Когда безумные крики, стоны и хрипы слились в яростный вой, который стал резонировать по всему зданию, усиленный и сконцентрированный в соответствии с моим проектом, весь Собор содрогнулся. И в одно бесконечное мгновение сооружение, некогда взмывавшее к небесам, опрокинулось и устремилось в бездну. Само пространство вывернулось наизнанку. То, что должно было принадлежать Богу — радость и чудо людского мира, — было отдано в руки врага.

— Сволочь, — не выдержал Хок.

— Что?

— Что слышал. Ты думаешь, твой рассказ нас впечатлил? Напугал? В свое время мы видали существ и похуже тебя, малявка. Ты мне только аппетит испортил. Все эти люди, принесенные в жертву твоему честолюбию… по-прежнему здесь, в этом ужасном месте! Из-за того, что ты сделал. Я видел среди мертвых детей. Детей, сволочь поганая! Я этого не потерплю. Чего бы это ни стоило, я растерзаю тебя и увижу этих бедняг свободными. Слышишь, Жареный? Чего бы это ни стоило!

— И что ты сделаешь? — поинтересовался убийца. — Прикончишь меня? Я давно умер, капитан Хок. Меня приговорили судьи ада, и моя пытка хуже, чем любое наказание, которое я мог бы принять от твоей руки. Духи мертвых заключены здесь навечно по моей воле, и ни ты, ни любая другая живая душа ничего не могут с этим поделать.

Хок вскинул топор и бросился вперед. Фишер поймала его за локоть и остановила.

— Нет, Хок! Это не ответ. Такому, как он, даже секира Верховного мага нипочем. Придется подождать более удачного случая.

— Она права, — поддержал Изабель Ламент. — Сдержи свой гнев, капитан. Он пытается спровоцировать нас. Продолжай рассказ, убийца.

— Все пошло не так, — сказал Жареный. — Громадный объем магической энергии, полученный в результате столь чудовищной кровавой жертвы, должен был сделать меня властелином мира. Я замыслил такие чудеса, такие ужасы! Я мог бы стать прародителем новой чудовищной эры. Но я был в безопасности от воздействия моего заклятия, только оставаясь внутри пентаграммы. Когда Собор вывернуло, со мной произошло то же самое, и я очутился снаружи пентакля. Глупейшая ошибка! Меня растерзали жертвы моих же собственных чар. Я умер и обрек себя на адские муки — и все зря! По глупости. Князь демонов мог бы предупредить меня, но, разумеется, не сделал этого. Наверняка он не один год смеялся при мысли о том, что я горю в преисподней по его милости.

— Что такое ад? — спросила Фишер.

— Вечное и непрестанное сознание собственной вины, — ответил Жареный. — Мне не позволено сказать вам больше. Разве что… Даже после всего, что со мной было сделано, несмотря на всю мою бесконечную пытку, я все-таки не раскаиваюсь. Я по-прежнему горжусь тем, что сделал. Я почти достиг всемогущества! И я не теряю надежды. Потому-то вы четверо и оказались сейчас здесь. Вы являетесь частью плана, которого не понимаете, плана, сложившегося в необъятных умах существ, которые старше самого человечества. Сбросить тесные оковы порядка, переделать реальность и вызвать ад на земле.

— Что заставляет тебя думать, будто мы станем помогать такому дерьму, как ты? — спросил Хок, все еще стискивая рукоять топора.

— Не слишком-то воображай о себе, капитан Хок. Ад ждет и тебя, и твою женщину. Я всегда чую другого убийцу. — Он повернулся к Ламенту и широко ухмыльнулся, при этом его почерневшие губы растрескались. — Убийство привлекательно само по себе, не так ли, Пешеход?

— Ты не закончил рассказ, — бесстрастно повторил Ламент. — Почему ты здесь, а не в аду, где твое место?

Жареный пожал плечами, и на них заплясали язычки пламени.

— Первый Лесной король пытался вернуть Собор и созвал для этой цели множество могущественных чародеев, но сделанное мной не так-то легко исправить. И поэтому король выстроил вокруг Опрокинутого Собора огромный замок в качестве саркофага. А затем велел своему самому могущественному чародею, загадочному персонажу по имени Магус, вызвать меня из ада и сделать стражем этого места. Дикая магия никого не впускает сюда и не выпускает отсюда. Вот она, ирония: создатель, запертый как раб внутри собственного творения! Так что теперь вместо преисподней я горю здесь. Боль та же самая.

