В период правления Уильяма Хаша весь округ Чочи?но скупал у него яблоки, поэтому многочисленные представители клана Макгилленов жили в комфортабельных домах и владели последними моделями автомобилей. Уильям Хаш и его родственники продавали яблоки тоннами легально и домашнее яблочное бренди бочками нелегально. В Атланте сестра Уильяма Дорита Макгиллен основала «Кондитерскую компанию Хаш». Каждый год МакГиллены с гор посылали тысячи отборных яблок в запряженных мулами фургонах Дорите, которая превращала их в начинку для кондитерских изделий. Эту восхитительную выпечку доставляли с посыльными в самые лучшие дома города. Посыльными были чернокожие мужчины в белых куртках, они управляли красивыми фургонами, на бортах которых красовалась надпись «Кондитерская компания Хаш». Пироги с яблоками от Дориты Макгиллен регулярно появлялись на столе губернатора.
Но потом Великая депрессия смела с лица земли «Кондитерскую компанию Хаш». Федеральные агенты из администрации Рузвельта ликвидировали подпольный винный бизнес Макгилленов. Наша семья тоже пострадала. Мой гордый дед и один из его двоюродных братьев, псаломщики в баптистской церкви Далирим?пла, были застигнуты врасплох за приготовлением бренди. Оба предпочли покончить с собой, только бы не отбывать наказание на каторге. Но что хуже всего, экспорт яблок из Старого Света и быстрое совершенствование холодильного оборудования превратили местные яблоки в прихоть, а не в необходимость.
К моменту моего рождения в 1962 году многие плодовые сады на Юге прекратили свое существование. Их вырубили, сожгли пни, о них забыли, их перестали любить, яблоки никому больше не были нужны. «Гордость поттера», «круглые эскановы», «сладкие сочные», «черная лань», «розовые кружевные» – все эти сорта исчезли с лица земли, не говоря о многих сотнях других. Они исчезли навсегда. Мы, Макгиллены, переживали одну черную полосу за другой. Мой отец умер молодым от сердечного приступа, корчуя шиповник в саду. Но мы и наши яблоки все?таки упрямо держались, отказываясь сдаваться на милость победителям – дешевым «виноградным из Висконсина» и ледяным японским «муцу».
Еще ребенком я решила, что заставлю людей снова покупать наши яблоки.
Первые одиннадцать лет моей жизни – до того, как умер отец, – были замечательными. Папа всегда был веселым или, по крайней мере, таким казался; мама пела, работая в саду рядом с ним. А я была их яблочной принцессой, Хаш Макгиллен Пятой из Долины, самого красивого места на земле. Яблони зацветали весной, их плоды наливались соком летом, питая наши души осенью. А в холодные зимние месяцы деревья спали и видели сладкие сны.
Сады Макгилленов росли по берегам реки, у подножия Чочино, Аталука и Большой Челюсти, поднимаясь вверх по террасам, созданным упорно трудившимися поколениями Макгилленов. У нас в семье была поговорка: настоящие яблоки «сладкая хаш» могут вырастить только бог и Макгиллены. Наша земля была самой плодородной в округе, и старики шептались о том, что в ней есть что?то таинственное и колдовское.
Я и понятия не имела о том, что мы бедны, и не понимала, почему наши родственники с такой тоской и печалью взирают на последнее свидетельство семейного благосостояния – серебряный кувшин с монограммой, который мой отец с любовью полировал и выставлял на старом сосновом столе. Я слышала, как мои тетушки рассуждали о том, что бывали времена, когда нашей семье не приходилось распродавать наследие предков.
Что касается меня, то я искренне верила, что наследие предков остается с нами. Оно росло вокруг меня на холмах, и о нем говорилось в старых сельскохозяйственных журналах, пылившихся в гостиной на дубовых полках. На стене на самом почетном месте над продавленным диваном висела единственная в нашем доме картина в раме: рисунок 1909 года, на котором было изображено наше яблоко «сладкая хаш».
