— Надеюсь, ты права, — ответила императрица. — Давай вместе уповать на то, что он позабудет обо мне и не станет рассказывать о моем посещении своим знакомым. А теперь мне только остается попросить тебя, дитя мое, тоже позабыть об этом. Ты обещаешь мне стереть из памяти любые мысли о том, что произошло с тобой за последние два дня?

— Постараюсь, — сказала Гизела. Она взяла протянутую руку императрицы и опустилась на колени рядом с кушеткой. — Я была счастлива служить вам, мадам, — произнесла она. — Для меня это была большая честь. Случилось то, о чем я не смела и мечтать.

— Уверена, что ты справилась со своей ролью превосходно, — мягко проговорила императрица. — И поэтому у меня есть для тебя небольшой подарок.

Она взяла со столика, стоявшего неподалеку, маленькую коробочку, обтянутую кожей. Гизела приняла ее из рук в руки, так и не поднявшись с колен. Внутри футляра, в бархатном гнездышке, лежала восьмиугольная звезда, точно такой формы, как те, что императрица одолжила Гизеле на время поездки, но только выполненная в виде броши.

— О, благодарю вас, мадам! — воскликнула Гизела. — Очень красивая вещь!

— Надеюсь, она будет иногда тебе напоминать обо мне, — сказала императрица.

— Я никогда не смогу забыть вас, мадам, — ответила Гизела.

Императрица наклонилась вперед и коснулась ее щеки.

— Ты просто прелесть, — сказала она. — Когда я вернусь в Австрию, я обязательно навещу твоего дедушку и расскажу ему все о тебе, а потом я попрошу его пригласить тебя в гости, чтобы ты могла познакомиться со своими дядями и тетями, и многочисленными кузенами. Уверена, мне он не откажет и с радостью примет тебя в своем доме.

— Это было бы чудесно, мадам. А вы уверены, что они захотят меня видеть?

— Ну, конечно, захотят, — ответила императрица. — А еще я хочу, чтобы ты встретилась с герцогом Максимилианом — моим отцом и твоим тоже, маленькая Гизела. Он стареет, но все такой же красивый, все такой же веселый и беззаботный, как и раньше. Где бы он ни был, его везде с радостью принимают; но особенно счастлив он, когда бывает в своих любимых баварских горах — повсюду разъезжает на маленьком пони или поет песни под цитру. Я расскажу ему о тебе и уверена, он захочет повидаться с тобой.

— Прошу вас, мадам, только не забудьте, — взмолилась Гизела.

— Не забуду, — сказала императрица. — Обещаю тебе. Но я останусь здесь еще несколько недель, а потом поеду в Вену. Пройдет какое-то время, прежде чем я смогу попасть в свой дом в Поссенхофене, так что не жди приглашения слишком быстро.

Она улыбнулась и вновь дотронулась до щеки Гизелы.

— А теперь, дитя, ты должна простить меня, если я попрошу тебя отправиться домой. Сегодня к обеду соберется несколько новых гостей, и будет неразумно, если они увидят тебя. А вдруг кто-нибудь из них потом случайно проговорится при лорде Куэнби, что в Истон Нестоне была девушка, чрезвычайно похожая на хозяйку?

— Вы хотите, чтобы я уехала прямо сейчас? — упавшим голосом спросила Гизела.

— Это было бы разумно, — подтвердила императрица, — Моя горничная поможет тебе переодеться, а о карете я уже распорядилась, она будет ждать тебя, Императрица позвонила в золотой колокольчик, стоявший рядом с ней. Тут же раскрылась дверь, и в комнату вошла горничная.

— Помогите мисс Мазгрейв переодеться, — велела императрица. — И проследите, чтобы она обязательно поела перед дорогой. А теперь, Гизела, до свидания!

Она протянула руку, которую Гизела поцеловала, прежде чем встать с колен. А потом, совсем как ребенок, который не может справиться со своими страхами, Гизела воскликнула:

— Неужели я вас больше не увижу, мадам?

— Разумеется, увидишь, — успокоила ее императрица. — У меня есть свои планы относительно тебя, которым ты наверняка обрадуешься. Ну а пока мы с тобой предприняли очень рискованный шаг, и нам сейчас следует быть осторожными. Ты понимаешь меня?

— Да, конечно, — согласилась Гизела.

