========== I ==========

«Дьявол реален. И он не какой-то маленький красный человек с рогами и хвостом. Он очень красив. Потому что он падший ангел, и он был любимцем Господа».

Мэллори просыпается в душной ночи Лос-Анджелеса и задыхается, но вовсе не от летней жары. Мир на грани катастрофы, и ей снится, как хрупкость мнимой договоренности между странами рушится, поглощается ядерным взрывом, а из огня выходит высокая фигура в черном. Этот человек, кем бы он ни был, — сильный и гибкий, будто хищник, готовящийся к прыжку, и он пугает Мэллори до чертиков, до выступающих на висках капель пота и бешено ломящегося в ребра сердца. Она смутно чувствует, что погребенный под осколками городов привычный мир — его вина.

Мэллори встает, ступает босыми ногами по холодному полу и бредет на кухню, заваривает себе чай с мятой. Бред, это всё — полный бред, никто не станет расшвыриваться ядерными бомбами, будто они — навозные. Но Мэллори трясет, стоит ей вспомнить кошачьи, плавные движения опасного зверя в облике человека, и она залпом допивает чай. Над Эл-Эй занимается рассвет, и страхи уходят, растворяясь в дневных заботах — в конце концов, войны ещё нет, а Коко Сент-Пьер Вандербильт очень даже есть, и она беспомощна, как младенец.

Даже стоящую фотографию в свой Инстаграм сделать не может.

Впрочем, Инстаграм становится не важен и не нужен, когда мир накрывает ядерной зимой. Мэллори снова снятся кошмары, и в них планету поглощает радиацией, и в них по-прежнему — темный силуэт молчаливого зверя в человеческом обличье. Разум говорит ей, что пророчеств не бывает, но внутри, в самой Мэллори, что-то похоронено, разумными доводами и навязанным мировоззрением засыпано, и это «что-то», как зомби, рвется из своей недобровольной могилы. Мэллори некогда думать об этом, у неё, как всегда, забота о Коко, не способной даже шнурки на ботильонах себе завязать, и прислуживание богатеям, цапающимся за обеденным столом от бессилия и невозможности что-то изменить. И наказания Вильгемины Вейнебл, которая считает, будто сохранение видимости порядка — единственный способ выжить среди всеобщего хаоса.

Мэллори думает, что видимый порядок может держать хаос в узде, но никуда изнутри хаос не денется, не исчезнет. И молчит, потому что её никто не спрашивал. Она — Серая, она — служанка, и даже здесь ей постоянно указывают, где её место.

Впору молиться о быстрой смерти или лучшей участи, но Бог, кажется, отвернулся от своих детей, раз позволил им умирать от ядерной зимы. Думать об этом больно.

Всё меняется, когда в их Блокпост номер три приезжает Майкл Лэнгдон — он из Кооператива, на который уже нет надежды, какая-то важная шишка, судя по тому, как расфуфырилась Вейнебл. Мэллори наблюдает, как оживились вместе с ней и остальные, включая Галланта, — этот и вовсе едва из кожи вон не вылезает, лишь бы на него обратили внимание. Мэллори смотрит на Лэнгдона, и внутри у неё черным маревом поднимается ужас: она узнает кошачьи, плавные движения. Взгляд холодных глаз гипнотизирует, скользит по всем присутствующим и ни по кому одновременно. Кажется, Лэнгдон уже всё для себя решил и теперь только забавляется. У него глубокий, вкрадчивый голос и скрытая угроза в каждой интонации. Мэллори хочется забиться в угол от ужаса.

Коко уверена, что попадет в Святилище, в это охраняемое убежище «для достойных», но Мэллори видит тщательно скрываемое презрение в глазах мистера Лэнгдона, когда Коко вопрошает про Голодные игры, и, против воли, ей хочется усмехнуться. Мэллори сдерживает ползущие вверх уголки губ.

— Я жду встречи с каждым из вас, — произносит Лэнгдон, а затем ловит её взгляд, и, в отличие от бесправной здесь Мэллори, позволяет себе усмешку.

Едва заметную, а у Мэллори огнем вспыхивает всё внутри, и она вздрагивает, ибо этот огонь из неё рвется наружу. Лэнгдон пахнет опасностью и силой, это ощущение сногсшибательно так, что натура Мэллори заходится испуганным воплем и призывает бежать как можно дальше. Хотя бы до общей спальни служанок. Но Мэллори не может себе позволить этого, и она стоит, сцепив руки до побелевших костяшек, и надеется, что ошиблась.