– Таким его публиковали в больших реферативных журналах того времени, – объяснял мне отец. Он не один раз рассказывал мне эту историю, и я всегда слушала с удовольствием, хотя давно выучила ее наизусть. Мне нравилось видеть горделивое выражение на его лице, когда он говорил о нашем былом величии. – Сюда прислали двух человек из Вашингтона. Они долго сидели в саду в окружении всей нашей семьи, один тщательно срисовывал самый лучший экземпляр «сладкой хаш», а второй изучал сотню других и делал записи.
Затем отец открывал наш собственный очень старый экземпляр правительственного отчета и читал выводы ученых, словно цитировал Библию:
– «Спелое яблоко сорта „сладкая хаш“ темно?красное, почти бордовое. Плод очень ровный, круглый, среднего размера. Черешок плотный, длинный, расположен в темном, почти черном ровном углублении. Основание широкое, вдавленное, безволосковое. Мякоть сочная, очень белая. Яблоко созревает с сентября по декабрь. Хорошо хранится всю зиму, сохраняет вкус при кулинарной обработке». – На этом месте папа всегда останавливался, а затем принимался читать самый главный отрывок низким, бархатным голосом. – «Вкус напоминает свежий мед, смешанный с самым лучшим тростниковым сахаром. В яблоке нет кислого послевкусия. Каждый кусочек буквально тает во рту. Поистине восхитительное яблоко!»
Поистине восхитительное… Представители властей использовали превосходную степень, хотя их никто не подкупал.
Мама, в чьих жилах текла капелька крови индейцев чероки, садилась рядом с отцом и вспоминала мудрое изречение своей бабушки?индианки:
– Бабушка Халфакр говорила, что это лучшее яблоко на свете, потому что дает человеку крылья. Сладкое яблоко насыщает желудок, очищает внутренности и успокаивает сердце.
Много лет спустя я буду вспоминать эти слова с мрачной грустью. Чтобы выжить, фермеру?садоводу и в самом деле требуется твердость духа, упрямство и крепкий желудок.
Но когда я была ребенком, главным для меня было то, что наше имя соединяется с прекрасным божьим даром. И это имя было моим!
– Мое маленькое драгоценное яблочко, – говорил мне отец. – Ты так похожа на свою мать.
Я унаследовала мамин овал лица, длинный нос с горбинкой, ее большой рот с опущенными вниз уголками и индейские скулы, а от папы взяла упрямый подбородок и зеленые глаза. Никакая стрижка или химическая завивка не могли справиться с моими курчавыми, ржаво?коричневыми волосами, свисавшими мне на глаза, словно челка у лошади. Люди никогда не называли меня красивой, хотя часто говорили, что на меня можно заглядеться. Но, в конце концов, заглядеться можно и на теленка?альбиноса. Папа утверждал, что у меня глаза цвета зеленых яблок. Я весьма надменно смотрела на мир за пределами округа Чочино, бросая ему вызов. Пусть попробует откусить кусочек от моего счастливого, упрямого существа!
В конце концов именно это и случилось…
В начале осени 1974 года, пока мама надрывалась в Далиримпле, обслуживая столики в ресторанчике, я вылила сидр из серебряного кувшина на корни первого дерева, принесшего наши знаменитые яблоки, и плакала до тех пор, пока у меня не разболелась голова. Прошлым летом папа умер в саду. Мама держала его голову на коленях, пока я бегала за помощью, но помочь ему не успели. Мне его все время не хватало. Мне было двенадцать лет, и я так любила своего отца, что мир, казалось, заканчивался с его смертью.
– Наступит день, и этот сад будет принадлежать тебе, – сказал он мне незадолго до смерти. – Я уверен, что мы еще будем тобой гордиться. Ты пятая Хаш Мак?гиллен, никогда не забывай об этом.
Теперь я все понимала. Нужно было что?то придумать, иначе мы потеряем ферму. От славы и богатства былых времен остались только старенький «Студебеккер» в амбаре и этот самый серебряный кувшин от сервиза, который мы вынуждены были продать.
Впрочем, нет. У нас остались наши яблоки.
Я загрузила в тележку две большие пустые корзины, доску, бумажные пакеты, ящик со свежесорванными яблоками и моего младшего брата Логана и потащила тележку через весь сад к так называемой Садовой дороге Макгилленов. Там я устроила импровизированный стол и встала рядом с ним, держа в руках написанный от руки красной краской на картоне плакат:
