– Готов ли ты поклясться в верности сыну моему, Бальдуру Доброму? – спросил жрец, изображавший Одина.

– Готов, – твердо сказал патрикий, втыкая свой меч в земляной пол пещеры. В свидетели он призвал римских богов Юпитера и Марса, но дротты от него, видимо, иного и не ждали.

По знаку Одина Тор поднялся с места и поднес Руфину чашу, искусно сделанную из человеческого черепа. Патрикий осушил ее, не задумываясь. Его слегка удивил вкус напитка, но он почти сразу сообразил, что сварен этот напиток, скорее всего, из меда.

– Прими этот перстень Бальдура Доброго, путник, – торжественно произнес Тор, – и помни, что отныне ты посвящен в тайны наших богов. Доблестному мужу – слава, отступнику – смерть.

Мистерия была окончена. Боги покинули пещеру, а Руфин остался стоять, с интересом разглядывая стены и потолок огромного помещения. У него не было сомнений, что он находится в храме готских богов, а удивляло его только то, что жрецы построили свое святилище на чужой земле. Появления Алатея патрикий ждал, а потому не испугался, когда тяжелая рука рекса легла ему на плечо.

– Идем, посвященный, – торжественно произнес Алатей. – Дротты ждут тебя.

Руфину ничего другого не оставалось, как подчиниться. Алатей провел его по узким переходам в помещение, довольно просторное, но все же уступающее размерами главному залу. Здесь патрикия поджидали трое старцев. Не исключено, что это были те самые люди, которые изображали богов в недавней мистерии, во всяком случае, они знали, с кем имеют дело.

– Мы шли к этой земле многие годы, римлянин, – торжественно начал один из дроттов, старший по возрасту, если судить по его белой бороде. – Именно здесь находится Великая Свитьод. Именно отсюда бог Один увел наших предков на север. Но он завещал нам вернуться, и мы вернулись, дабы владеть землей, которая нас породила.

– Я понимаю, – кивнул Руфин и, повинуясь жесту жреца, присел к столу.

– Та земля, где ныне живут русколаны, тоже принадлежала нашим пращурам, и мы не можем оставить ее чужим. Мы долго и упорно воевали с теми, кого считали своими врагами, пока бог Один не указал нам другой путь. Ведь русколаны – это те же ваны, с которыми Один сначала воевал, а потом породнился. Он взял богиню ванов, прекрасную Фрею, и возлег с нею на ложе. И их брак стал залогом процветания как готов, так и ванов. Ты понял, патрикий, о чем я веду речь?

– Не совсем, – смущенно откашлялся Руфин. – Я понял только, что рекс Герман Амал идет путем Одина, когда берет в жены дочь князя Русколании Коловрата. И что их брак станет залогом единства всех окрестных племен. Но в таком случае что же тебя смущает, почтенный старец?

– Отступник Вульфила считает, что браки заключаются на небесах, – продолжал все тем же бесцветным голосом дротт, – но мы полагаем, что дух и плоть неразделимы. И отказ от плотской связи – это оскорбление богов.

Руфин удивленно покосился на Алатея, ибо никак не мог взять в толк, чего же хотят от него дротты. А хотели они от него чего-то очень важного, иначе не смотрели бы на заезжего патрикия с таким напряжением, словно именно от него зависело благополучие Готии и окрестных земель.

– Ты гость, – продолжал старый дротт. – Твой род не уступает в знатности роду Амалов. Тебе нет нужды лгать. И наконец, ты прошел обряд посвящения и несешь ответственность не только перед людьми, но перед богами. Именно поэтому готские и русколанские вожди поверят твоему слову.

– Все это так, – растерянно развел руками Руфин. – Я только не пойму, что именно я должен сделать?

– Семя Германареха должно быть вброшено в лоно Синилады, иначе союз двух племен не может быть заключен. Вождь, не способный овладеть женщиной, не вправе претендовать на власть в любой земле, в том числе и в своей.

Руфина наконец осенило. Германарех был стар, и дроты решили использовать это обстоятельство, чтобы подорвать авторитет верховного вождя. Земля русколанов, за которую готы воевали многие десятилетия, сама плыла к ним в руки в образе Прекрасной Лады, и требовалось всего ничего – овладеть девушкой на брачном ложе. Но, похоже, Герман Амал уже не в силах был совершить этот подвиг, едва ли не самый важный в своей жизни. Аслабость вождя – это слабость племени. Как могут готы претендовать на первенство среди окрестных племен, если их верховный вождь не способен идти путем бога Одина. Надо полагать, дротты решились на этот шаг не от хорошей жизни. Епископ Вульфила оказался очень опасным соперником в борьбе за души вождей. Но падение Германареха стало бы падением как Вульфилы, так и христианской веры вообще. Скорее всего, дротты заранее заручились поддержкой русколанских волхвов, для которых устранение Германа Амала тоже выгодно. Еще бы! Русколаны добровольно готовы были встать под руку верховного вождя готов, и не их вина, что эта рука оказалась бессильной. Возможно, Германарех чувствовал опасность, но, видимо, дело было обставлено так, что он просто не мог отказаться от этого брака, не уронив себя в глазах вождей и простых готов.

