— А дальше?

— А дальше произошло то, чего мы пока не знаем. Очевидно, сообщников их правительства известили, что триста миллионов, которые собрала банда, Эссарец желает сохранить для себя. И тогда между бывшими сообщниками началась борьба, борьба не на жизнь, а на смерть. Одни желали получить свою часть, а другой убеждал их, что у него ничего нет и что миллионы уже отправлены. Вчера утром эта борьба достигла апогея. Оттого-то сообщники и хотели завладеть госпожей Коралией как залогом, зная, что из-за нее Эссарец согласится если не на все, то на многое. А то, что произошло вечером, вы видели сами.

— Но почему именно вчера?

— Потому что они предполагали, что миллионы могли вчера вечером исчезнуть. Не зная, куда и как их отправляет Эссарец, они подозревали, что сигналом перед отправкой служит…

— Дождь из искр, не правда ли?

— Да. В саду есть старая оранжерея, труба которой полна сажи. Когда было нужно, Эссарец топил печь, и из трубы летели искры, видимые издалека. Сообщники увидели их вчера и заторопились.

— И план Эссареца был сорван?

— Да, как, впрочем, и планы его сообщников. Полковник Факи умер, остальным пришлось довольствоваться бумажными ассигнациями, которые к тому же должны были быть у них отняты. Но борьба еще не окончена, и сегодняшее происшествие тому свидетельство. По вашим словам, человек, который вас знал и который желал завязать с вами сношения, был убит сегодня утром в девятнадцать минут восьмого и, что вполне правдоподобно, убит Эссарецем, который боялся разоблачения. А несколькими часами позднее, в двадцать три минуты первого, был убит сам Эссарец. По-видимому, он пал от руки одного из сообщников. Вот в чем заключается дело, капитан. А теперь, когда вы знаете столько же, сколько и я сам, не находите ли вы, что следствие по этому делу должно вестись в строгой тайне?

После минуты размышления Бельваль ответил:

— Да, вы правы…

— Вот видите! — воскликнул Демальон. — Поэтому не следует распространяться об исчезнувшем золоте. В этом деле замешано много видных банков и контор, и если все это станет известным, можно ожидать любых неожиданностей. И огласка…

— Но возможно ли будет все это скрыть?

— Почему же нет, капитан?

— Да ведь тут несколько трупов, полковник Факи, например.

— Самоубийство.

— Потом Мустафа… Его труп найдут в саду музея.

— Несколько строчек в отделе происшествий, вот и все…

— Эссарец?

— Несчастный случай.

— Вы предполагаете, что публика ни о чем не узнает?

— Несомненно! Публика будет знать, то, что мы захотим: теперь военное время, не забывайте.

— А газеты?

— И они будут молчать. На это существует цензура.

— Но какое-нибудь новое преступление заставит заговорить об этом и связать…

— Новое преступление? Но ведь дело кончено, по крайней мере, с активной и драматической стороны. Главные действующие лица мертвы. Занавес опустился после смерти Эссареца… Что касается Бурнефа и компании, то очень скоро они очутятся в лагере для пленных. Таким образом, останутся только миллионы, владелец которых не посмеет предъявить свои права и на которые Франция, по справедливости, наложит свою руку. Вот и все.

Патриций в задумчивости покачал головой.

— Остается еще госпожа Эссарец… Мы не должны пренебрегать угрозами ее мужа.

— Он умер.

— Пусть так. Но угрозы его все же остаются… Симон недаром старался вас в этом убедить.

— Но он почти сумасшедший.

— Возможно. Но в его сознании запечатлелся страх грозящей опасности… Нет, я с вами не согласен, — закончил капитан, — борьба далеко не закончена, а возможно, что только начинается.

— А мы-то с вами на что, капитан? Разве мы не можем охранять госпожу Эссарец всеми средствами, которые я предоставлю в ваше распоряжение? Мы постоянно будем поддерживать контакт, вы всегда меня найдете здесь, так как, по моему убеждению, если и должно что-нибудь произойти, то непременно в этом доме…

— А что именно заставляет вас так думать?

