В голове у Хайдена Стрейкера вдруг звякнул тревожный колокольчик. Чего добивается Синго? Почему он не принимает оскорблений? Почему невозможно понять подспудного смысла того, что сейчас сказал самурай? Знает ли Синго, что Ясуко должна была придти сюда? Скорее всего. Конечно же знает. Не боюсь я твоих проклятых мечей, подумал он. Все равно ты не посмеешь убить меня здесь, на Эдо. Это даст твоим врагам именно то преимущество, которое им необходимо. Я узнал тебя лучше, чем ты думаешь и понял, что мой отец очень во многом был прав. В частности, он был совершенно прав насчет тебя. Ведь вся хваленая мощь Ямато и так называемая честь самурая не что иное, как древние руины. Жалкий обман. И ты просто идиот, если считаешь иначе. Все это вроде коммунизма двадцатого столетия, или японской технократии двадцать первого: разлагающиеся останки былой славы…

Он убрал с лица непокорную прядь волос, а затем, снова намеренно провоцируя Хидеки Синго своей прямотой и в то же время чувствуя, что его дух крепнет, сказал:

— Как я уже говорил, Синго-сан, по-моему гораздо почетнее быть сыном торговца шелком, нежели отпрыском какой-нибудь загнивающей и умирающей династии. Что бы вы ни думали, но именно торговля является наиболее мощной силой в Освоенном Космосе. И нам, детям торговцев, это известно лучше чем кому бы то ни было. Мы занимаемся своим делом, зарабатываем деньги и в один прекрасный день окажемся в состоянии покупать и продавать людей вроде вас, Хидеки Синго-сан. Можете не сомневаться.

Сын префекта внешне продолжал оставаться совершенно бесстрастным.

— Насколько я понимаю, для вас определение «сын торговца» — кем вы в сущности и являетесь — оскорбительно. Если так, то примите мои извинения. Поверьте, я бы никогда не стал сознательно оскорблять невежественного чужеземца. Но всегда трудно угадать заранее, что может показаться обидным гайдзину. Меня всегда интересовал один вопрос. Скажите, а каково на самом деле ваше представление о чести?

— Давайте сравним, — отозвался Хайден, мгновенно скрещивая умственный клинок с противником. — Кто, по вашему мнению, более благородный человек: Хонда Юкио-сама или Сакума Киохиде-сама?

От такого удара Синго отшатнулся.

— Они оба одинаково благородны.

— И тем не менее один из них стакнулся с каньцами, которых вы называете собаками. А другой вскоре придет к соглашению со мной. Да уж, действительно, они одинаковы.

Синго полуприкрыл глаза.

— А я продолжаю утверждать, что они оба — благородные люди.

— А кого из них вы предпочли бы видеть сёгуном?

— Любой из них, став верховным военным правителем, будет верен Пути. Но вам ведь наверняка известно, что пока наш сёгун Сакума Хиденага.

Хайден взглянул на Синго в упор.

— Если бы вы были столь же умны как ваш отец, вы бы предпочли работать со мной, а не против меня. Кому вы намерены предложить кристалл, Синго-сан?

Синго несколько мгновений стоял неподвижно, а затем поднял глаза и перевернул руки ладонями вверх так, как американец пожал бы плечами. Где-то во дворце сёгуна вдруг раздался выстрел из лучевого ружья и перепуганная стая разноцветных голубей шумно взлетела над крышами пагоды.

— Кому может быть ведома воля богов?

Таким образом, ответа ни на тот, ни на другой вопрос так и не последовало.

Хайден в ярости уже развернулся было чтобы уйти, но Синго окликнул его:

— Почему вы уходите, мистер Стрейкер? Я послал к жене гонца с приглашением присоединиться к нам. Так что она скоро будет здесь. А тем временем, не хотите ли чаю? Канехару-сан!

Из-за одного из бронзовых драконов выступил здоровенный слуга. Боже милостивый, подумал Хайден. Да ведь ему отлично известно, какие чувства мы с Ясуко-сан испытываем друг к другу. И он знает, что мы любовники.

— Нет, благодарю вас.

— Пожалуйста, я настаиваю.

Он сел и они стали ждать пока Канехару, слуга, не принесет чашки с бледным ароматным напитком, от которого даже спустя час после чаепития в душе сохранялось чувство необычайного покоя.