– Вы хотите, чтобы я стал третейским судьей? – спросил Руфин.

– Готы далеко не во всем доверяют русколанам, а русколаны – готам. А твое слово – это слово гостя, которому нет нужды лгать.

– А если Германарех не захочет подпустить меня к брачному ложу? – нахмурился Руфин. – Или того проще – просто убьет еще до начала обряда?

– Ты не единственный гость на земле готов и аланов, патрикий, – возразил дротт. – И твое имя будет названо мною и кудесником Велегастом в тот самый момент, когда новобрачных поведут в опочивальню. Германареху просто не хватит времени, чтобы убить тебя или подкупить.

– Я не продаюсь, – холодно заметил Руфин.

– Я знаю, – кивнул дротт, – иначе не обратился бы к тебе с этим предложением. Но в твоей неподкупности должны быть уверены наши и русколанские вожди.

– Неужели слово одного человека способно решить судьбу двух племен? – с сомнением покачал головой Руфин.

– Ты будешь не один, патрикий, – пояснил дротт. – Мы с кудесником Велегастом тоже пойдем с тобой. Не будем мы возражать и против присутствия епископа Вульфилы. Хотя в зоркости его глаз у нас имеются большие сомнения.

Последние слова, видимо, были шуткой, хотя на лице старого жреца не появилось даже тени улыбки. Он строго и серьезно смотрел на римского патрикия, впавшего в задумчивость.

– Я прибыл в Готию с важной миссией, почтенные старцы, – сказал со вздохом Руфин. – Ссора с верховным вождем может погубить дело, которому я служу.

– Мы наслышаны о твоих заботах, патрикий, – подтвердил дротт. – Но пока Германарех находится у власти, ни один из готских вождей не окажет тебе помощи.

– А если Герман Амал будет отстранен?

– Ты получишь ровно столько людей, сколько пожелаешь, – твердо пообещал дротт. – Я уже говорил с Оттоном Балтом и с Придияром Гастом. Вестготы и древинги готовы тебе помочь. Кроме того, ты можешь рассчитывать на поддержку русколанского кудесника, который пользуется большим авторитетом среди дунайских ругов и венедов.

– Хорошо, – кивнул Руфин. – Я согласен.

– Да поможет нам бог Один, – воздел руки к потолку дротт. – И да возродится Великая Свитьод на земле наших доблестных предков.

Возрождение Великой Свитьод в данную минуту Руфина волновало менее всего, но он не мог не отдавать себя отчета в том, что миссия, порученная ему императором Прокопием, без поддержки дроттов провалится с треском. А вернуться в Константинополь с пустыми руками он не мог. Его неудача оборачивалась неудачей Прокопия и гибелью или в лучшем случае изгнанием их обоих. Тут уж ничего не поделаешь. Если для возвышения Прокопия и Руфина необходимо падение верховного готского вождя, то тем хуже для Германа Амала.

– Береги перстень, – посоветовал патрикию Алатей. – В каком бы уголке Готии или Венедии ты ни оказался, он откроет тебе дорогу к сердцам высокородных мужей, верных своим богам и дедовским обычаям.

Герман Амал сдержал слово. Его бракосочетание с Синиладой прошло в точном соответствии сначала с языческим обрядом, а потом с христианским. Причем если в языческом обряде участвовали практически все вожди, собравшиеся близ Таны, независимо от племенной принадлежности, то в христианский храм отправились лишь избранные. И дело было не только в том, что языческий обряд вершился в священной роще, а христианский – в храме, где все вожди не поместились бы. Просто успехи Вульфилы в продвижении новой веры не были столь велики, как ему наверняка хотелось. И если бы не опека Германареха, то вряд ли христиане продержались бы в Готии хотя бы месяц, особенно при наличии таких врагов, как дротты. Впрочем, дротты, как успел заметить Руфин, пользовались любовью далеко не всех вождей и старейшин. Даже из тех, что придерживались отеческой веры. Удивляться этому не приходилось, поскольку почти все дротты были выходцами из одного рода, а представители других родов, даже самых знатных и прославленных среди готов, не могли занять высокого места в жреческой иерархии и должны были довольствоваться рангом посвященных. Собственно, почти так же дело обстояло в Риме, где к высшим жреческим должностям допускались лишь патрикии, что, возможно, и подвигло честолюбцев из плебеев поискать себе новую веру.