— к нам редко заходят посетители, — но я не обратил внимания, поглощенный танцем в невесомости и гениальностью Рауля, отчасти и своей собственной гениальностью, выразившейся в том, что я взял его на работу.

Шлюз открылся, впустив Тома Мак-Джилликади— что должно было меня чертовски удивить и испугать. Я понятия не имел, что он собирается нанести нам визит, и поскольку его не было на рейсовом корабле, на который я только что посадил Йенга и Дюбуа, это означало, что ему пришлось воспользоваться весьма дорогим специально зафрахтованным судном, чтобы сюда попасть.

Что означало катастрофу.

Но я был как в теплом тумане, поглощенный танцем и, возможно, слегка загипнотизированный сверкающим калейдоскопом Рауля из виноградного сока, томатного сока и желе из лайма. Возможно, я даже не кивнул Тому в знак приветствия и, понятно, совершенно не был удивлен тем, что он тогда сделал. Он присоединился к нам. Без малейшего колебания он сбросил тапочки с липучками, в которых пришел из гардеробной шлюза, шагнул в воздух и присоединился к нам внутри сферы, используя провода, на которых был расчален Рауль, чтобы расположить себя так, что наш узор в виде треугольника стал квадратом. И тогда он стал танцевать с нами, подхватив наши движения и ритм музыки.

Он заслуживал одобрения. Он был в чертовски хорошей форме для человека, занимавшегося всей нашей бумажной работой, но бесконечно более важно то (поскольку земная физическая подготовка столь бесполезна в космосе), что он действовал явно без локальной вертикали и наслаждался этим.

Теперь я действительно был изумлен до мозга костей, но не подавал виду и продолжал танцевать, стараясь, чтобы Том не заметил, как я наблюдаю за ним. Норри, танцевавшая напротив меня, поступила так же, а Линда, наверху, похоже, и на самом деле ничего не замечала.

Изумлен? Да меня как громом поразило. Единственный фактор, из-за которого нам пришлось отвергнуть шестнадцать студентов из наших семнад— цати, был той же штукой, из-за которой списывали строительных рабочих Скайфэка, и то же самое причиняло неприятности восьми работникам Скайлэба из девяти в прошлом, когда проводились первые эксперименты по жизни в невесомости: неспособность жить без локальной вертикали.

Если вы принесете золотую рыбку на орбиту, (бригада Скайлэба это сделала), она будет беспомощно барахтаться в шаре воды. Покажите рыбе явно видимую точку Отсчета, поместите плоскую поверхность вплотную к водной сфере, (которая тогда сразу превратится в совершенную полусферу), и рыба решит, что плоская поверхность — это речное дно, и соответственно сориентирует свое тело. Уберите пластину, или добавьте вторую (ни одной локальной вертикали или слишком много), и золотая рыбка скоро погибнет, запутавшись насмерть. Скайлэб был специально построен с тремя различными локальными вертикалями в трех главных модулях, и восемь из девяти работников доверчиво и хронически приспособились к локальной вертикали в том модуле, куда попали сначала, не задумываясь об этом сознательно. Путешествие через все три модуля подряд доводило их до головной боли; они ненавидели адаптер в доке, который был разработан так, чтобы не иметь никакой локальной вертикали вообще. Физически невозможно получить головокружение в невесомости, но они говорили, что ощущают себя так, будто у них кружится голова всякий раз, когда их лишали возможности видеть поблизости вполне определенные «пол» и «стены».

Так было у всех, кррме одного, описанного как «один из самых умных астронавтов и в то же время один из самых извращенных». Он привязался к доковому адаптеру, то есть к жизни без верха и низа. как утка к воде. Он был единственный из девяти, кто совершил психологический прорыв. Теперь-то я знал, как мне крупно улыбнулась удача, что и Норри и Рауль оказались сделаны из того материала, из которого получаются Звездные Танцоры. И знал, как немного найдется подобных.

Но Том был, без сомнения, одним из них. Одним из нас. Его техника была чертовски сырой, у него руки были как грабли, и спину он держал совершенно неправильно, но его можно было научить. И он имел тот редкий, неопределимый дар поддерживать равновесие в среде, отрицающей процесс устойчивости. Он был в космосе дома.

Мне следовало держать это в голове. Он был таким с тех самых пор, как я его знаю. В тот момент мне казалось, что я мгновенно осознал всю свою колоссальную тупость — но я ошибался. Импровизированное закрытое представление в конце концов завершилось. Музыка Рауля легкомысленно перетекла в заключительные такты «Так говорил Заратустра», и пока длился последний аккорд, Рауль твердой рукой проколол линзу, разбив ее на миллионы радужных капель, которые разлетелись со сверхъестественной грацией расширяющейся вселенной.

— Это надо убрать, — машинально сказал я, нарушая чары.

И Гарри поспешил включить воздухоочиститель, пока Городской Зал не стал липким от фруктового сока и желе. Все вздохнули при этом, а волшебник Рауль опять стал похожим на кролика малорослым парнем из комик-оперы со шприцем и обручем в руках и широкой улыбкой на лице.

Отдав дань искусству вздохами, мы перешли к отдаванию дани молчанием.

Теплое сияние угасало не сразу. «Будь я проклят, — думал я, — за последние двадцать лет у меня не было воспоминаний лучше этого». Затем я вернул свои мысли в прежнее русло.

— Конференция, — сказал кратко я и направил свой полет к Раулю.

Гарри, Норри, Линда и Том встретили меня там, и мы сцепились руками и ногами как попало и получили снежинку из людей в центре сферы. В ре— зультате наши лица оказались по отношению друг к другу под разным углом, но мы игнорировали это, как опытный диск-жокей игнорирует вращение этикетки пластинки, которую он читает. Даже Том не обращал на это практически никакого внимания. Мы приступили прямо к делу.

— Ну, Том, — сказала Норри первой, — что за авария?

— Скайфэк собирается свалить в кусты? — спросил Рауль.

— Почему ты не позвонил предварительно? — добавил я.

Только Линда и Гарри промолчали.

— Ууфф, — сказал Том. — Никакой аварии. Вообще ничего не случилось, расслабьтесь. В деловом отношении все продолжает работать как до смеш— ного хорошо отлаженные часы.

— Тогда почему ты прибыл специально зафрахтованным судном? Или ты прибыл украдкой без билета на этом рейсовом, который только что отбыл?

— Нет, я прибыл не на рейсовом корабле, но меня привезло… такси. Я нахожусь в невесомости почти столько же, сколько и вы. Я был на Скайфэке.

— На Скайфэке? — Я обдумывал услышанное с большим трудом. — И ты морочил себе голову тем, что обеспечивал задержку своих звонков и почты, чтобы мы не догадались?

— Совершенно верно. Я провел последние три месяца, работая в одном из подразделений нашего ведомства на борту Скайфэка.

Это подразделение имело почтовый адрес где-то в нижней левой четверти пульта нового, секретаря-администратора Токугавы.

— Угу, — сказал я. — И почему?

Том посмотрел на Линду, чью левую лодыжку он как раз держал, так уж получилось, и подобрал слова.

— Помнишь ту первую неделю после того, как мы встретились, Линда?

Она кивнула.

— По-моему, я никогда в жизни не был так зол. Я думал, что ты — исчадие ада. В тот вечер, когда я набросился на тебя в «Ле Мэнтнан», в последний раз, когда мы спорили о религии — помнишь? Я тогда вышел оттуда и полетел вертолетом прямо в Новую Шотландию, в ту проклятую общину, где ты выросла. Приземлился в центре сада в три часа утра, перебудил половину народа. Я орал на них и сыпал ругательствами больше часа, требуя, чтобы мне объяснили, как, черт побери, они могли тебя вырастить такой непроходимой идиоткой. Когда я наконец умолк, они поморгали, зевнули, почесались, и здоровяк с совершенно невероятной бородой сказал:

— Ну, если вы действительно так друг друга достали, мы можем вам порекомендовать начать ухаживать за ней, — с этими словами он вручил мне спальный мешок.

Снежинка развалилась, так как Линда толчком вырвалась, и мы все ухватились за то, что было под рукой, или оказались в свободном парении.