До Кайласа оставалось километров 80-90. Вечерело. Одна за другой проносились пылевые бури. Ночевать мы остановились в местечке Параянг, поставив палатки. Было ясно и холодно, дул ветер. Весь вечер мы не выходили из палатки. Когда стало смеркаться, Селиверстов сказал:

— Такое ощущение, что за палаткой вдруг стало светлее.

— Это, наверное, кажется. Подвинься! — сказал Рафаэль Юсупов, кутаясь в спальник. — А то расщеперился весь!

А на следующее утро мы догнали группу немецких паломников. Они собирали палатки на травянистом склоне. Мы остановились. Узнав, что мы российские ученые, а не паломники, все шестеро немцев начали наперебой рассказывать о явлении, которое они видели вчера вечером. Наконец, две женщины — фрау Маргит и фрау Эрика, хорошо говорившие по-английски, — остановили поток полунемецкой-полуанглийской речи и поведали о таинственном свечении в небе.

— Э-зл! — перебивая их, воскликнул Селиверстов. — Я же говорил, что за палаткой стало светлее. Не вышли наружу, а! Холода испугались! Эх!

— М… да…. — с досадой крякнул я.

— Дело было так, — рассказывали наперебой фрау Маргит и фрау Эрика. — Около 8 часов вечера мы стали ставить палатки.

Солнце уже зашло за горизонт, смеркалось. Было ясно. Вдруг на востоке, в противоположной стороне от захода солнца на горизонте появилось несколько световых полос. Полосы были оранжевого, желтого, голубого и молочно-белого цвета и были хорошо видны на темном горизонте. Эти световые полосы как бы исходили из одного места, расположенного от нас ориентировочно в 50-80 километрах на востоке. Постепенно полосы стали подниматься все выше и выше и через полчаса достигли зенита, уже занимая всю восточную половину небосвода. В этот момент такие же полосы, исходящие из одной точки, появились на западе и так же стали распространяться к зениту. Еще через полчаса западная сторона световых полос соединилась с восточной стороной; причем соединение между собой имели только молочно-белые полосы, а оранжевые, желтые и голубые как бы зависли, не доходя друг до друга. Еще полчаса длилось свечение, а потом оно постепенно угасло. Но самое главное было в том, что все мы, до одного почувствовали, что это таинственное свечение вызвал… м… м…

— Кто?

— Защитник Тибета.

Чего? — мы с Селиверстовым переглянулись.

— Защитник Тибета! Спросите любого из нашей группы, — все ответят одинаково. Эта мысль как бы вошла в наши головы извне, — ответила фрау Маргит.

— Елки-палки! И здесь Защитник Тибета! — выпучив глаза, только и проговорил Селиверстов по-русски.

— Кто такой Защитник Тибета? — спросил я немецких паломников.

— Jсh wеiр niсht[10], — ответил один из них.

— Я тоже не знаю, но это какой-то Разум, — ответила фрау Эрика.

Я рассказал немцам историю о том, как Селиверстов видел в небе необычные глаза и он тоже вдруг почувствовал, что это глаза Защитника Тибета.

— О-о! — закричали немцы и даже подошли к Селиверстову, чтобы потрогать его.

— А Вы сфотографировали таинственное свечение в небе? — задал я вопрос.

— Сфотографировал только он, — фрау Эрика показала на средних лет немца, — и только один раз. Мы надеемся, что фотография получится.

— Почему только один раз? — разочаровался я.

— Да так. Да так, — лепетал фотографировавший немец, — я был ошарашен явлением. Да и слова «Защитник Тибета» молотом стучали в голове.

Мы договорились о том, что немец пришлет копию фотографии к нам в Россию. Он выполнил свое обещание.

Потом я сделал кое-какие зарисовки в полевом дневнике под руководством свидетелей таинственного свечения в небе и взялся сопоставлять полученные сведения с картой местности.

— Значит, свечение началось вон там — с западной стороны? — спросил я немцев, оторвав голову от карты и показав рукой на запад.

— Да, да, там, — ответили немцы.

— А знаете, что там находится?

— Что?

— Там, примерно в 80 километрах отсюда, находится священная гора Кайлас. Получается, что западная сторона свечения исходила от священной горы. Она была ярче, чем восточная?

— Вроде как ярче, — промолвила фрау Эрика.

Тогда я рассказал немецким паломникам историю о легендарном камне Шантамани (по-тибетски Норбу Ринпоче), которую описал Николай Рерих. Живя в Индии, Рерих темными ночами неоднократно видел вспышки и столбы света по всему небу. Они не могли быть ни северным сиянием, ни электрическими разрядами. Ламы пояснили Рериху, что этот свет исходит от чудесного камня Шантамани, который находится на Башне Шамбалы. Когда этот камень светится, то Башня Шамбалы испускает сияющие лучи.

Говорят, что чудесный камень Шантамани был принесен на Землю крылатым конем Лунг-та. Камень этот обладает «внутренним жаром», но эта «радиация» воздействует на людей благотворно, направляя их мысли на нечто возвышенное.

Кроме главного камня существует несколько его фрагментов, состоящих в незримой связи с главным камнем. Один из фрагментов описан довольно подробно. Он блестящий, похож на земляной орех. На камне вырезано четыре иероглифа, расшифровать которые никому не удалось. Предания гласят, что многие вожди Азии и Европы обладали этим фрагментом камня Шантамани, который помогал им управлять народом. Говорят даже, что Рерих имел задание властителей Шамбалы доставить этот фрагмент камня из Европы в Шамбалу.

Рассказ произвел на немцев большое впечатление, тем более что по-немецки звучащая фамилия «Рерих» была родной для них. — В связи с этой легендой, — заметил я, — можно найти достаточно оснований, чтобы предположить, что священная гора Кайлас и есть «Башня Шамбалы». А если принять это во внимание, то на вершине Кайласа или рядом с вершиной должен находиться главный камень Шантамани, от которого исходило таинственное свечение, которое Вы видели с западной стороны. Восточная часть свечения исходила, возможно, от фрагмента камня Шантамани, находящегося где-то ориентировочно в 80 километрах восточнее от этого места.

Немцы, соглашаясь с этим предположением, начали говорить о желании воочию увидеть этот чудесный камень, обсуждая проблемы восхождения на гору Кайлас или, хотя бы, передвижения на восток от этого места в поисках фрагмента камня. Но вскоре духовное начало, сидевшее в этих паломниках из богатой и благопристойной страны, взяло вверх, и они как-то легко и достойно согласились с тем, что даже возможность взглянуть на священную гору, на вершине которой, наверное, находится чудесный камень Шантамани, уже является огромным счастьем, достающимся только избранным.

Они, эти немцы, с обветренными лицами и облупленными носами, имели достаточную степень благородства, чтобы отбросить европейский пафос и всем сердцем воспринять чужие для них святыни Тибета. По их глазам было видно, что они уже любят Тибет.

Пока наши ребята обсуждали с немцами детали, периодически вставляя в английскую речь немецкие слова типа «аусгецайхнет» или «данкэ», я отошел в сторону, чтобы подумать. У меня не было оснований не верить немецким паломникам, но то предположение о свечении легендарного камня Шантомани, которое выдвинул я сам, выглядело слишком мистически.

— Уж не было ли таинственное свечение в небе своеобразной радугой? — призадумался я.