И тут внутренний голос спросил: «А что еще ты будешь вспоминать?»

Если маркиз лежал минувшей ночью без сна в темноте своей палатки, то и Сабре тоже не удавалось уснуть.

Она никак не мота унять биение сердца и вся трепетала от восторга, который как жгучий огонь охватил все ее тело при одном только прикосновении губ маркиза.

Этот восторг был частью всего прекрасного, что Сабра видела недавно, как та бугенвиллия и китайская роза в саду виллы.

Как бездонная синева Средиземного моря и оранжевые стены Кайруана.

Как эти пейзажи, которые она видела и еще увидит. Их никто не сможет отнять у нее, они навечно принадлежат ей.

Только когда солнце стало припекать, девушка сообразила, что пора возвращаться.

Повернувшись, она снова увидела амфитеатр, все так же величаво уже два тысячелетия демонстрирующий могущество Рима.

Глядя на эти древние стены, Сабра вспомнила слова маркиза о том, что она могла бы быть царицей Кахеной.

И спросила себя, будь она на месте царицы, хватило бы ей сил до конца сражаться за то, что она считает правильным, как это делала Кахена?

А потом поняла, что и в собственной скромной жизни она ведет тяжелую битву с тех пор, как умерла ее мать.

Сабра боролась, чтобы не стать безвольной игрушкой в руках отца и чтобы удержать его от окончательного падения.

Большинство женщин нашли бы эту задачу невыполнимой, и Сабра часто плакала по ночам в подушку, горестно причитая:

— Я… подвела тебя… мама… я не могу выполнить… того, что обещала тебе.

По утром девушка чувствовала, что ей дается новая сила, чтобы сражаться дальше и никогда не сдаваться.

И теперь, посмотрев на величественный амфитеатр, Сабра сказала себе, что если он мог выстоять в течение стольких веков, то выстоит и она.

К лагерю девушка возвращалась, высоко подняв голову.

Ее отец и маркиз уже позавтракали и сидели под оливковыми деревьями недалеко от палатки, серьезно что-то обсуждая.

Не иначе решают, как лучше приступить к поискам сокровищ, догадалась Сабра.

Ее отец убежден, что их ждут золото и драгоценности, но это очередная несбыточная мечта, с презрением подумала девушка.

Сабра очень бы удивилась, если бы они нашли что-нибудь, кроме нескольких монет да, возможно, костей одного из тех бедняг, растерзанных зверьми в амфитеатре.

Однако она знала, что не стоит говорить о своих сомнениях ни отцу, ни маркизу.

Сев за стол, девушка послала боя, который прислуживал ей, спросить у маркиза ее очки.

Она не вспоминала о них, пока не проснулась.

И лишь когда она оделась и протянула за ними руку, то сообразила, что их унес маркиз, когда они уходили из амфитеатра.

Бой послушно отправился выполнять указание.

Сабра пила кофе с кусочком уже зачерствевшего хлеба — они еще не делали покупок в этой деревне — и видела, как маркиз, поглядев в ее сторону, что-то сказал слуге и тот поспешил назад.

То, что сообщил ей бой по-арабски, заставило Сабру нахмуриться. Маркиз просил передать, что потерял очки и в любом случае думает, что они ей не нужны.

«Пет, нужны!»— захотела возразить она, но вдруг поняла, что маркиз прав.

Сабра использовала очки как маскировку и как оружие против мужчин, потому что не желала, чтобы они дотрагивались до нее.

Но она не могла сказать этого о маркизе, когда чудо его поцелуя оставалось с ней всю ночь.

Сабра знала, что не забудет этого чуда ни сегодня, ни завтра — никогда.

Теперь между ними не существовало преграды, да девушка и не хотела, чтобы маркиз нашел ее непривлекательной.

Он так отличайся от всех прочих мужчин, с которыми Сабру и Киркпатрика сталкивала судьба, что девушка с трудом верила собственным чувствам.

Почувствовав, что краснеет, Сабра допила кофе и, поев еще фруктов, свежих и изумительно вкусных, снова ушла из лагеря, чтобы полюбоваться на амфитеатр под другим углом, пока не услышала, что отец зовет ее.

Неохотно, не желая возвращаться из своего причудливого мира в грубую реальность, девушка пошла по луговым цветам к оливам, где сидели в тени мужчины.

