В считанные секунды надо было что-то предпринять. Можно совершить маневр вправо, прямо навстречу опасности. Вдруг судам удастся разминуться, только слегка коснувшись друг друга... Да, есть шанс, что «Андреа Дориа» сумеет уйти из-под удара другого корабля.

Каламаи принял отчаянное решение.

— Лево руля! — прокричал он.

Офицер с мостика уточнил — не хочет ли капитан остановить двигатели? Каламаи отрицательно покачал головой.

— Скорость не снижать!

Он знал, что на высокой скорости «Андреа Дориа» лучше слушается руля.

Рулевой обеими руками крутанул штурвал влево. Дважды прозвучал гудок. Большой корабль еще полмили по инерции шел прямо и только потом начал совершать поворот.

Капитан осознавал, насколько рискует, подставляя борт «Андреа Дориа». Он молил Бога, чтобы встречное судно успело совершить маневр, пока есть время. И Каламаи все еще не верил, что корабли столкнутся. Происходящее казалось кошмарным сном.

Крик одного из офицеров вернул капитана к действительности:

— Он идет прямо на нас!

Приближающееся судно направлялось к правому борту, откуда за происходящим с ужасом наблюдал Каламаи. Острый, несколько приподнятый нос корабля, казалось, был нацелен прямо на капитана.

Командир «Андреа Дориа» имел репутацию человека выносливого и несгибаемого. Но сейчас он думал о том, про что в подобной ситуации подумал бы каждый: о спасении своей жизни.

Мощный нос шведского судна легко, точно штык, пронзил идущий на полной скорости «Андреа Дориа». Корпус итальянского судна был проломлен на треть его девяностофутовой ширины. При весе почти в тридцать тысяч тонн — в два раза больше «Стокгольма» — итальянский лайнер поволок за собой чужака. А потом «Стокгольм» подался назад, вскрыв семь из десяти пассажирских палуб!

Огромная зияющая дыра в корпусе «Андреа Дориа» шириной в сорок футов вверху ниже ватерлинии сужалась до семи футов. И все же тысячи галлонов морской воды хлынули через пробоину и заполнили пустовавшие емкости для горючего. Корабль накренился на правый борт из-за тяжести тонн воды, заполнившей генераторную. Маслянистая река потекла по коридорам и проходам, поднялась до переборок машинного отделения. Матросы здесь изо всех сил пытались бороться со стихией. Они скользили и падали, как клоуны во время выполнения трюков.

Вода все прибывала. Уже плавали на ее поверхности пустые цистерны для горючего.

Буквально через несколько минут после удара «Андреа Дориа» дал сильный крен на борт.

Нилсон ожидал, что при столкновении его швырнет на пол. Однако удар оказался на удивление мягким, хотя и достаточно сильным, чтобы вывести второго помощника из состояния паралича. Нилсон бросился из рулевой рубки в картографическую и нажал аварийную кнопку, приказывая задраить водонепроницаемые переборки.

Послышался гневный крик капитана:

— Да что, во имя всех святых, случилось?

Нилсон попытался ответить, но слова застряли в горле.

От растерянности он не знал, как описать происходящее. Хансен отказался выполнять приказ повернуть вправо. Медленно вращающийся влево штурвал. Матрос, мертвой хваткой вцепившийся в рулевое колесо. Ни страха, ни ужаса в его глазах. Только леденящий душу холод. Нилсон сперва подумал, что это просто кажется из-за освещения, да еще отсветы от экрана гирокомпаса подчеркивали шрам на правой щеке. Однако ошибки не было. Когда произошло столкновение, этот человек улыбался.

Да, никаких сомнений не осталось. Хансен преднамеренно повел судно навстречу другому кораблю, будто он управлял не «Стокгольмом», а торпедой, хотя вряд ли кто-нибудь поверит в это.

Нилсон посмотрел на сердитое лицо капитана, затем на штурвал. А там уже никого не было. Брошенное рулевое колесо вращалось как сумасшедшее.

Хансен скрылся.

Джейк Кэрри был внезапно разбужен странным грохотом, а затем послышался ужасный скрежет металла о металл; треск, хруст, будто каюты на верхней палубе взрывались. Глаза Кэрри расширились от испуга, когда бело-серая стена в нескольких футах от него вдруг начала двигаться.

