– В Ростов.

– Эх, сынок, ищи ночлег, долго тебе придётся здесь торчать. Ваше направление закрыто до особого распоряжения.

– А где искать-то? – спросил Янек.

– А вон за лесочком городок, там поищи на улице, ближайшей к вокзалу, – Григорий Михайлович изучающим взглядом смотрел на Янека и детей.

А потом предложил:

– А если хочешь, можешь и у меня заночевать. Моя Матрёна только рада будет. Дети у тебя славные, да и ты, видно, хороший парень. Подождите здесь, сейчас дежурство передам и пойдём.

Для Янека это предложение стало неожиданным.

«Как так? – думал он. – Первого попавшегося незнакомый человек приглашает к себе домой в такое тяжёлое военное время… Не боится?»

После ссылки Янек теперь всегда был начеку. Не было в тяжёлых для него ссыльных годах доброты. Только расчётливость и выживание. Проще стало лишь в швейном цехе, когда условия труда значительно улучшились, но и там всё время чувствовалось напряжение, тяготило хмурое выражение лиц и сам факт несвободы.

«А разве я сам не так поступал? – подумал Янек. – С первого спасённого Макара началась любовь к Зое. Если бы я тогда прошёл мимо? Где бы я был сейчас? Встретил бы её?»

И Янек решил, что не будет принимать в штыки помощь извне. Понадеялся, что Бог поможет ему через других людей, а надежда лишь на собственные силы может только затянуть возвращение домой.

На улице было холодно. Мороз крепчал. Несмотря на темноту, возле вокзала продолжали толпиться люди, которым не удалось попасть внутрь.

Ругань, плач, возмущения – всё это отдалялось от Янека. Они в полной темноте шли по городку.

– Неспокойное время сейчас, – причитал Григорий Михайлович. – Забыл спросить, у тебя документы имеются?

– Имеются, – кивнул Янек.

И ему стало так хорошо на душе от одной мысли, что он теперь не Шагит Умаров, а самый настоящий Янек, такой, каким назвали его родители.

Под тулупом копошился маленький сын. Не отставая от взрослых, не бросая руку Янека, шла Катя.

И Янеку вдруг пришла в голову мысль, что эти дети стали его спасением. Их мать дала вторую жизнь ему, Янеку Левандовски. А теперь ему ради своей жизни нужно заботиться о сыне и Кате.

Станционный смотритель жил в небольшом домике. Его жена Матрёна встретила гостей так, словно они ей родные. Пригласила к столу. Катя по привычке сначала начала кормить брата. Янек забрал у неё ложку, сказал:

– Кушай, я сам покормлю.

Для ночлега Янеку и детям выделили место на полу возле тёплой печной стены.

– Какие дети у тебя хорошие, спокойные, – сказала Матрёна. – Устали ангелочки.

Янеку не спалось, он укрыл детей, присел за стол. Матрёна села рядом. Григорий Михайлович сразу после ужина лёг спать, он иногда похрапывал и что-то бормотал.

– Устаёт он, – горестно пожаловалась Матрёна, – выматывается весь, работает за двоих. Вот сегодня на удивление домой пришёл, спасибо тебе, сынок, за то, что встретился на его пути.

Я на него посмотрела хотя бы. Да и поспит немного. А то и живёт там на своей станции. То одно, то другое. Я даже иногда не знаю, жив он или нет.

Мне ходить туда тяжело, да и страшно оставлять дом. Как поезда отменяют, так тут воруют безбожно. У меня-то и брать нечего. Врывались несколько раз, да я их ружьём распугала. Люди бедные мечутся, места своего не могут найти. А как так получается, сынок?

Земля-то у нас ого какая! А они всё едут куда-то, едут… И зачем эти поезда? Одни проблемы от них. Вот и потерялись люди. Оторвались от своих мест, и несёт их судьба по рельсам этим треклятым. А сам-то ты куда направляешься? Зима-то нынешняя суровая, кровавая. Чего тебе дома не сиделось?

– Домой еду, – ответил Янек. – Вот как вы говорите, оторвался от своего места, а теперь хочу обратно, навсегда.

Утром Янек засобирался было на станцию, но в дом влетел запыхавшийся Григорий Михайлович и сказал, что поезда и сегодня не будет.

Янек расстроился.

– Да чего лица на тебе нет? – спросила Матрёна. – Придёт твой поезд, успеешь ещё уехать. Ты вон лучше детей покорми, пока горячее всё.