— Некоторые фразы, которые слышала вчера госпожа Эссарец. Полковник Факи повторил несколько раз: «Золото здесь, Эссарец» и добавил: «Годами твой автомобиль привозил сюда все, что ты собирал за неделю в банке на улице Лафайет… Симон, шофер и ты вносили мешки в маленькую дверь слева. Каким образом ты переправлял золото, я не знаю… Знаю только, что в момент объявления войны у тебя было триста миллионов, которые ждали отправки, но остались здесь. Я следил за тобой дни и ночи и уверен, что золото здесь».

— И у вас нет никаких соображений по поводу того, где оно находится? — спросил капитан.

— Никаких. Если не считать вот этого, чему я, впрочем, не придаю особенного значения…

Демальон вытащил из кармана смятую бумажку и разгладил ее.

— Вместе с медальоном эта записка была в руке Эссареца. Она закапана чернилами. Несколько слов, очевидно, написаны второпях, и их трудно разобрать. Только три довольно ясны: «Два… золотой треугольник». Что означает золотой треугольник, я не знаю… Касается ли он нашего дела? Я предполагаю, что этот клочок Эссарец вырвал вместе с медальоном у человека, которого он убил сегодня утром, и рассматривал медальон перед тем, как сам был убит.

— Медальон он рассматривал вместе с альбомом, — заключил капитан. — Вот видите, как все детали сходятся и составляют одно целое.

— Возможно, — сказал, вставая, Демальон. — Одно дело в двух частях… Будем теперь расследовать вторую часть, капитан. Меня очень интересуют фотографии, ваши и госпожи Эссарец, в альбоме и в медальоне. Здесь кроется загадка, решение которой приведет нас к истине… До скорого свидания, капитан. И повторяю еще раз: я и мои люди всегда в вашем распоряжении.

Он пожал руку Патриция, но тот удержал его.

— Я воспользуюсь вашим предложением очень охотно, но вы не можете не согласиться, что некоторые предосторожности необходимы.

— Многое уже сделано, капитан. Дом занят нами.

— Да, да… Но у меня нечто вроде предчувствия, что день так просто не кончится… Вспомните странные слова Симона!

Демальон рассмеялся.

— Полно, капитан. Не надо преувеличивать. На время мы в безопасности, так как наши враги должны иметь некоторое время, прежде чем начать действовать… Завтра мы поговорим с вами об этом, если желаете.

Он еще раз пожал руку Бельваля, раскланялся с Коралией и вышел.

Патриций собрался последовать его примеру, но у самой двери остановился. Коралия сидела все в той же позе и, казалось, ничего не слышала.

— Коралия…

Она не ответила, и он повторил еще раз:

— Коралия!

Бельваль страстно желал, чтобы она ему и теперь не ответила. Он внезапно почувствовал, что молчание Коралии позволяет ему остаться.

— Не отвечайте, Коралия, моя любимая… Это я теперь должен говорить. Я скажу, какие именно мотивы заставляли вас усиленно отдалять меня от этого дома и вашего существования в нем.

Капитан положил руку на спинку кресла, и его пальцы мягко коснулись волос женщины.

— Коралия, стыд заставляет вас отдаляться от меня… Вы краснели от сознания, что были женой этого человека, точно в чем-то виноваты сами… Но почему? Разве я не подозревал, что вы ненавидели его? Вероятно, вы вышли замуж против своей воли, став жертвой какой-то подлой интриги?

Он еще ниже склонился к ней.

— Разве вы еще не разобрались в своей душе? Я знаю вашу тайну! Вы с первого дня полюбили меня, истерзанного и безногого калеку. Да, да! Не протестуйте, Коралия! Может быть, вас оскорбляют мои слова именно сегодня? Ну, хорошо! Я буду молчать о своих чувствах до того часа, пока вы сами не заговорите об этом. Ах, Коралия, как сладостно сознавать, что вы меня любите… Ну вот, теперь вы плачете! Я знаю, вы плачете, когда сердце ваше переполнено нежностью и любовью. Ах, матушка Коралия, значит, вы любите меня еще сильнее, чем я думал!

У него глаза были также полны слез, а те, что текли по побледневшим щекам Коралии, он желал бы выпить, снять поцелуями с нежных щечек. Но Патриций ограничился тем, что смотрел на нее, вкладывая в этот взгляд всю свою душу.