Комбат повернулся к Наташе:

— Это мой заместитель, ваше прямое и непосредственное начальство…

Юноша недовольно дернул комбата за гимнастерку. Комбат посмотрел на него с усмешкой и, сжалившись, добавил:

— Так что прошу жаловать и любить старшего лейтенанта…

Старший лейтенант сделал еще шаг вперед, всматриваясь в Наташу.

— Митяй! Митяйка! — закричала Наташа, перебивая комбата.

— Наташа, неужели ты? — взволнованно проговорил Митяй.

— Да вы уж, вижу, без меня успели познакомиться, — насмешливо сказал комбат. — А я-то, дурак, стараюсь, первого его представляю.

— Это та самая сестра, — застенчиво сказал Митяй. — Помнишь, я говорил?

— Та самая богачка, что звезду с Большого ковша тебе подарила? — воскликнул комбат.

И Наташа поняла, что эти люди знают друг о друге все до мелочей.

— Хоть ты, Митяй, и старый знакомый, а все же посторонись, — пробасил комбат. — Будем и мы знакомиться. Моя теперь очередь. До сих пор капитаном Ваневым был. Ну и пошли по часовой стрелке. Следующий!

— Старший сержант Ермошев, — назвал себя смуглый мужчина лет тридцати, в гимнастерке, аккуратно и строго заправленной, несмотря на то что в этот час в блиндаже отдыхали.

— Следующий! — скомандовал комбат.

С нар соскочил приземистый паренек, совсем еще мальчик с виду, и, смутившись, забыл назваться.

И сразу вслед за ним соскочил с нар, задев плечом голову товарища, высокий светловолосый парень.

Так и стояли они оба молча, пока комбат не объявил:

— А это — наши Каряги.

— Каряги? — удивилась Наташа.

— Видите, какой у нас Топорок приземистый, коренастый, — сказал капитан. — Вот и прозвали его Карягой.

Топорок покачал головой:

— Вот уж вы какой, товарищ капитан…

— Гайдай-то парень ладный, просто хоть куда, — продолжал комбат.

— Товарищ капитан… — умоляюще посмотрел на него Гайдай.

— А ты не перебивай. Никто бы к тебе такого прозвища не приклеил. — Комбат повернулся к Наташе: — Из дружбы, видите ли, принял эту кличку. Так и зовем их обоих — Каряги. Топорка — Короткий, Гайдая — Длинный. Приземляйтесь, ребята! Следующий!

Сидевший у телефонной трубки связист что-то крикнул. По батарее зычно пронеслось:

— По местам!

Блиндаж опустел.

Старший лейтенант Митяй, стоя у блиндажа, громко и отчетливо произносил цифры, повторяемые на несколько ладов у каждого из четырех орудий.

Схватив санитарную сумку, Наташа побежала туда, где, как ей показалось, было больше народу.

— Огонь!

Мгновение — и четыре пушки выбросили в тьму полотнища ослепительного огня. Грохот вылетел из стволов, вытянулся в струны и снова на том краю собрался в тяжелый гул разрывов.

Через несколько минут все смолкло.

— Расчет, в укрытие! — повторялось на разные голоса.

Митяй разыскал Наташу:

— Как рад я, что встретились мы с тобой, Наташа!.. Почему стреляли? С наблюдательного пункта сообщили, что немцы топят баню на переднем крае. Вот мы и задали гансам баню!

Подошел капитан Ванев:

— Заходите в блиндаж. Если противник засек вспышки выстрелов, не миновать артдуэли.

Не успели они спуститься в землянку, как фонарь описал полукруг и упал. С потолка посыпалась земля. У входа в блиндаж разорвался снаряд.

— Засек, подлец, чтоб его… — в полную меру отпечатал Ванев, забывая о присутствии Наташи.

Связист что-то крикнул, и снова раздалось зычное:

— По местам!

— А вы здесь оставайтесь, Наташа! — крикнул Ванев, выбегая из блиндажа.

— Артдуэль? — спросила Наташа и, не получив ответа, побежала за комбатом.

Противник в течение получаса методическим огнем бил по площади батареи. Расчеты вели ответный огонь.

У четвертого орудия, упав на бок, хрипел наводчик расчета, мужчина широкой кости, лет сорока. Наташа подтянула под раненого плащ-палатку. Тащить его было трудно. Грузное тело сопротивлялось, задерживаясь на кочках.

В блиндаже Наташа разрезала на раненом гимнастерку, наложила на грудь повязку и впрыснула камфору.

