? Сейчас хрустнет ветка, или метнется луч фонарика… единственное, что позволила себе девушка – опуститься на колени и прижаться к дереву. И порадоваться, что у Яны вещи – практичные. Немаркие.

Куртка была камуфляжной, в серо-бело-черных тонах. Ночью – и не заметишь. Анна думала взять пальто, но потом остановилась на куртке и джинсах. И не прогадала.

А вот сапожки тонковаты, и носки она не надела. Ноги замерзнут…

Не до ног тут!

Двое мужчин разговаривали на русском матерном. Анна прислушалась – и скривилась от отвращения.

Мародеры.

Твари, ничтожества, шакалы помоечные! Существа, слишком трусливые для честного боя, но подлые, жестокие и опасные.

Во все времена таких давили…

Это было памятью Яны. Это было мнением Анны. И в одном она Джоан Роулинг не понимала.

Как можно назвать компанию, которой предлагается восхищаться – мародерами?! Что за моральные установки у них в Англии? Может, еще педофилами прикажете восторгаться? Или некрозоофилами? Фу, гадость!

Двое продолжали переговариваться.

Как поняла Анна, в войну здесь гремели бои. И усадьбу защищали на совесть.

Немцы отбивались, но в результате дом все равно взяли, их закопали…

А закопали не просто так.

Награды, оружие, трофеи, документы… нагрудные знаки и кокарды, каски и орлы, подковки с сапог и нашивки, портсигары и зажигалки, даже золотые зубы – это же мародеры! Они не брезгливы!

А тут была большая братская могила. Немецкая!

Раскопать – и поживиться.

И именно сейчас, потому как почва болотистая. Подмерзла, но еще не заледенела. Воды нет, а копать – в самый раз.

На основании чего-то один из мужчин был уверен, что здесь много "хабара". Второй так уверен не был, но первый настойчиво подгонял своего… сокрысятника.

Анна сидела и молчала.

Яма была уже наполовину раскопана. Обо что-то звенели лопаты – не сильно, но отчетливо. Вот бы полиция нагрянула?

Но куда там!

Ну хоть кто из усадьбы… или не стоит? Наверняка мародеры вооружены!

– Ах…!!!

Из раскопа понеслись какие-то слова. Явно торжествующие.

Потом на поверхность вылез один из мародеров, тот, которого Аня окрестила "первым". Вытащил что-то из ямы, примерился, ударил лопатой. И разразился восхищенно-матерной речью.

Второй что-то сказал из ямы.

Первый ответил матерной речью, и протянул вниз руку.

Левую.

Анна прикусила губу, чтобы не закричать. Но… мужчина потянул левой рукой из ямы своего товарища, а в правой руке блеснуло лезвие ножа.

Впитало лунный свет, хищно клюнуло мародера в левый бок…

Крик захлебнулся.

Мужчина полетел вниз.

– … двоих не вынесет…

Кажется, Первый что-то сказал.

Анна не знала.

Дальше она двигалась, как автомат. И потом удивлялась себе. Но…

Встать.

Достать из кармана оружие. Отполированная Яной рукоять удобно ложится в руку.

Ком земли летит в противоположную сторону. Пусть этот отвернется… хотя бы ненадолго. И он отворачивается на шорох. Смотрит в темноту, светит туда фонариком, дергается… Анне хватает времени.

Сделать буквально пять шагов.

Почти пробежать их, словно телепортироваться. Вот только что она была здесь – и уже за спиной мародера.

И рука опускается вниз.

– Тебе, Хелла!

Шило исчезает в теле негодяя. Анна бьет снизу вверх, она ниже, она вообще не умеет убивать. Но словно Хелла направляет ее руку.

Шило находит дорогу между ребер – в сердце.

Мужчина издает страшный булькающий звук… кто сказал, что человек умирает сразу?

Ошибаетесь… Несколько секунд продолжается агония, но Анна не трогает шило. Добивать не требуется. Это она понимает, она ведь помогала в госпитале.