Матрёна вышла из дома, вернулась со стеклянной бутылью причудливой формы.

Налила из неё в кружку, подала Янеку:

– На, остынь.

Янек понюхал содержимое и сказал:

– Спасибо, не пью я такое.

Матрёна обидчиво поджала губы.

– Где ж ты такое найдёшь сейчас? Ну хоть попробуй, оценишь.

Янек покачал головой.

– Не буду, спасибо, я не смогу оценить.

Матрёна аккуратно с кружки слила обратно в бутыль. Поставила в углу.

– Ну и ладно, может ещё и передумаешь.

Она поставила на стол кастрюлю с кашей. Открыла крышку. Ароматная пшёнка разнесла аппетитные струйки пара по всей комнате. К Янеку тотчас подполз сын, забрался на руки.

Матрёна положила кашу в тарелку.

– А дочка-то чего не идёт? – спросила она.

Катя сидела на лежанке, прислонившись к тёплой печной стене, теребила свою куклу.

Янек посадил сына на стул. Подсел к Кате. Прижал к себе. Девочка не сопротивлялась.

Янек слышал, как бьётся её сердечко, как дрожит она в его объятиях.

– Ничего не бойся, – шепнул ей Янек. – Я всегда буду рядом.

Подхватил её на руки, усадил за стол.

Дети поели и отправились на лежанку. Янек вызвался помочь Матрёне с дровами. Расколол крупные пеньки для растопки. Затащил в дом несколько вязанок.

– А девочка у тебя немая что ли? Ни слова от неё не услышала.

Янек не стал ничего объяснять. А Матрёна уже сама дальше додумала:

– Ох, тяжело с немым ребёнком. Услышит – и ничего не расскажет. А может, оно и к лучшему. Дети спокойные, смотреть за ними не надо, вот и подсоби мне в хозяйстве. А то не могу я на руки смотреть, которые бесполезно болтаются. Лишний раз любого прошу помочь.

Янеку было не привыкать. Натруженные руки ещё помнили строительство железной дороги. Перетаскивание бочек с места на место и примёрзших друг к другу брёвен для курятника не смогли вызвать в теле Янека усталость.

Матрёна вроде и была всё время рядом, командовала, показывала куда и что поставить. Причитала, что помощника нет у неё, что сын на войну ушёл и весточки никакой, но успела приготовить ужин.

Вот так за помощью Матрёне быстро прошёл короткий зимний день.

Когда Янек вошёл в дом, она опять налила из причудливой бутылки в кружку.

– Ну теперь-то попробуешь? Кости, небось, ломит? Сколько всего ты перетаскал, мой бы и за всю жизнь не сделал этого.

– Спасибо, не буду я. Кости у меня в порядке. Работы не боятся.

Матрёна как-то встревожилась.

– Что же ты бабку не уважишь никак? – произнесла она.

Янек опять понюхал содержимое. В нос ударил острый запах чего-то резкого. Показалось, что в носу даже жигануло острым перцем. Отставил.

– Ну не могу я, не привык к такому, – ответил Янек.

– Эх, – посетовала Матрёна, – Гриня не пьёт, ты не пьёшь, может самой попробовать?

Матрёна поднесла кружку в своему рту.

Янек заметил, как она сморщилась, но пить не стала. Опять обратно слила в бутыль.

– Сколько тут до тебя было, всем понравилось, – протараторила она и вышла вместе с бутылью.

«Сколько тут до тебя было…» – прозвучало у Янека в голове каким-то странным голосом. Вспомнил, как Матрёна говорила, что никого не приводил раньше Григорий.

«Да мало ли кто мог пить? – думал Янек. – Соседи опять же».

Но тревога в сердце осталась. Показалось, что его пытаются специально чем-то напоить. Он ощупал себя. Во внутреннем кармане потрогал паспорт, в другом проверил на месте ли деньги.

Вздохнул спокойно.

Вернулась Матрёна. Быстро помыла посуду.

Что-то говорила, напевала. Потом поохала о том, что Григорий Михайлович опять не пришёл домой ночевать, и улеглась на свою кровать.

Поначалу Янеку не спалось. Дети уснули быстро. Он лежал между ними. Сын спал у него на груди. Катя прижалась, спряталась под мышку. Обхватила рукой живот Янека. Держалась так сильно, словно боялась, что он убежит.