Пока они хлопотали над хозяином, Бианка опустилась на колени перед алтарем, устроенным в маленькой нише в ее спальне. Но она молилась не за дона Луиса, а за себя. Стоя на коленях перед образом Мадонны, казалось, ожившим в мерцающем пламени свечей, она молча плакала. Это была тяжелая борьба между святостью принесенных обетов и искушением, перед которым не устоял бы даже Святой Антонио.
Она молила Пресвятую Деву наставить ее. Она хотела только расстаться с доном Луисом, но совершенно не желала его смерти. Но ни один из индейских слуг не будет выхаживать графа, а доктора в Лиме слишком невежественны. Да, ей остается только ждать, пока ее муж не отправится на тот свет. Тогда она сможет уехать на Ямайку и подождать там некоторое время, пока не появится на свет его отпрыск, а потом сесть на небольшое береговое судно и добраться до голубых гаваней Санто-Доминго. И тогда… ее мысли мешались, когда она думала об этом.
Однако, к своему несчастью – или благословению – Бианка обладала необычайной ясностью мысли. Женщина, которая не пошевелила пальцем, в то время как могла спасти жизнь собственного мужа, сама будет повинна в убийстве. Если она позволит ему умереть, разве это не будет означать, что она убила его? И если она бросится в объятья Кита, разве она не будет проклята за это и не будет вечно гореть в адском огне? Было мгновение, когда мятежная кровь призывала ее пренебречь всем этим. Но воспитание, полученное у добрых сестер в монастыре, и годы исправных посещений мессы нельзя было так просто отбросить.
Когда она поднялась на ноги и подошла к неподвижной фигуре мужа, лежащей на кровати, ее внезапно охватили совершенно иные чувства. Она чувствовала действительно жалость к этому большому человеку, наблюдая, как жизнь уходит из его крепкого тела. Опустившись перед ним на колени и глядя на бинты, горячую воду для припарок, которые слуги принесли для нее, она вспомнила, что лежащий перед ней человек был ее мужем и господином, отцом ее не родившегося ребенка. Она вспомнила также, что несмотря на свой характер, он никогда намеренно не обижал ее, и что дон Луис на самом деле был ничуть не лучше, но и не хуже, чем другой гранд его времени. Наконец она вспомнила, что ее муж подарил Киту жизнь, когда она полностью была в его руках. Могла ли она чем-нибудь помочь ему?
Три дня и три ночи она не отходила от него ни на минуту. Она подносила ему воду и поила бульоном. Когда наконец на четвертое утро она задремала от непомерной усталости, ей приснилось, что рядом с ней стоит Кит и с одобрением смотрит на нее. Но когда она проснулась, то увидела, что на нее смотрят черные глаза дона Луиса, незамутненные больше лихорадкой.
– Я был несправедлив к тебе, – прошептал он. – Если бы ты была такой, как я о тебе думал, ты позволила бы мне умереть. Я благословляю тебя, моя маленькая голубка, и хочу, чтобы ты простила меня.
Бианка взяла его за руку.
– Я очень рада, Луис, – просто сказала она. – Я бы не хотела, чтобы наш сын появился на свет в доме, раздираемом ссорами. С этого дня между нами не должно быть разногласий. Ты должен верить, что я никогда не предам тебя.
Дон Луис быстро поправлялся, но из-за беременности Бианки они не могли оставить Лиму и отправиться в Картахену. Но теперь их роли переменились: Бианка очень тяжело переносила беременность, и граф заботился о ней. В декабре 1694 года она уже была на седьмом месяце.
Однажды утром на рождественской неделе она проснулась с ощущением, что одеяло всю ночь душило ее. В Лиме, холодной Лиме, температура достигала, казалось, шестидесяти градусов, а стоявшая тропическая жара была более характерна для Панамы или Перу. За окном она слышала топот множества ног и людские голоса.
Повинуясь ее приказу, Квита отворила ставни, и голоса зазвучали более отчетливо.
– Эль ниньо! – выкрикивали они. – Эль ниньо!
– Эль ниньо? – удивленно переспросила Бианка.
Эти слова означали «маленький мальчик» или, в это время года, «святой младенец». Но почему они произносят имя святого младенца с таким страхом? Она посмотрела на Квиту, но та была так же заинтригована, как и ее госпожа. Бианка откинула покрывала и опустила ноги с кровати. Квита встала на колени, чтобы помочь ей надеть комнатные туфли, и в этот момент в комнату вошел дон Луис.
– Что там, Луис? – спросила Бианка. – Почему они кричат?
– Они боятся бедствия, – нахмурившись, ответил дон Луис. – И если честно, то я тоже боюсь. Ты чувствуешь жару?
– Да, очень сильную. Что это значит?
Дон Луис опустился на стул. Было заметно, что он очень озабочен чем-то.
– Каждый год в это время, – начал он, – с севера, из горячих районов у экватора начинают дуть ветры. Они несут с собой массы горячей воды, которая сталкивается с холодными прибрежными водами. Раз в тридцать лет северный ветер дует гораздо сильнее, чем обычно и поток теплой воды увеличивается в тысячу раз. Местные жители называют этот поток «Эль ниньо», потому что обычно это происходит во время Рождества.
– Но почему они боятся его? – недоумевала Бианка.
– Потому что обычно он все сметает на своем пути. Подожди, и ты сама увидишь. Ты знаешь, что здесь никогда не бывает дождей? Хорошо, а теперь слушай.
Бианка прислушалась. Как будто вдалеке она услышала первые раскаты грома, а потом появились первые капли дождя. Но вскоре эти капли превратились в сплошные потоки. Через пять минут гром стал таким сильным, что невозможно было даже выйти на улицу. Дождь шел и шел час за часом, не прерываясь ни на минуту.
Бианка сидела, сжавшись в кресле с доном Луисом, и с ужасом смотрела на потоки воды за окном. На побережье в районе Перу со склонов Анд к океану спускается по меньшей мере пятьдесят рек и ручьев, и большинство из них летом пересыхают. В ноябре они превращаются в ручейки, а к декабрю принимают свой обычный вид. Но в декабре 1694 года они превратились в кипящие потоки, затопившие территорию на много миль вокруг.
С того места, где она сидела, Бианка могла слышать треск разрушающихся под воздействием дождя строений. Здания в Лиме не были приспособлены для таких дождей. Даже некоторые каменные здания не могли устоять перед ужасными потоками. А в индейской части города ни одна крытая соломой хижина не сохранилась. Индейские женщины и дети в ужасе бегали по улицам, не зная, где спастись от разъяренных потоков воды. Из окна своего крепкого каменного дома Бианка видела тела свиней и цыплят, несущихся по течению, а среди них снова и снова маленькие трупики индейских ребятишек. К ночи ее нервы были настолько напряжены от всего пережитого, что она громко разрыдалась на руках у Квиты.
Всю ночь продолжался дождь, но к утру он закончился так же неожиданно, как и начался. Но жара все еще не спала. Холодный перуанский поток исчез в прибрежных водах Кальяо, сменившись медленно текущим горячим южным потоком. Он принес с собой множество морских микроорганизмов, которыми питались птицы, а также множество рыбы и морских ракушек. Все они погибли в холодных водах и были выброшены в протоки между островами.
В соборе архиепископ призывал людей молиться и объяснял катастрофу тем, что Господь наказал Лиму за многочисленные грехи.
Через неделю после катастрофы в городе началась эпидемия оспы. Индейцы вымирали целыми семьями, а потом болезнь принялась косить и испанцев. Этот факт, больше чем любые доводы Бианки, склонил дона Луиса к решению покинуть Лиму любой ценой. Но когда вслед за оспой пришла чума и люди падали прямо на улицах, дон Луис больше не колебался.
Конечно, он знал, что в деликатном положении Бианки было бы величайшим риском перевозить ее куда-либо. Но если бы они задержались в Лиме, у него был бы гораздо больший риск потерять ее. Так что однажды ранним утром он предложил ей одеться и проводил к ожидавшей их карете. Они с трудом проехали восемь долгих миль до Кальяо, так как, несмотря на то, что они ехали как можно медленнее и осторожнее, Бианку постоянно тошнило.
Но в гавани ей стало гораздо лучше. Чем ближе они продвигались к морю и попадали под влияние холодного течения, тем лучше себя чувствовала Бианка. Но когда они достигли экватора, у нее, казалось, начались схватки. Дон Луис хотел задержаться в новом городе Панаме до тех пор, пока не родится ребенок, но Бианка ничего не желала слышать об этом. Она бушевала и умоляла до тех пор, пока наконец дон Луис не сдался и не приказал соорудить носилки, чтобы переправить ее через перешеек в Порто-Белло, где они могли сесть на корабль, который доставит их в прохладный климат Картахены.
