— В тебе говорит материнская гордость.

— Арриго…

Тасия тяжело вздохнула и подвинулась поближе к нему.

— Рафейо рассказывает мне кое-что. Дионисо учит его тому, о чем и не подозревают его друзья и соученики. Через несколько лет мальчик станет Верховным иллюстратором. Но для мести Мечелле не нужно ждать так долго. Уже сейчас знаний Рафейо хватит, чтобы заставить ее повиноваться.

Она заглянула ему прямо в глаза и прошептала:

— Аморо мейо, на самом-то деле он уже начал.

Никогда в Корассоне не встречали столь ранней весны, как в 1268 году, — и столь прекрасной. Вьющиеся розы, за которыми все эти два года заботливо ухаживали, оплели весь дом до балконов третьего этажа и украсили его пышным кружевом. Каждый куст как будто старался превзойти собратьев и доказать свою преданность Мечелле. Из зеленой листвы выглядывали цветы, создавая такое богатство красок, что у иллюстраторов голова шла кругом. Даже в маленьких, “карманных”, садиках, укрывшихся между крыльями дома, выросли маленькие цветочки, крошечными звездочками белевшие среди зеленого мха. Дни были такие солнечные и теплые, что уже на следующий день после Астравенты Мечелла решила открыть сезон, позавтракав под открытым небом.

Мечелла и Кабрал отметили годовщину зачатия своего ребенка, так же как год назад — Астравенту. Мечелла все еще была ошеломлена силой их любви. Иногда ей казалось, что они давным-давно женаты, а уже через пять минут они страстно бросались друг другу в объятия, как после долгой разлуки. В глубине души Мечелла сознавала, что жизнь с Арриго никогда не была бы такой чудесной. Останься она с мужем, не ускользни в Корассон и к Кабралу, она просто ожесточилась бы, стала другой, озлобленной и сварливой женщиной. Она не понимала причины этого, но Грихальва ее понимали: у Мечеллы в жизни было одно предназначение — любить и быть любимой. Большую часть этой любви могли ей дать дети, семья, друзья, ее народ, наконец. Но только Кабрал помог осуществить все ее мечты.

Этим утром оба они бездельничали, развалясь на расстеленных на траве одеялах, в компании Лейлы и Северина. Свет Астравенты все еще сиял на их лицах. Ребенок спал на руках у Мечеллы, а отец щекотал ему носик новой кистью. Ренайо проснулся, зевнул и потянулся к кисти маленькими ручонками с длинными, красивыми, как у всех Грихальва, пальцами.

Кабрал рассмеялся.

— Пятьдесят золотых за то, что у него есть талант к живописи. Северин устало вздохнул.

— Сто — за то, что он не будет отличать один конец кисти от другого!

— Мужчины! — воскликнула Мечелла. — Ну почему, Лейла, скажи ты мне, едва взглянув на ребенка, они начинают говорить о его будущем? Женщинам довольно и настоящего, они радуются, когда ребенок растет и узнает новое.

— А я и радуюсь! — ухмыльнулся Кабрал. — Я расскажу ему, что он Грихальва по праву рождения. Лейла состроила ему рожу.

— Гораздо интереснее, что он де Гхийас по праву рождения.

Вознаграждение больше.

Мечелла лукаво улыбнулась.

— Ну разве может быть что-нибудь столь же невероятное? Де Гхийас и Грихальва под именем до'Веррада будет сидеть на троне моего отца!

— Это только возможность, — напомнил ей Северин. — В случае, если у короля Энрея не будет собственных наследников. И кто же из нас теперь гадает о будущем Ренайо?

Кабрал пытался высвободить кисть из неожиданно цепких пальчиков младенца.

— Твой брат женится, и у него будет не меньше дюжины собственных детей. Хотя не могу не признать, я в восторге от происходящего — Арриго жутко разозлился, когда услышал, что твой брат подписал этот указ. Если дело выгорит, его просто удар хватит.

— А Коссимио с Гизеллой очень рады, — промурлыкала Мечелла.

— Должно быть.

Лейла протянула руку, чтобы пощупать подгузник младенца, — все еще сухой.

— Я так понимаю, — сладким голоском сказала она брату, — в этой ситуации тебя радуют только чувства Арриго, а не то, что твой сын станет королем Гхийаса?

— Мой сын и твой племянник, Лейла, — ответил он тем же тоном. — Будь ласковой с ним, когда-нибудь он может сделать тебя принцессой.

— Я отшлепаю его, если он только попробует! — рассмеялась Лейла.

Северин постучал костяшками пальцев по ящику от вина, служившему им обеденным столом.

— Хватит, дети. Что бы ни случилось в отдаленном будущем, сейчас Ренайо только младенец, который скоро обгорит на солнце.

Позвали Отонну, завтракавшую под палисандром с управляющим фермой — племянником мужа ее сестры Примаварры. Горничная унесла ребенка наверх, не переставая ворковать. Молодой человек следовал за ней хвостом.

— Он на что-то надеется? — лукаво спросил Северин.

— Что когда-нибудь она вот так же будет ворковать над их сыном? — Мечелла вытянулась на траве, положив голову на колени Кабралу. — Отонна не относится к нему всерьез. Иначе она хоть раз сходила бы с ним куда-нибудь в коттедж, вместо того чтобы каждую ночь брать его к себе в постель здесь, в Корассоне!

— Злое заклятие все еще действует, — хихикнула Лейла, не обращая внимания на смутившихся мужчин. — Но вернемся к Ренайо и гхийасскому престолу…

— Это право даю ему я, — сказала Мечелла. — Арриго не имеет никакого отношения к нему…

— И никакого отношения к ребенку, — добавил Кабрал, подмигнув ей.

Лейла уже более или менее привыкла к их свободной манере поведения. Нет никакой опасности разоблачения, повторяла она себе, все здесь верны Мечелле. Когда в Корассон приезжают гости, любовники ведут себя осмотрительно. Даже наблюдательная Лиссия ничего не заметила. Кроме того, Серрано, которые строили дом, сделали в нем четыре потайные лестницы. Одна из них соединяла комнату Кабрала, расположенную на четвертом этаже, с апартаментами Мечеллы на третьем. Нет никакой опасности. Никто ничего не узнает.

А даже если кто-то и узнает, Северин может написать такую картину, что, он все забудет.

Ее муж прикрыл ладонью глаза от солнца, пытаясь рассмотреть въездную аллею.

— Во имя Матери, что там еще такое?

— Фургон из Мейа-Суэрты, — не глядя, ответила Мечелла. — Я жду его с утра.

— Только не мебель! — воскликнула Лейла.