— Но если Лесной замок служит Опрокинутому Собору саркофагом, зачем тут страж? — спросил Сенешаль. — Какой сумасшедший полезет сюда без острой необходимости?

— Из-за врат, — сказал Жареный. — И власти, которую они обещают.

— Это врата в преисподнюю? — уточнил Ламент.

— Нет, кое-куда похуже. И я собираюсь отвести вас туда. До самой верхушки моего Собора, глубоко в землю. И либо вы сорветесь и погибнете к моему вящему удовольствию, либо доберетесь до врат. И я посмотрю, как вы их откроете и отправитесь в место, которое для людей хуже ада. Оно называется Грёза. И там вы обречены на вечные муки без умирания. Вы познаете боль, и ужас, и отчаяние, а Грёза не имеет конца.

— Как же ты любишь звук собственного голоса, — заметила Фишер.

— Грёза не является частью материального мира, — сказал Ламент, игнорируя Фишер так же, как и Жареный. — Как же эти врата проведут нас туда?

— Вследствие содеянного мной Опрокинутый Собор не является более частью материального мира. Моя кровавая жертва выбросила его прочь из мира смертных. Ты, безусловно, заметил, что уже не во всем прежний, Пешеход. У тебя здесь нет власти.

— Бог везде, — ответил Пешеход.

Жареный пожал плечами:

— Пространство, занимаемое ныне Опрокинутым Собором, образует связующий мост между миром людей и миром Грёзы. Неприметная задняя дверь, через которую Дикая магия вернется, чтобы править всем сущим.

Здесь Ламент и Жареный углубились в обсуждение отвлеченных подробностей, и Хок с Фишер быстро утратили нить беседы. Они немного отошли, чтобы тихонько переговорить между собой. Сенешаль направился к ним, лишь бы не оставаться одному.

— Сколько из этого, по-твоему, достоверно? — спросил Хок.

— Не знаю, — нахмурилась Фишер. — Все вроде бы увязывается одно с другим, но в основе — только слово сознавшегося убийцы.

— Зачем ему лгать? — спросил Сенешаль.

— А зачем ему говорить правду? — возразил Хок. — У него нет причин помогать нам.

— Может, ему нужно, чтобы мы открыли эти врата.

— Не исключено, — согласился капитан. — Думаю, на текущий момент нам придется иметь дело с этим ублюдком. Хотя бы ради надежды найти какую-нибудь возможность освободить души, запертые в этом жутком месте. Жареный находится здесь по заслугам. Они — нет. Я сделаю что угодно, чтобы освободить их.

— Это неподходящее место для обещаний, — покачал головой Сенешаль. — Мы понимаем далеко не все из того, что здесь творится.

— Верно, — согласилась Фишер. — Давайте только убедимся, что не выполняем за кого-то грязную работу. — Она окинула Собор нехорошим взглядом. — Мне очень не нравится это место. В своем роде здесь даже мрачнее, чем в Черном Лесу.

— Жареный упомянул чародея по имени Магус, — сказал Сенешаль. — Вам не кажется…

— Прошли сотни лет, — сказал Хок. — Как это может быть тот же самый человек? Даже чародеи не живут так долго. Кроме того, я не заметил ничего, чтобы указывало на такой уровень могущества Магуса.

Жареный резко обернулся к ним.

— Магус еще жив? Мне следовало знать, что он по-прежнему здесь. Все так же плетет интриги, заставляя всех служить его целям… Нам нужно идти. Немедленно. Пока он не пришел сюда за вами.

— Ты боишься его, — сказал Хок. — Почему? Ты же мертв. Что еще он может тебе сделать?

— Он может послать меня обратно в ад, — ответил Жареный. — В конце концов, именно он вызвал меня оттуда. — Он обхватил себя пылающими руками, словно боясь развалиться на части, и сердито уставился на Ламента. — Почему вас здесь так мало? Я ожидал больше народу. Почему королева не явилась? Это же ее замок, ее королевство. Ее долг находиться здесь. Или она слишком напугана?

Ламент впервые улыбнулся:

— Окажись Фелиция здесь, она бы просто прикурила от тебя сигарету. Ей нет нужды присутствовать здесь. Мы представляем ее.