Джейк погрузился в сладкий сон всего три минуты назад. Он поцеловал Майру, свою жену, пожелал ей спокойной ночи и скользнул под одеяло на огромной кровати в каюте первого класса. Майра еще прочитала несколько страниц романа, прежде чем глаза у нее стали слипаться. Она выключила лампу, натянула одеяло до самого подбородка и вздохнула, вспоминая залитые солнцем виноградники Тосканы.

Ранее они с Джейком отметили пребывание в Италии бутылочкой шампанского в ресторане первого класса. Кэрри предлагал выпить по бокалу вина на ночь в «Бельведере», но Майра ответила, что если она снова услышит в исполнении оркестра «Ариведерчи, Рома», то поклянется никогда больше в жизни не есть спагетти. Они вернулись в каюту около 10.30 вечера.

Прогулявшись по палубе с магазинами, супруги поднялись в лифте на следующий уровень и пошли к своей каюте, расположенной по правому борту. Они выставили в коридор багаж, чтобы стюард забрал его перед прибытием в Нью-Йорк на следующий день. Корабль колыхался, как огромная колыбель, и Майра вскоре уснула.

А сейчас кровать ее мужа тряслась как безумная, и вдруг Джейк взлетел в воздух, будто его запустили из катапульты. За этот миг свободного парения вся жизнь промелькнула перед его глазами, а потом наступила абсолютная темнота.

Смерть бродила по палубам «Андреа Дориа».

Она была повсюду: и в роскошных каютах первого класса, и в каютах туристического класса, находящихся ниже ватерлинии. Пятьдесят два человека погибли. Десять кают на палубе первого класса были уничтожены. На этом уровне пробоина оказалась самой широкой, а наиболее узкое место приходилось на палубу ниже ватерлинии. Но в каютах туристического класса пассажиров было больше, поэтому и здесь потери тоже были велики.

Люди погибали или оставались в живых словно по прихоти рока. Пассажир первого класса преспокойно чистит зубы и вдруг, заслышав страшный грохот, выбегает из ванной комнаты в спальню. А затем он видит, что стены нет и его жена исчезла. На прогулочной палубе мгновенно погибли два пассажира. Двадцать шесть иммигрантов из Италии — и среди них женщина с четырьмя маленькими детьми — оказались непосредственно на линии пробоины, и все были убиты искореженными стальными листами.

Но случались в ту ночь и чудеса. Так, одна девушка, выброшенная из каюты первого класса во время столкновения, очутилась на смятом носу «Стокгольма». А в другой каюте потолок обрушился прямо на супружескую пару. Однако им удалось выбраться из-под обломков и выползти в коридор.

Труднее всего пришлось пассажирам нижних палуб. Они вынуждены были пробираться по задымленным коридорам и проходам, залитым маслянистой черной водой. Мало-помалу уцелевшие собирались у смотровых площадок и теперь ждали хоть каких-то указаний.

Когда суда ударились друг о друга, капитан Каламаи находился в дальнем конце мостика. Оправившись от первоначального шока, он отдал команду «Стоп машина», и корабль наконец остановился в густом тумане.

Второй офицер подошел к креномеру — прибору, предназначенному для измерения угла крена судна.

— 18 градусов, — сказал моряк. А через несколько минут добавил: — 19 градусов.

Неприятный холодок прокрался в сердце капитана. Даже если затопило два отсека, крен не должен составлять более пятнадцати градусов. А при крене более двадцати градусов будут затоплены все отсеки...

Такая ситуация казалась невозможной. Проектировщики утверждали, что судно останется на плаву, даже если вода заполнит два отсека. Капитан потребовал доложить о потерях на каждой палубе, а особенно о состоянии водонепроницаемых перегородок. Каламаи также распорядился передать сигнал SOS и координаты корабля.

Вскоре вернулись офицеры с рапортами о положении на палубах судна. В машинном отделении механики и матросы откачивали насосами воду, но она прибывала быстрее, чем люди работали. Бойлерная тоже была затоплена. Кроме того, вода залила еще два отсека.