Он огляделся в поисках Лиссии. Человек, склонившийся к ее уху, был не кто иной, как личный адъютант его отца. Выражение ее лица совсем не переменилось, она лишь сжала руку, услышав новость, да на одной щеке предательски дернулась жилка. В каком бы состоянии она сейчас ни была, она знала, как надо вести себя на людях. Арриго взглянул на Тасию — она была так же невозмутима, как его сестра, — потом на Мечеллу.

— Иди к отцу, — прошептала Тасия, — ты" ему нужен.

— Нужен ли? — не смог сдержаться Арриго. И тут Мечелла удивила их обоих.

— Конечно, он ждет! Я уже передала ему, что вы с Лиссией придете немедленно. И, Арриго, надеюсь, я все сделала правильно — приказала приготовить наши экипажи. В них можно уложить много еды, одеял, лекарств, и, кроме того, они поедут быстрее, чем фургоны.

— Прекрасно придумано, ваша светлость, — сказала Тасия, кивнув в знак одобрения.

Могла бы и промолчать, Мечеллу это явно не огорчило.

— Все будет готово к рассвету, Арриго. Мы поедем… Лиссия объявила о случившемся серьезно, но очень спокойно, стараясь никого не испугать. Небольшое землетрясение, небольшие разрушения, нет нужды прерывать веселье, поймите, мы вынуждены вас покинуть, развлекайтесь, пожалуйста…

Арриго недоверчиво уставился на жену.

— Мы? — повторил он. — Поедем? Она посмотрела ему прямо в глаза. В отличие от Тасии ей не пришлось для этого поднимать голову.

— Мы должны помочь им чем сможем, а как мы узнаем, что нужно, если останемся здесь?

— Ваша светлость, — нахмурилась Тасия, — я думаю, вы не осведомлены, но за первым толчком обычно следует второй. В вашем положении вам и думать не стоит о таком путешествии.

Мечелла обернулась к ней, ее голубые глаза засверкали.

— Как вы смеете указывать мне, что я должна делать и чего не должна! Это наш народ, и мы поедем!

— Ваша светлость! — в ужасе отпрянула Тасия. Не успел кто-нибудь из них сказать еще хоть слово, как к ним подбежала Лиссия, сердито цокая каблучками.

— Чего ты ждешь? — вцепилась она в Арриго. — Папа сказал, чтобы мы пришли немедленно!

Арриго подозревал, что прийти было приказано только Лиссии, графине Кастейской. Кивнув Тасии, он взял под руки жену и сестру, и все трое покинули музыкальный салон. Но, уходя, он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на Тасию, одинокую, покинутую, с широко раскрытыми глазами — от беспокойства за него и обиды на Мечеллу. Арриго внезапно почувствовал, что его захлестывают сильные противоречивые чувства.

Тасия знала, как опасно это путешествие для Мечеллы и ребенка, предвидела повторение толчков и беспокоилась, беспокоилась за него. Мечеллу больше волновал народ, чем собственный нерожденный сын. Она слишком мало знает, чтобы бояться. Эйха, но она права. Это его народ, и помогать людям — его прямая обязанность. Мечелла понимает такие вещи инстинктивно, она Принцесса Гхийаса. Тасия этого не понимает. Но именно ее первые слова были о том, что отец нуждается в нем, а Мечелла занялась подготовкой к путешествию еще до того, как поспешить к нему с рассказом о бедствии, проявив разум и практичность, которых он прежде в ней не замечал. И все же ее бешеная реакция на вполне разумное замечание Тасии была неоправданной.

А все дело в том, думал он, помогая своей беременной жене подняться по лестнице, что Мечелла поступила, как подсказывала ей королевская кровь: долг прежде всего, личные интересы тут роли не играют, главное — это народ. А Тасия…

Тасия подумала прежде всего о нем, об Арриго, о мужчине, который был ей нужен и за которого она боялась…

— Не могу тебя отпустить, — проворчал Коссимио, не поднимая глаз от заваленного картами и списками стола. — Ты нужен мне здесь. Займешься моими обычными делами, пока я буду разбираться со всем этим.

— Но…

— Никаких “но”! Я уже наслушался всевозможных возражений от советников! Не хватает того или этого или еще какой-нибудь распроклятой штуковины, чтобы послать в Кастейю, — мы, мол, еще посмотрим! Я — Великий герцог, и если я говорю, что будет так-то и так-то, значит, так и будет, во имя Пресвятой Матери!