И её реакция — всего лишь следствие постоянного нервного напряжения и, — да, переутомления. Коко доведет кого угодно, раз она даже подтереть себе зад самостоятельно не способна. Ногти она, видите ли, накрасила. Чертова сука. Лэнгдон скользит взглядом по её лицу снова и уходит.

Ночью Мэллори вновь просыпается от кошмаров, но теперь жуткая фигура из её сна обретает лицо — и этот человек похож на Майкла Лэнгдона. В его ледяных, прозрачных глазах Мэллори видит всполохи ядерных взрывов, и подскакивает на постели, глотая спертый воздух бункера. Соседки по спальне, такие же Серые, как и она, дрыхнут, как ни в чем ни бывало. Ей кажется, будто с приездом Лэнгдона сам воздух стал тяжелее, и сердце заходится бешеным стуком, будто у неё, к черту, невралгия.

Мэллори не спит до рассвета, а потом целый день занимает себя работой, чтобы_не_думать. Только Майкл Лэнгдон, кажется, захватил весь блокпост. В гостиной говорят лишь о нем и об отборе в Святилище, Коко трещит, что обязана оказаться избранной, ведь она молода и может помочь возродить человечество — у кого она таких слов нахваталась и как вообще умудрилась их запомнить? Мистер Галлант ещё страннее, чем обычно, — перебрасывается злыми репликами со своей бабкой и выясняет с ней отношения, а в глазах — пустота человека, по голове чем-то тяжелым шарахнутого, и это с ним после интервью случилось.

Мэллори страшно, а выбора у неё все равно нет. Интервью с Лэнгдоном — мучение, Мэллори не хочет уже ни в какое Святилище; она хочет, чтобы её оставили в покое, прекратили копаться в чувствах и мыслях. Ей чудится, будто в её разум заползают невидимые щупальца, каждую её мысль, вольную или невольную, выворачивают наизнанку, превращают в кошмар наяву, в клубящуюся тьму.

Лэнгдон склоняется к её лицу.

— Почему мне кажется, что ты ничего не хотела бы сильнее, чем взять любой острый предмет и перерезать ей глотку до самого позвоночника?

Лэнгдон почти шепчет, его идеально-красивое, бесчувственное лицо б_л_и_з_к_о, так близко, что Мэллори сама себе напоминает гипнотизируемую змею, так ей хочется податься вперед, нырнуть в ледяной взгляд, пробирающий до самого нутра. Это мысль неверная, неправильная, и она призывает всё светлое и доброе внутри себя, чтобы справиться с вязкой тьмой, в которую её утягивает, будто в болото.

Лэнгдон прав, чертовски прав — ей бы хотелось видеть, как чертова Коко Сент-Пьер Вандербильт захлебывается собственной кровью, как отключается её и без того слабо работающий мозг. Коко просто как кость в горле! А что-то в Мэллори спорит: разве Коко виновата, что она не может себе даже шнурки завязать и дверь открыть? Она совершенно ни на что не способна, но разве это — её вина?

— …но совсем беспомощна, — заканчивает Мэллори. — Я ей нужна.

Почему она так откровенна с этим человеком? Потому, что он пригрозил, что, если она солжет, то умрет прямо здесь? А разве она и так не умрет, рано или поздно — от голода ли, от чужой ли руки?

Вряд ли ей будет место в Святилище, и горло Мэллори сдавливает от слез. Она хочет жить, но, кажется, лучше бы она тогда, перед самым взрывом, отправилась домой. По крайней мере, это случилось бы быстро, а не вот так — медленно, прислуживаясь Лиловым, поедая остатки непонятной, безвкусной трапезы и ожидая, когда в закромах блокпоста закончатся припасы.

— Признай, кто ты есть.

Он присаживается на корточки, Лэнгдон нарушает её личное пространство сильнее, чем его нарушает Коко — к ней Мэллори хотя бы привыкла. Лэнгдон вторгается в него бесцеремонно, будто для него не существует никаких границ, и, боже, зачем? Зачем?

— Мне нужны те, кто не просто вкусит запретный плод, но срубит чертово дерево и пустит на дрова…

Мэллори цепенеет — ей страшно и хочется убежать, но что-то в её душе, прежде незнакомое, зовет остаться. Прикосновения прохладных ладоней пугают и завораживают, наводят морок и пробуждают желания: крови, смерти, боли. Чужой боли.