Взяв несколько вступительных аккордов, я начал петь.

Господи, до чего же хороша акустика в этом зале – но и мой голос звучал так, что я сам бы никогда не поверил, что способен на такое. Никогда у меня не получалось так хорошо, и никогда больше не получится. Мой голос метался по всему дворцу, залетая в каждый уголок, и бился об высокий потолок, пытаясь вырваться наружу, туда, где было небо и свобода, о которой я пел.

Теперь я не видел окружающих меня лиц, я вообще ничего ни видел, и меня уже не было здесь.

Я спел половину куплета под аккомпанемент одной гитары, потом ко мне присоединились музыканты. Мог ли я представить себе раньше, в своей прежней жизни, что буду петь в императорском дворце в сопровождении императорского оркестра из-за утраченной любви императрицы? Конечно же нет.

А музыканты молодцы, они вели мелодию так, словно ее исполнение было для них так же привычно, как и тех мелодий, что знакомы с самого детства.

Повернувшись к Эрариа, я взял, почти выхватил из его рук скрипку со смычком и прижал ее к щеке. Слушайте, господа, слушайте, и вы услышите в ее пении мою душу, потому что обычным голосом это передать нельзя…

Когда я закончил, в зале стояла абсолютная тишина.

Я отдал инструмент потрясенному Эрариа, переводившему свой взгляд со скрипки на меня и обратно. Помнишь, мальчик, один наш разговор, что на скрипке играют не руками, а душой? Тогда я не мог тебе показать, потому что сам не знал, как это делать. Теперь я знаю, но повторить никогда уже не смогу, да и пытаться не буду.

Я сошел с небольшого возвышения, на котором находились музыканты, и пошел по направлению к выходу.

Первым на пол полетел орден, висевший на ленточке у меня на груди. За ним последовала Золотая шпага, жалобно звякнувшая на плитках пола. Я рванул на груди орден, полученный мною за Кайденское ущелье. Но он не поддался, вероятно, потому, что я заслужил его в полной мере. Тогда я рванул на груди парадный камзол, не утруждая себя расстегиванием пуговиц, сорвал его и отправил следом.

В левом боку взорвалась жгучая боль. Обманул Цаннер, не прошло еще двух часов. Скосив глаза, я увидел быстро расплывающееся на белоснежной ткани рубашки алое пятно. Ничего, я знаю, как с этим бороться, достаточно прижать левую руку к ребрам и притянуть ее правой. Дойду, не сдохну, там карета, там Прошка, а в доме меня ждет Цаннер, он обязательно поможет.

– Рана разошлась, – произнес чей-то голос в полной тишине, сопровождающей меня к выходу.

«Какое-то дешевое представление получилось», – пронеслось в голове, в которой уже расположились два усердных молотобойца и еще кто-то, старательно закрывающий мне глаза серой мутью. Потом перед самыми глазами оказался мраморный пол, такой прохладный и приятный на ощупь, что я прижался к нему щекой.

– Он что-то шепчет… – Кто-то склонился у самой моей головы.

– В моей душе нет больше места для тебя[3], – громко произнес другой голос.

А потом пришла темнота…

– Да, ваше величество, барон пришел в себя сегодня утром, и его жизнь сейчас вне опасности. Лекарь сказал, что достаточно нескольких недель покоя. Но мой человек в его доме сообщил, что де Койн собрался покинуть столицу в самое ближайшее время.

– Ваш человек, граф?

– Да, ваше величество, он появился, как только барон приобрел дом, в котором сейчас находится. Извините, ваше величество, но дело касалось вашей безопасности, а это основная и самая главная часть моей работы.

– И куда же он хочет уехать? Вероятно, ваш человек должен знать и об этом.

– Де Койн собирается покинуть пределы Империи. Но это будет после того, как барон полностью поправит свое здоровье. Куда он хочет уехать сейчас, не знает никто, даже его ближайшее окружение.

– Понятно, граф. А как же его имущество? Ведь для того чтобы избавиться от него, ему потребуется достаточно много времени.

– Де Койн заявил своему управляющему, что скоро приедет барон Анри Коллайн, и пусть они разбираются со всем этим барахлом, так он это назвал, а ему, извините, наплевать. Причем сказал в очень резкой форме. Что касается наличного золота, то выяснилось, что у де Койна его практически нет.

– Странно, барон никогда не казался мне слишком расточительным человеком.

– Ваше величество, в последнее время им сделано очень много приобретений. Это верфь в Гроугенте, виноградники примерно там же, земли близ Монтенера, где обнаружены огромные запасы железной руды. Кроме того, управляющий за время отсутствия барона приобрел несколько фабрик по его указанию. И еще, ваше величество. Вы помните историю, вызвавшую в обществе очень большой резонанс, – я имею в виду две ночлежки, появившиеся в кварталах для бедняков? В них нищим и калекам предлагают кров и пищу. В обществе тогда разошлись во мнениях. Кто-то полагал, что таким образом мы будем только плодить дармоедов, а кто-то считал, что это очень благородная акция, и наш долг помогать таким людям. Так вот, мне удалось выяснить, что ночлежки – это тоже его работа, и в один из городских банков положена крупная сумма именно на эти цели.

– Господин граф, вы хотите сказать, что барон уедет без гроша в кармане?

– Это не совсем так, ваше величество. Он попросил приготовить ему пятьдесят золотых имперских крон, заявив, что этих денег будет вполне достаточно, чтобы добраться до места. Там же он или добудет деньги, или они вообще ему никогда не понадобятся.

– Так куда же он все-таки собрался, господин Сток?

– В Гвартрию, ваше величество. И еще, леди Янианна. Барон де Койн обладает очень опасными знаниями, источник которых нам совершенно непонятен. В Стенборо, его имении, ведутся работы над созданием оружия нового типа. Существует вероятность того, что де Койн продолжит их уже на новом месте. Все это вызывает у меня определенные опасения.

Самым правильным было бы убить его, особенно сейчас, когда это сделать достаточно просто. Но он никогда не сможет сделать ничего плохого для вас, ваше величество, а значит, и для всей Империи, в этом я убежден твердо.

– Теперь выслушайте меня очень внимательно, господин Сток. Если с Артуа хоть что-нибудь случится, неважно, что именно, отвечать будете именно вы. Можете быть свободным. И еще, не откажите в любезности, поторопите, пожалуйста, с каретой.

«Этот камень не может быть фениксом, – подумал Сток, провожая взглядом императрицу. – Для этого он слишком крупный».

Я лежал в постели, внимательно разглядывая лепнину на потолке в углу комнаты. Интересно, как здесь ее делают – тоже из алебастра? Хороший материал, с ним так легко работать, а со временем он становится только крепче.

Проклятый Цаннер, мне удалось выпросить у него только один пузырек с той гадостью, которую он называет обезболивающим. Его я возьму с собой в дорогу, а болит-то сейчас. В лекари берут только очень черствых людей, равнодушных к чужим страданиям, и Цаннер тому прямое подтверждение.

Герент тоже негодяй, довел меня до того, что даже кричать пришлось, а это очень больно. Ему ясно было сказано: приедет Коллайн – с ним и разбирайтесь.

Когда я его спросил, есть ли у нас долги, у него сделалось такое удивленное лицо, как будто у меня из ушей черный дым пошел. Нет у нас долгов, а со всем остальным разобраться достаточно просто.

Шлон только молодец – он приехал, пока я в отключке был, и Ворона моего пригнал.

И еще Гростар молодец – я заметил входившего в комнату Альбрехта. Нет, не совсем молодец, судя по выражению лица. Знает он уже все, и сейчас начнется… Я эту песню, одну на всех, почти с самого утра выслушиваю, с того момента, когда Цаннер во всеуслышание заявил, что я не сдохну. Вернее, после того, как сказал, что уезжаю далеко и навсегда и беру с собой только Прошку. Да и то только до того момента, пока окончательно не выздоровею – а там пусть и он катится к дьяволу.

Смотрите-ка, все прямо слезу пустили: как же мы без вас, господин барон… Что-то я ни одного убогого или сирого не вижу. У всех все хорошо, все при деле. Жалко, конечно, расставаться со всеми, прикипел, чего там говорить. Ну так что теперь, собирать всех и вместе ехать Гвартрию завоевывать? Вернее, плыть – туда по суше не добраться. Смешно даже.