— Чарли, прошу меня извинить…

— Брось. Ты поступила нормально. Как та девушка?

Я вошел. Она закрыла дверь за мной, состроила гримасу.

— Не лучшим образом. Но сейчас у нее родные. Я думаю, с ней все будет в порядке.

— Это хорошо. Я помню, как мне однажды стало плохо от наркотиков. Она кивнула:

— Знаешь, что через восемь часов все кончится, но это не помогает. Для тебя время тянется бесконечно.

— Ага. Послушай, насчет Тома…

Она состроила другую гримасу.

— Ох, Чарли, ну он и козел.

— Вы что… ээ…не поладили?

— Я только хотела сказать ему, что он слишком высокомерно держится, а он сделал вид, что не понимает, о чем я говорю. Поэтому я заметила ему, что нечего демонстрировать свою спесь, что он не такой важный, каким хочет показаться, и просила его обращаться со мной как с другом, а не как с чужим человеком — исходя из всего, что вы рассказывали о нем, мне это казалось правильным. «Ладно», — сказал он, поэтому я попросила его как друга избавить нас от репортеров на этот день или дольше, и тут он набросился на меня. Он выставил такую ужасную оборону против меня, Чарли.

— Послушай, Линда, — начал я, — получилась вся эта неразбериха…

— Честно, Чарли, я пыталась успокоить его, я пыталась показать ему, что я его не обвиняю. Я… я гладила его по шее и щекам, старалась, чтобы он смягчился, расслабился, а он, он меня оттолкнул. Ну правда, Чарли, вы с Норри рассказывали, какой он хороший… а тут такой облом.

— Линда, мне ужасно жаль, что вы не сошлись характерами. Том на самом деле отличный парень, просто…

— Я думаю, он хотел, чтобы я сказала Сандре, что не стану ей помогать, позволила полиции ее забрать и…

Я сдался.

— Увидимся утр… днем, Линда. Поспи немного. В какой-то там комнате в два часа будет пресс-конференция.

— Конечно. Я прошу прощения, уже, наверно, очень поздно, да?

Я встретил Рауля в коридоре — дежурный администратор позвонил ему сразу после меня, но он просыпался медленнее. Я сказал ему, что Линда и пациентка чувствовали себя настолько хорошо, насколько можно было ожидать, и он облегченно вздохнул.

— Ни фига себе, Чарли, ты бы их видел, ее и Тома. Как кошка с собакой.

Никогда бы в это не поверил.

— Н-да, иногда наши лучшие друзья не переносят друг друга.

— Ага, забавная штука жизнь.

После этого глубокомысленного замечания я отправился обратно в постель.

Норри все еще дрыхла без задних ног, когда я вошел, но когда я залез под одеяло и прижался к ее спине, она фыркнула как лошадь и спросила:

— Нормально?

— Все в порядке, — шепнул я. — Но придется этих двоих какое-то время держать на расстоянии.

Она повернулась, приоткрыла один глаз и посмотрела на меня.

— Милый, — пробормотала она, улыбаясь обращенной ко мне стороной рта, — ты еще не безнадежен. Это у тебя пройдет.

После чего она повернулась обратно и заснула, оставив меня одновременно самодовольным, глупым и в полнейшем недоумении, о чем это она говорила.

Те записи танцев первого семестра все равно продались отлично, и критики были более чем доброжелательны — в большинстве. Кроме того, мы переиздали «Масса есть действие», на этот раз со звуковым сопровождением Рауля, и закончили наш первый финансовый год, попав в яблочко.

К второму году наша Студия уже обретала нормальную форму.

Мы обосновались на сильно удлиненной орбите. В перигее студия приближалась к Земле на 3200 километров (это не очень близко — Скайлэб был приблизительно в 450 километрах), и в апогее удалялась на 80 000 километров. Цель этого была в том, чтобы Земля не закрывала половину неба на каждой записи. В апогее Земля была размером примерно с кулак (дуга, стягивающая чуть больше 9 градусов), и мы проводили большую часть времени далеко от нее (второй закон Кеплера: спутник, расположенный на более низкой орбите, обращается быстрее). Так как мы делали полный оборот почти дважды в день, это давало каждые двадцать четыре часа два возможных периода записи почти по 8 часов каждый. Мы просто приспособили наши «внутренние часы», наш биологический ритм так, что один из этих двух периодов приходился между девятью и пятью часами субъективного времени. (Если мы портили эпизод, то, чтобы вернуться и переснять его, приходилось ждать около 11 часов, чтобы Земля на заднем плане была соответствующего видимого размера.) Следует немного рассказать и о самом комплексе студии.