Маркиз смотрел на Сабру и думал, что она похожа на юную богиню на Поле Блаженных .

Несмотря на его решимость вести себя так, будто между ними не произошло ничего необычного, маркиз не мог оторвать от девушки глаз.

Никогда в жизни он не видел такой красавицы с такими дивными золотыми волосами.

Сабра несла шляпу в руке, наслаждаясь ласковым солнечным теплом и совершенно не сознавая, что делает что-то неразумное, пока ее отец не потребовал:

— Ради Бога, дитя, надень шляпу! Я не хочу, чтобы ты получила солнечный удар!

Сабра повиновалась, и маркиза будто рывком вернули к действительности.

— Доброе утро, Сабра! — поздоровался он своим обычным суховатым тоном. — Мы с вашим отцом решали, как лучше подойти к интересующим его сокровищам.

Помолчав, маркиз продолжил:

— Мы думаем, было бы ошибкой копать при свете дня: нас могут увидеть.

Сабра уставилась вдаль.

— Конечно… вы… правы. Если вы… что-нибудь найдете, местные жители непременно… захотят… получить свою долю.

— Именно об этом я и думал, — вмешайся Киркпатрик. — Поэтому следует начинать раскопки ближе к вечеру, перед тем как стемнеет, когда большинство арабов будут в своих домах.

Он посмотрел на дочь.

— Мы с маркизом сами проведем разведку, нужное место — всего в нескольких сотнях ярдах отсюда.

— И где это? — поинтересовалась Сабра.

— Я же говорил: возле разрушенного храма, по словам того вора, — нетерпеливо ответил ее отец. — А кроме амфитеатра, здесь только одни развалины.

Сурово посмотрев на девушку, он пояснил:

— Там лежат остатки римских колонн.

Земля здесь мягкая, и раскопки не должны представлять никаких особых трудностей для двух крепких мужчин.

— Вы не расскажете погонщикам, что собираетесь делать? — спросила Сабра.

— Мы это обсудили, — ответил Киркпатрик, — и думаем, что пока лучше помалкивать, хотя позднее, если мы найдем что-нибудь, мы скажем Багиру.

Он имел в виду главу погонщиков, мужчину средних лет, которому, как думала Сабра, они могут доверять.

Сама она, однако, предпочитала Ахмеда — молодого бербера с тонкими чертами лица и большими, темными, выразительными глазами.

Он добровольно взял на себя обязанность быть личным слугой ее отца и маркиза.

И Ахмед изо всех сил старался угождать Сабре.

Всякий раз, когда они останавливались в каком-нибудь городке, он приносил ей в подарок цветы или фрукты.

А когда они ехали по саванне, Ахмед срывал ей дикую орхидею или один-два незнакомых, но очень красивых цветка, которым никто, кажется, не знал названия.

Сабра хотела сказать, что они могли бы доверять Ахмеду, но сочла, что лучше не вмешиваться.

Девушка понимала: отец и маркиз боятся, что, если хоть один человек узнает о сокровищах, там соберется дюжина кладоискателей.

Они могут даже украсть находки, прежде чем маркиз с Киркпатриком успеют взглянуть на них.

— Таков наш план, — подытожил Киркпатрик, — а сейчас я предлагаю взять пример с верблюдов и хорошенько отдохнуть, приберегая сипы к вечеру.

— Согласен с вами, — промолвил маркиз и тут обнаружил, что Сабра, не дожидаясь, когда они договорят, направилась к амфитеатру.

Маркиз хотел пойти за ней, но раздумал.

Минувшей ночью их увлек безумный порыв чувств, которые пробудило это древнее сооружение и которые сейчас казались не только необъяснимыми, но даже предосудительными.

Поэтому он отправился в свою палатку.

Велев Ахмеду поставить для него стул в тени, маркиз взял пару книг, которые прихватил с яхты, и сел читать об Эль-Дьеме и его долгой и увлекательной истории.

Но ни хорошая книга, ни красивые иллюстрации не смогли захватить его.

Маркиз то и дело возвращался мыслями к Сабре, представляя себе, что чувствует девушка, когда бродит по галереям и вспоминает не только то, что происходило столетия назад, но и то, что она видела и слышала вчера. ***