— Для этого ты и нужен отцу, Арриго, — мягко сказала Гизелла. — Он должен сам объехать все склады, разобраться с лекарствами, стройматериалами, продовольствием…

Но Арриго не сдавался.

— Я могу это сделать по пути в Кастейю. По дороге есть склады, и везти будет не так далеко…

— Я же сказал, ты остаешься здесь, — сердито нахмурился отец. — Поехать должна Лиссия. Кастейа — ее, а не твоя. Ты займешься моими обычными делами. Все. Никаких обсуждений не будет.

Арриго перехватил сочувственный взгляд сестры, но проигнорировал его. Расстроенная Мечелла молча разглядывала свои руки в кружевных манжетах, лежавшие на коленях. Она не хотела сражаться за то, что, по ее убеждению, было их прямой обязанностью, долгом Дона и Доньи перед своим народом. Это не удивило Арриго: за прошедший год его жена успела понять, как бесполезно спорить с Великим герцогом Коссимио II, если он уже что-то решил.

На следующее утро Мечелла не послала за горничной, чтобы та приготовила ей ванну и помогла одеться. Арриго попробовал навести у Отонны справки, собирается ли его жена опять — в который раз! — весь день оставаться в постели, но в ответ получил лишь пожатие плечами и несколько слов о том, что горничная пребывает в неведении насчет планов ее светлости. Поэтому Арриго как никто другой был удивлен, когда к полудню пришло сообщение от Лиссии: караван, увозивший ее и необходимые припасы в Кастейю, увез с собой и Мечеллу.

Коссимио битый час выкрикивал проклятия, пока Гизелла не заставила его рассмеяться над тем, как же они все-таки недооценили свою кроткую, застенчивую Челлу. Отонна успокоила их относительно здоровья Мечеллы, и теперь они просто восхищались ее целеустремленностью и отношением к их народу как к своему собственному. Коссимио сделал красивый жест, послав вдогонку курьера с письмом, отговаривающим ее от путешествия. Но это с самого начала был всего лишь жест, поскольку вся Мейа-Суэрта рукоплескала Мечелле. На каждом углу и на каждой площади звучало ее имя, в каждой таверне пили за ее здоровье. Поэтому в письме отсутствовал прямой приказ Великого герцога, которому она была обязана подчиниться, а в случае неповиновения понесла бы наказание.

Вскоре после этого из Палассо была отправлена еще одна записка. Поздно вечером, все еще кипя от ярости, Арриго выскользнул из садовой калитки и пробрался, никем не замеченный, к старому дому Тасии. Она встретила его в пустой передней с лампой в руке.

Почти до рассвета он просидел с ней на лестнице, потом вернулся в Палассо, смирившись наконец с обстоятельствами, — если не с вызывающим неповиновением своей жены, то хотя бы с приказом Коссимио заменять его, пока он сам будет разбираться с бедствием в Кастейе.

— Покажи, что ты готов слушать и помогать, когда никто другой этого не хочет. Остальные делают то, что видно всем, Арриго. Самое тяжелое досталось тебе. У твоего отца нет сейчас времени на ежедневные дела. А ты можешь их делать, и он тебе доверяет. Люди запомнят это. Они любят принцессу всем сердцем, но как иностранку, а ты — часть их души. Ты будешь обеспечивать нормальную жизнь Тайра-Вирте во время этого несчастья. Ты покажешь, что заботишься обо всем народе. А теперь иди домой и поспи, Арриго, тебе нужно выспаться.

Мечелла не считала свой поступок неповиновением. В конце концов. Великий герцог сказал, что Арриго должен остаться в Мейа-Суэрте. Он ни разу не назвал имени Мечеллы.

На самом деле Арриго ошибался насчет ее королевских инстинктов Если бы Мечелла задумалась, что толкнуло ее на этот шаг, то поняла бы, что лишь продолжает двигаться по пути, на которой вступила еще в детстве. Она рано лишилась матери, и ее материнские чувства проявлялись, когда она рассказывала сказки детям слуг во Дворце Тысячи Свечей. Муж дал ей собственного ребенка, но кроме дочери у нее теперь появился целый народ, о котором надо было заботиться, а до сих пор она лишь изучала его нужды, вряд ли понимая, что делает. Однако это путешествие даст ей возможность (пусть она об этом еще не догадывается) активно включиться в жизнь страны, когда она станет Великой герцогиней. И Тайра-Вирте отплатит ей любовью в тысячекратном размере.