Во всем доме никто не сомкнул глаз. Ночь, наполненная пением жаб и отдаленным звуком барабанов, тянулась невыносимо долго. Не в силах больше сдерживать себя, Хулиана поделилась своей тайной с Исабель и Нурией, по-каталански, чтобы не поняла приставленная к ним рабыня.

— Теперь я знаю, что такое любовь. Я выйду только за Жана Лафита, — сказала она.

— Пресвятая Дева, сохрани нас от такой напасти! — перекрестилась Нурия.

— Ты его пленница, а не невеста. Как ты собираешься уладить эту маленькую проблему? — поинтересовалась Исабель, слегка ревновавшая к сестре красавца корсара.

— Я готова на все, без него мне не жить, — ответила Хулиана с безумным блеском в глазах.

— Диего это не понравится.

— Да что там Диего! Отец, должно быть, переворачивается в могиле, но мне все равно! — воскликнула Хулиана.

Диего с тревогой наблюдал за переменами, происходившими с его возлюбленной. На второй день своего пленения она появилась пахнущая мылом, с распущенными волосами, в заимствованном у рабыни легком платье, которое подчеркивало ее совершенные формы. В таком виде девушка отправилась в столовую, где мадам Одиллия подала обильный полдник. Жан Лафит с нетерпением ждал появления Хулианы, и по блеску в его глазах стало ясно, что и он предпочитает такой наряд не подходящим для здешнего климата европейским платьям. Он вновь поцеловал девушке руку, но на этот раз удерживал ее немного дольше, чем в первый раз. Служанки подали фрукты со льдом, привезенным по реке с отдаленных горных склонов в специальных ящиках с опилками, — лишь настоящие богачи могли позволить себе такую роскошь. Хулиана, непривычно оживленная и разговорчивая, выпила два стакана прохладительного напитка и попробовала все, что было на столе, хотя обычно страдала отсутствием аппетита. Исабель и Диего с тяжелым сердцем наблюдали, как пират любезничает с девушкой. По долетавшим до них обрывкам разговора можно было заключить, что Хулиана осторожно испытывает арсенал женского кокетства, к которому прежде никогда не прибегала. Она как раз объясняла хозяину дома, жеманно улыбаясь и подмигивая, что им с сестрой не помешало бы немного больше комфорта. К примеру, арфа, пианино и ноты, а еще книги, предпочтительно романы и стихи, и, само собой, летние платья. Они потеряли все свое имущество. «Интересно, по чьей вине?» — произнесла она с лукавой гримаской. Кроме того, он должен разрешить им гулять по окрестностям и избавить от назойливых служанок. «И кстати, господин Лафит, должна заметить, что я против рабства, это бесчеловечно». Корсар ответил, что, гуляя по острову, они с сестрой могут повстречать публику, которая не умеет прилично вести себя в обществе благородных дам. А рабыни приставлены к ним не шпионить, а прислуживать и оберегать от москитов, мышей и гадюк, которые могут заползти в дом.

— Дайте мне метлу, и я справлюсь с ними сама, — заметила Хулиана с такой очаровательной улыбкой, какой Диего никогда раньше не видел.

— Что же касается всего остального, сеньорита, это можно купить на базаре. Когда кончится сиеста и немного спадет жара, мы все отправимся в Святилище.

— У нас нет денег, но вы, надеюсь, не откажетесь заплатить за нас, ведь мы попали сюда по вашей воле, — кокетливо произнесла девушка.

— Почту за честь, сеньорита.

— Зовите меня Хулианой.

Мадам Одиллия наблюдала за флиртующей парочкой с не меньшей тревогой, чем Исабель и Диего. Ее присутствие напомнило Жану о том, что он вступил на опасный путь и забыл о своем долге. Набравшись мужества, он решил раз и навсегда объясниться с Хулианой. Жестом подозвав красавицу в тюрбане, пират сказал ей что-то на ухо. Она вышла и через несколько минут вернулась с младенцем на руках.

— Мадам Одиллия — моя теща, а это мой сын Пьер, — объяснил побледневший Лафит.

Диего, не сдержавшись, вскрикнул от радости, а Хулиана от боли. Исабель вскочила, и мадам Одиллия поднесла к ней младенца. В отличие от обычных женщин, приходящих в восторг при виде малышей, Исабель не особенно любила детей, ей больше нравились собаки, однако этот младенец был вполне симпатичным. Он был курносый, с отцовскими глазами.

— Я не знала, что вы женаты, сеньор пират… — проговорила Хулиана.