Самая большая одиночная структура, это, конечно, Аквариум — огромная сфера для работы внутри, без р-костюмов. Она вполне прозрачна при должном освещении, но может быть закрыта фольгой в случае, если вам не нужна в качестве фона вся вселенная. Шесть очень маленьких и очень хо— роших камер встроены в Аквариум в различных местах. Аквариум рассчитан также для приема пластиковых панелей, которые превращают его в куб внутри сферы — хотя пользовались этим мы лишь несколько раз и, вероятно, в дальнейшем не будем.

Следующее по величине строение — это подсобная структура, которую мы стали называть «Чулан враля Мак-Джи». Сам Чулан -это всего лишь длинный «стационарный» шест, усыпанный подпорками и роликами, на которые намотаны тросики, и покрытый всяким хламом, привязанным к нему для страховки. Опоры, части декораций, модули камеры и запасные части, осветительные принадлежности, пульты управления и вспомогательные сис— темы, и канистры и банки, и коробки и бруски, и связки и пачки, и мотки и катушки, и разбросанные беспорядочно пакеты всего прочего, которые кто-то из нас счел удобным иметь под рукой для танца в невесомости и записи его на пленку. Чулан враля Мак-Джи оброс всем этим, как некими межпланет— ными ракушками, и представляет обычную кладовку. Размер и форма неуклюжего груза меняются по мере его использования, и отдельные компоненты все время лениво колышутся, как шизофренические водоросли.

Нам это было удобно, потому что вовсе не хотелось постоянно выходить и входить в жилые помещения.

Вообразите кузнечный молот. Большой старинный рабочий молот, которым грохают по наковальне, с огромной рабочей частью в форме бочонка.

Представьте теперь гораздо меньший цилиндрик, размером с банку от колы, на другом конце ручки. Банка — мой дом. Там я живу вместе с женой, когда мы находимся дома в космосе: три с половиной комнаты и ванная, лифта нет.

Попытайтесь сбалансировать этот кузнечный молот горизонтально на одном пальце. Вы захотите положить этот палец рядом с другим концом, сразу около массивного бочонка. Это — точка, вокруг которой вращаются мой дом и противовес; вращаются для того, чтобы обеспечивать в доме одну шестую земного тяготения. В противовесе находится оборудование жизнеобеспечения и энергетическое питание, медицинская телеметрия, домашний компьютер и телефонные приспособления, а также несколько чертовски здоровенных гироскопов. «Ручка молота» довольно длинная: требуется ствол порядка 135 метров, чтобы давать одну шестую g при частоте вращения 1 минута. Такая скорость вращения сводит к минимуму отклоняющую силу Кориолиса, она становится столь же незаметной, как и на торе размером со Скайфэковское Кольцо-1 — но без огромного объема тора и неизбежно неэффективной планировки. (Скайфэковская аксиома: куда бы вы ни пошли, окажется, что вам всю дорогу придется заворачивать; скоро вы и думать будете по кривой).

Поскольку лишь Токугава может себе позволить мощности, требуемые для того, чтобы начинать и останавливать вращение масс в космосе по собст— венной прихоти, у нас есть только два способа выйти из дома. Ось вращения нацелена на Чулан враля Мак-Джи и Городской Зал (о котором позднее).

Можно просто выйти через «нижний» шлюз («черный ход») и отцепиться в нужный момент. Если вы недостаточно опытны для передвижения в космосе или если вы направляетесь куда-нибудь по касательной к оси вращения, вы выходите через «верхний» шлюз (парадную дверь), взбираетесь вверх по ступенькам ручки молота к той точке, где вес исчезает полностью, и шагаете в сторону, а потом, управляя реактивными двигателями, попадаете, куда вам надо. Домой мы всегда приходим через парадную дверь: вот почему лестница ручки молота по привычке считается ведущей вниз. Уборная — проще не бывает, надо только почаще следить, чтобы на Чулан и Зал не сыпалось высушенное холодом дерьмо.