— Отличное место для исследовательской работы, — продолжал Викен. — Любое оборудование, отличные коллеги, ничто не отвлекает. И конечно, вот это…

От ткнул пальцем в планету и повернулся к выходу. Неуклюже переваливаясь, Корнелиус последовал за ним.

— Спору нет, все это очень интересно, — выдавил он из себя. — Просто поразительно. Но, право же, доктор, затаскивать меня сюда больше чем на целый год, пока не прилетит следующий корабль… И все ради работенки, на которую мне достаточно пары недель…

— А вы уверены, что это так просто? — мягко спросил Викен.

Он повернулся к Корнелиусу, и что-то было в его глазах такое, что заставило того промолчать.

— Я еще не сталкивался здесь с проблемой, какой бы сложной она ни была, чтобы при ближайшем рассмотрении она не оказалась еще сложнее, — сказал Викен.

Они прошли через воздушный шлюз корабля и сквозь герметический переход, соединявший его со станцией. Почти вся она находилась под землей. Комнаты, лаборатории, даже холлы в коридорах были обставлены с претензией на роскошь. Еще бы, в общей гостиной был даже настоящий камин с взаправдашним огнем! Один бог знает, сколько это стоило!

Думая о грандиозной ледяной пустоте, в которой царил его величество Юпитер, и о своем годичном заточении, Корнелиус постепенно пришел к выводу, что все эти роскошества были, строго говоря, биологической необходимостью.

Викен проводил его в приятно обставленную комнату, в которой ему предстояло жить.

— Немного погодя принесем багаж и начнем разгружать нашу псионную механику. Сейчас все наши заняты — болтают с экипажем или читают письма.

Корнелиус отсутствующе кивнул и сел. Кресло, как и вся мебель, приспособленное к условиям низкой гравитации, состояло из одного паутинообразного каркаса, но сидеть в нем было удобно. Он ощупал карманы своей туники, надеясь чем-нибудь соблазнить Викена, чтобы тот не уходил.

— Хотите сигару? Захватил из Амстердама.

— Спасибо.

Подчеркнуто вежливо Викен взял сигару, скрестил длинные худые ноги и начал пускать сизый дым.

— Гм… Вы здесь главный?

— Не совсем так. Здесь нет главных. Единственное административное лицо — это повар, на случай если понадобится что-нибудь организовать. Не забывайте — это исследовательская станция с начала и до конца.

— Ну и чем же вы конкретно занимаетесь?

Викен нахмурился.

— Никого не спрашивайте здесь так в лоб, доктор, — посоветовал он. — Они предпочитают играть в прятки с каждым новичком как можно дольше. Тут редко встретишь человека, который бы сколько-нибудь вразумительно. Нет, не надо извиняться передо мной. Все олл райт. Я физик, специалист по твердым телам в условиях сверхвысоких давлений.

Он кивнул на стену:

— Здесь этого добра сколько хотите!

— Понимаю.

Некоторое время Корнелиус молча курил.

— Что касается меня, то я считаюсь специалистом по псионике. Но, ей-богу, пока я не имею ни малейшего представления, почему ваш прибор может шалить, как сообщалось.

— А что, на Земле эти лампы работают как надо?

— И на Луне, и на Марсе, и на Венере. — Видимо, везде, кроме Юпитера.

Корнелиус пожал плечами.

— Конечно, пси-лучи всегда капризны. Порой возникают нежелательные обратные токи, если… Но нет. Не буду зря теоретизировать. Кто работает на передатчике?

— Да Энглси. Он и подготовки-то специальной не проходил. Взялся на это дело после того, как остался калекой, и обнаружил такой природный дар, что его отправили сюда. Так трудно подобрать кого-нибудь для Юпитера-5, что мы не смотрим на степени. К тому же Эд, по-моему, управляется с Джо не хуже доктора психологии.

— Да, да. Ваш искусственный юпитерианец — Ю-сфинкс. О нем тоже надо как следует подумать, — сказал Корнелиус. Невольно он заинтересовывался все больше. — Может быть, все дело в его биохимии. Кто знает? Хочу открыть вам маленький, тщательно скрываемый секрет: псионика — вовсе не точная наука.

— Так же, как и физика, — ухмыльнулся Викен. И затем добавил более серьезно: — Во всяком случае, моя область физики. Но надеюсь сделать ее точной. Я, знаете ли, именно поэтому здесь.