— Корсар, — поправил Лафит.

— Пусть будет корсар. Мы могли бы повидать вашу жену?

— Боюсь, что нет. Я сам не видел ее вот уже две недели. Она нездорова и никого не принимает.

— Как ее зовут?

— Катрин Виллар.

— Прошу прощения, я очень устала… — прошептала Хулиана, готовая потерять сознание.

Диего помог девушке подняться и повел ее из комнаты, изо всех сил стараясь принять удрученный вид, хотя сердце его трепетало от радости. Какая неслыханная удача! Мало того что Лафит — старик целых тридцати пяти лет от роду, развратник, преступник, работорговец, контрабандист, так у него, оказывается, есть жена и ребенок — недостаток, на который даже Хулиана не сможет закрыть глаза. Господи! Благодарю тебя! О большем не приходилось и мечтать.

К вечеру Хулиана слегла с лихорадкой, Нурия осталась менять ей холодные компрессы, а Диего и Исабель в сопровождении Лафита отправились в Святилище. Лодка с четырьмя гребцами скользила по лабиринту заболоченных, пахнущих тиной каналов, по берегам которых нежились на солнце десятки крокодилов, а в воде чертили зигзаги огромные змеи. От влаги курчавые волосы Исабель превратились в войлок и торчали во все стороны. Каналы ничем не отличались друг от друга, вокруг раскинулись бескрайние равнины без единой возвышенности. Корни деревьев спускались в воду, с ветвей свисали космы зеленого мха. Пираты знали каждый изгиб окрестных каналов, каждое дерево или скалу и легко продвигались вперед. На подступах к Святилищу все чаще попадались шаланды, на которых перевозили товар, изредка встречались барки и пироги покупателей, хотя большинство предпочитало добираться на рынок пешком, верхом или даже в роскошных каретах. В Святилище собирался весь цвет луизианского общества, от аристократов до черных куртизанок. Рабы накрывали столы под парусиновыми навесами, пока их хозяйки обходили прилавки. Торговцы расхваливали свой товар: китайский шелк, перуанские серебряные кувшины, венскую мебель, украшения со всего света, всевозможные лакомства, туалетные принадлежности, а покупатели шумно и весело торговались. У входа посетителей встречал сам Пьер Лафит с небольшой хрустальной люстрой в руках и громогласно сообщал, что идет грандиозная распродажа, все цены снижены, так что покупайте, mesdames et messieurs, другого случая может не представиться. Появление Жана и его спутников вызвало у покупателей острое любопытство. Многие дамы, в том числе супруга губернатора, старались получше рассмотреть знаменитого корсара, скрывая лица под изящными солнечными зонтиками. Мужчины посмеивались над непокорными лохмами Исабель, напоминавшими древесный мох. В белой общине Нового Орлеана на двух мужчин приходилась одна женщина, и появление такого забавного существа, как младшая дочка де Ромеу, не могло остаться незамеченным. Жан представил знакомым новых «друзей», не уточняя, при каких обстоятельствах они познакомились, и поспешил купить все, о чем просила Хулиана, чтобы хоть немного загладить свою вину и смягчить жестокий удар, который он нанес девушке, рассказав ей о Катрин. Другого выхода не было, нужно было поскорее справиться с опасным влечением, пока оно не погубило обоих.

Тем временем в Баратарии Хулиана все глубже погружалась в пучину отчаяния и безнадежной любви. Лафит разжег в сердце девушки дьявольский огонь, и теперь она боролась с желанием растерзать злосчастную Катрин Виллар. Девушка была готова немедленно сделаться послушницей в монастыре урсулинок и посвятить себя уходу за больными оспой, тогда она, по крайней мере, смогла бы находиться поблизости от любимого, дышать с ним одним воздухом. Хулиана не знала, как показаться людям на глаза. Разбитая, измученная, пристыженная, она металась в постели, словно миллионы муравьев терзали ее плоть, вскакивала, металась по комнате, снова падала на кровать и ворочалась, сминая простыни. Вспоминала младенца, крошку Пьера, и принималась рыдать пуще прежнего. «Ни одна болезнь не длится вечно, дитя мое, это любовное помрачение, ни одна благоразумная девушка не захочет стать женой пирата», — утешала ее Нурия. В комнату вошла мадам Одиллия, узнать, как чувствует себя сеньорита. В руках у нее был поднос с бокалом хереса и галетами. Хулиана решила, что это единственная возможность разузнать о сопернице, и, проглотив гордость вместе со слезами, обратилась к экономке.