— Тогда, ауфвидерзеен, дитя. — Императрица наклонилась и поцеловала Гизелу в щеку. — Доверься мне, — прошептала она.

Гизела присела в глубоком реверансе и последовала из комнаты за горничной. Пройдя немного по коридору, они вошли в комнату, в которой явно никто не жил. Кровать закрывали серые от пыли простыни, и хотя в камине развели огонь, в комнате веяло холодом запущенности и пустоты. На стуле была аккуратно сложена одежда, в которой она приехала в , Истон Нестон в пятницу. Гизела с отвращением взглянула на нее. Неужели это ветхое тряпье в самом деле ее одежда? Как она могла носить такое бесформенное и убогое платье?

Она в последний раз взглянула на себя в зеркало туалетного столика; мягкий бархат подчеркивал белизну кожи; шляпка с перьями кокетливо сидела на блестящих благодаря заботам Фанни волосах, уложенных в сложную прическу; плотно облегающий жакет на пуговицах подчеркивал все линии и изгибы фигуры; талия казалась совсем миниатюрной над широкой юбкой с мягкими складками. Она на секунду закрыла глаза, а потом снова открыла, чтобы бросить на свое отражение последний взгляд.

Начала раздеваться она почти машинально, сняла дорогое платье сложного фасона, шелковые нижние юбки и белье из тончайшего батиста, отделанное натуральными кружевами и с вышитой императорской короной. Горничная помогла ей одеться, забрала бархатный наряд и унесла его из комнаты, а Гизела тем временем присела возле туалетного столика, чтобы надеть свою шляпку.

«Если бы мне разрешили оставить себе одно платье», — подумала она вдруг, но тут же призналась, что это было бы бесполезно. Когда бы она смогла надеть такой прекрасный наряд? Совершенно ясно, что мачеха не позволила бы ей показаться в нем.

Гизела заметила, что забыла снять серьги из аметистов и бриллиантов. Она положила их на туалетный сто — , лик, и они засверкали при свете свечей, как бы подмигивая ей, вызывая в памяти звезды в волосах, которые сияли и переливались всеми цветами, пока лорд Куэнби не вынул их из прически.

Она поспешно отбросила эти воспоминания. Было просто безумием думать о случившемся, вспоминать те минуты в Серебряном Будуаре. Все ушло в прошлое, позабыто, стерто из памяти его гневными словами, которые он произнес, когда она настаивала На своем отъезде. Она чуть не расплакалась, вспомнив, как жестоко он говорил с ней, презрительно усмехаясь, и сколько ненависти было в его глазах. И тут же подумала, что внизу ее ждет карета, чтобы отвезти домой. В комнату вернулась горничная.

— Я положила серьги на столик, — сказала Гизела изменившимся голосом и поднялась, чтобы уйти.

— Спасибо, мисс, — машинально ответила девушка. Она взяла их со столика, когда Гизела направилась к двери. — Простите, мисс, вы, случайно, не забыли вот это? — спросила горничная, указывая на маленький кожаный футляр, который Гизела отложила на комод.

— Да, да, конечно, — поспешно произнесла Гизела. Она взяла в руки коробочку и открыла ее, чтобы удостовериться, что звезда на месте. «Ты зажгла звезды в моем сердце», — услышала она вновь его низкий голос со страстными интонациями, увидела разгоревшийся огонь в его глазах. Гизела захлопнула футляр со щелчком. Никогда она не сможет надеть эту звезду, которая вызывает слишком много горестных воспоминаний. Надеть ее было бы мучением, все равно что колоть себя всеми крошечными остриями броши.

Она поблагодарила горничную и, подойдя к двери, услышала:

— Мне велели проводить вас по черной лестнице, мисс. В холле могут быть гости. Карета ждет у садовой калитки.

Гизела не удержалась от улыбки, как бы насмехаясь над собой. Еще совсем недавно она была императрицей: первой проходила во все двери, перед ней расстилали красные ковры, на каждом шагу ей прислуживали лакеи, кто бы с ней ни заговаривал, в голосе у каждого слышалось почтение, почти обожание, если не считать единственного исключения. А теперь она снова просто Гизела Мазгрейв — бедная, плохо одетая, ничего из себя не представляющая, никому не интересная, и поэтому ее можно поспешно выпроводить через черный ход, потихоньку избавиться от нее, чтобы никто не видел.