При первой встрече Эдвард Энглси производил ошеломляющее впечатление. Казалось, он состоит из головы, пары рук и пронзительного взгляда голубых глаз. Остальная часть его тела, вправленная в инвалидное кресло, была просто дополнением.

— Бывший биофизик, — рассказал о нем Викен. — Совсем молодым исследовал атмосферные споры на Земной Станции. Несчастный случай искалечил его. Нижняя половина навсегда парализована. Грубый тип, с ним надо поосторожнее.

Теперь, сидя в мягком кресле пункта управления, Корнелиус понял, что Викен еще приукрасил истину.

Разговаривая, Энглси одновременно ел, давясь и сыпля крошки. Механические руки кресла терпеливо подметали то, что он успевал насорить.

— Приходится есть прямо за работой, — пояснил он. — Эта дурацкая станция официально живет по земному времени, по Гринвичу. А Юпитер — нет. Я готов перехватить Джо, когда бы он ни проснулся.

— Что же, некому вам помочь? — спросил Корнелиус.

— Эх! — Энглси подцепил кусок хлеба и ткнул им в сторону Корнелиуса. Рабочий язык станции — английский — был его родным языком, поэтому он выплевывал фразы с неимоверным ожесточением. — Ну вот вы. Вы когда-нибудь занимались пси-лучевой терапией? Не чтением мыслей или просто связью на расстоянии, а настоящим воспитанием психических функций?

— Пожалуй, нет. Для этого нужен природный талант вроде вашего, — улыбнулся Корнелиус.

Изрезанное морщинами лицо напротив него проглотило любезное замечание, не заметив.

— Насколько я понял, вы имеете в виду случаи вроде восстановления нервных функций у парализованного ребенка?

— Да, да. Неплохой пример. Кто-нибудь хоть раз пробовал подавить психику ребенка? Буквально подчинить его себе?

— Боже мой, но зачем?

— Просто ради научного эксперимента, — ухмыльнулся Энглси. — Хоть один специалист по пси-лучам пытался когда-нибудь подавить детский мозг своими мыслями? Ну же, Корнелиус, отвечайте! Я вас не укушу!

— Но… Видите ли, это не по моей специальности.

Псионик отвел взгляд, выбрал циферблат прибора покрасивее и начал упорно его разглядывать.

— Правда, кое-что я слышал… Ну, в отдельных патологических случаях пытались идти напролом, что ли… преодолеть заблуждения пациента грубой силой…

— И ничего не вышло, — сказал Энглси. Он засмеялся. — Из такой затеи и не могло ничего получиться, даже с ребенком, не говоря уже о взрослом человеке с полностью развитой индивидуальностью. Ведь понадобились десятилетия тончайшей работы, пока машину не довели до такого совершенства, что психиатр получил возможность «подслушивать». Я имею в виду — без того, что нормальные несовпадения образа мыслей его и пациента… без того, чтобы эти различия не создавали таких помех, которые уничтожают то самое, что он хотел исследовать. Современная машина автоматически преодолевает такие индивидуальные различия. Правда, нам до сих пор не удается перекинуть мост между отдельными биологическими видами. Пока человек не противится, удается очень осторожно направлять его мысли. И на этом конец. Если же вы попытаетесь захватить контроль над чужим мозгом — мозгом, у которого есть свой образ мышления, свое «я», вы рискуете собственным рассудком. Чужой мозг будет инстинктивно сопротивляться. До конца развитая, зрелая, установившаяся человеческая личность просто слишком сложна, чтобы ею управлять извне. У нее слишком много резервов. Подсознательная сфера ее мозга может призвать на помощь адские силы, если что-то угрожает ее целостности. Да чего там — мы со своим-то разумом не можем справиться, не то что с чужим!

Прерывистый голос Энглси замолк. Задумавшись, он сидел перед пультом управления, постукивая по поручням своей электромеханической няньки.

— Ну… — начал Корнелиус после небольшой паузы. Наверное, было бы лучше, если бы он промолчал. Но трудно было оставаться безмолвным: тишины и так слишком много — полмиллиарда миль тишины пролегло отсюда до Солнца. Стоило только помолчать пять минут, и тишина начинала просачиваться в комнату, как туман.