— Похоже, вам крайне трудно освоиться с концепцией Пути, мистер Стрейкер.

— Просто наши убеждения несовместимы. Слишком уж по-разному мы мыслим. — Ответ был крайне небрежен и на мгновение он решил, что зашел с сыном префекта слишком далеко.

Синго задумчиво разглядывал его, но нечеловеческая воля и доведенная упражнениями до совершенства способность сохранять самообладание по-прежнему позволяли ему сдержать ярость.

— Наш Путь — такая вещь, которую очень трудно понять чужеземцам. Его законы высечены в камне. Нас поддерживают принципы мудрости Дзётё: мы говорим «Самодостаточность — прежде всего!» то есть глупо стремиться стать Буддой. Если бы мне даже предстояло умирать и возрождаться хоть семь раз, я все равно не хотел бы быть никем иным, кроме как самим собой. Для самурая очень важно знать, кто он такой. Человеку просто необходимо размышлять о смерти и природе мироздания. А вот в Американо никто не знает, кто он такой.

— Мы знаем о себе вполне достаточно, чтобы понимать: каждый человек важен по-своему. И этого вполне достаточно.

— Мы говорим «Путь самурая — смерть!» Если предстоит выбирать между жизнью и смертью, всегда нужно быть готовым избрать смерть. Как человек, неспособный принимать решения, в сущности не является человеком, так и самурай, который не может решить когда ему умереть — не настоящий самурай. В Американцы же хотят жить вечно.

— Мы считаем, что можно размышлять и над более важными проблемами, чем смерть. Мы считаем, что довольно легко прощать. Мы считаем, что единственным нетерпимым людским пороком является злоба.

— Третьей заповедью нашего кодекса является «воспитанность». В общественном поведении следует быть воспитанным человеком. Позор тому, кто не умеет вести себя на людях как подобает. В Американо же никто не знает, что такое воспитанность.

— Просто мы гораздо меньше стараемся произвести впечатление друг на друга.

Внезапно на дорожке появилась Ясуко в ярко-голубом кимоно. Подойдя к ним, она поклонилась мужу. Было ясно, что ей велели придти сюда именно в это время. Синго взглянул на нее и продолжал:

— Самурай учится переносить лишения, мистер Стрейкер. Очень часто мы обходимся без еды и питья от рассвета до заката. Мы познаем, что такое страдания нужды и учимся самодисциплине, приучаем наши тела молча переносить страдания. Самурай не ложится с женщиной на протяжение всего девятого месяца. Таким образом он отдает дань почтения Пути и доказывает самому себе, что способен преодолеть любую слабость.

Хайден почувствовал как мрачная сила воли Синго вдруг выплескивается наружу. Внутренняя борьба и разящая сила слов. Его голос неожиданно приобрел глубину и резкость, как будто слова с усилием рвались вверх из его живота, а на отрывистые слоги дробились уже во рту.

И тут заговорила Ясуко — мягко, негромко и нежно, будто это были не слова, лепестки роз.

— Но ведь в кодексе самураев говорится еще и о прощении. Дзётё сам говорил, что иногда лучше не видеть и не слышать.

Синго обернулся к ней, глядя как будто сквозь нее.

— Да. Она верно говорит, мистер Стрейкер. Самурай действительно умеет прощать. Но существует большая разница между тем, чтобы прощать и тем, чтобы делать вид будто не замечаешь.

Она ничего не ответила, чувствуя невероятное напряжение возникшее между ее мужем и возлюбленным. Она ужасно страдала, не зная как разрешить конфликт. Души обоих мужчин будто кружили друг вокруг друга как двойные звезды — одна яркая, быстро вращающаяся, сияющая белым пламенем, другая же — темная и ненасытная, жадно заглатывающая вещество первой. Синго снова повернулся к Хайдену Стрейкеру. Их взгляды скрестились. Холодные голубые глаза возлюбленного не мигали. Темные блестящие глаза ее мужа смотрели без всякого выражения.

— Я разрешаю вам пользоваться услугами моей жены, мистер Стрейкер. Пусть показывает вам все, что ей будет угодно. Можете задавать ей любые вопросы — это поможет вам лучше понять нас. Считайте, что получили на это мое разрешение.