Раненый дышал тяжело, с присвистом.

— Если до санбата доживу, значит жив буду, — сказал он. — Постарайся, додержи меня до санбата, сестричка! Я тебе каждую осень буду яблоки присылать. Из Алма-Аты я… Сад у меня какой!.. Постарайся…

Налет продолжался. За землянкой шумел глухой смоленский лес.

— Додержу, — уверенно сказала Наташа. — За подводой уже послали. Обязательно додержу.

Она взяла в свои руки руку наводчика.

— Полегче мне стало, — говорил раненый в полусне.

— Ой, зовут меня! — сказала Наташа. — Слышишь? Неужели еще кого ранило?

Она снова побежала к орудиям. Снаряд разорвался в нескольких шагах от нее. В плечо ударил комок глины, и сразу усталость, которую она ощущала в ногах и в спине, исчезла. Она почувствовала какое-то освобождение, почти радость, может быть оттого, что снова наступало настоящее испытание.

Наташа оттащила нового раненого в землянку. Раненый наводчик спал. Дыхание его стало спокойнее и ровнее. Наташа вернулась к орудиям.

Орудия заряжались, бросали перед собой рваный огонь, осыпавшийся вниз горстями искр, тяжело откатывались и снова заряжались. Одно за другим следовали быстрые движения ящичных, заряжающих, замковых. И только когда наводчик впивался в окуляр панорамы, все на мгновение замирали, выпрямив мокрые под гимнастерками спины. Затем все начиналось снова.

Подносчики не поспевали.

— Снарядов! — кричали командиры орудий, пользуясь секундной паузой в стрельбе.

Мимо Наташи пробежал тяжело нагруженный боец. Нога его подвернулась, и он едва не выпустил из рук своей ноши. Наташа подхватила у него снаряды и пошатнулась. Хотелось положить снаряды на землю и лечь самой.

Она сделала над собой усилие и побежала за бойцом.

Обстрел прекратился. Снова дали команду:

— Расчет, в укрытие!

В темноте к Наташе подходили незнакомые люди и с любопытством вглядывались в ее лицо.

— Спасибо, дочка, вовремя давеча мне со снарядами помогла, — сказал пожилой боец. — Будем знакомы — Степан Ванев. Тебе в батьки гожусь, а может, и в дедушки.

Подъехала подвода.

Обоих раненых осторожно вынесли и положили в телегу на свежее сено. Наташа уселась между ними.

— Дай руку, сестренка, — просил наводчик. — Не так страшно, когда за руку держишься. Зовут меня Андреем. Первухин Андрей. Запомнишь?..

Через час она вернулась на батарею.

У входа в блиндаж ее встретил командир батареи.

— Это было больше, чем артдуэль, — сказал комбат. — Били сразу три неприятельские батареи. И видите, все три замолчали… Но вот что я хочу вам сказать. — Он отвел Наташу в сторону. — Мне не понравилось ваше поведение во время обстрела. Почему вы ходите в полный рост под огнем?

— Неприятно кланяться каждому выстрелу.

— На войне вообще приятного мало. Имейте в виду: для начала всем понравилось, что вы смелая девушка. Но в дальнейшем храбрость, проявленная без нужды, просто из бахвальства, будет вызывать раздражение. Учтите.

Они вошли в землянку.

— Придется вам сегодня в обшей землянке отдыхать, — сказал комбат. — А завтра, если хотите, отдельную откопаем.

— Нет, уж лучше я в общей буду. Можно?

— Где ж себе место выберете? — с нескрываемым любопытством спросил Ермошев.

Наташа забралась в угол землянки, натянула на себя шинель и тут же заснула.

Утром ее разбудил ломаный громкий голос:

— Карячий, карячий! Из землянки выбегай! Ложки-кружки доставай! Карячий, карячий! Самый кароший!

— Лапта приехал! Ложки в атаку! — крикнул кто-то.

Бойцы выбегали из землянок с такой же поспешностью, как вчера во время тревоги. Перед блиндажами остановилась походная кухня. Рядом с кухней лихо приплясывал пожилой круглый, как мяч, боец с широким, в рябинках, скуластым лицом. Он размахивал белым черпаком и гостеприимно приглашал к себе всех, у кого есть «курсак».

Вокруг кухни собралась вся батарея. Многих Наташа вчера не видела. Она стояла у входа в землянку и стеснялась подойти ближе. Заметив Наташу, боец крикнул: