Роман, который сделал Элиот знаменитой, был опубликован в 1859 году и назывался «Адам Бид». Критики её книгу сравнивали с произведениями Диккенса и Теккерея, которые и сами пришли в восторг от нового писателя и вместе с другими читателями сгорали от нетерпения узнать истинное имя «великого незнакомца». Надо отдать должное психологическим способностям Диккенса — он по каким-то нюансам догадался, что автор нашумевшего произведения — женщина, а ведь даже издатель её книг на первых порах и не подозревал этого, получая рукописи из рук Льюиса.

Но однажды Льюис пригласил издателя к себе на обед, обещая познакомить с «великим незнакомцем». Обед втроём продолжался весьма долго, и, когда гость выразил сожаление, что Элиот всё-таки не явился, Льюис со смехом представил озадаченному издателю свою жену. Так впервые был раскрыт псевдоним автора нашумевшего романа «Адам Бид». Нашлись самозванцы, которые пытались присвоить себе имя Джорж Элиот. Мэри Энн Эванс вскоре пришлось написать в «Таймс» письмо, раскрывающее секрет её авторства.

Роман «Мельница на Флоссе» (1860) тоже принёс Элиот славу, которая теперь возрастала всякий раз с выходом в свет новой книги. Наша героиня быстро стала знаменитой. Ей простили даже необычный брак. Теперь многие сами добивались знакомства с нею. На субботних приёмах в её лондонском доме можно было увидеть самых выдающихся писателей, философов, журналистов, английских и приезжих, причём многие не удостаивались даже разговора с писательницей. Душой общества по-прежнему был Льюис, а Элиот всегда сидела в стороне, в неизменном своём вольтеровском кресле, защищённая от лампы широким абажуром, и посвящала свой разговор лишь одному какому-нибудь избраннику.

Положение Элиот в обществе представлялось весьма курьёзным. С одной стороны, она нарушила нормы морали, деля постель с человеком, который не являлся её мужем, да ещё и при живой жене. С другой стороны, авторитет Элиот как писательницы был столь непререкаем именно в вопросах нравственности, что на неё в Англии взирали как на наставницу, учителя жизни, Сивиллу. Сама королева Виктория, славящаяся строгими моральными принципами, была ревностной почитательницей Элиот и рекомендовала романы писательницы своим внучкам.

В 1878 году Льюис скончался. Казалось бы, Элиот, потеряв такого преданного друга, должна была впасть в отчаяние, однако, спустя несколько месяцев после кончины мужа, она, несмотря на преклонный возраст, вышла замуж вторично. И снова её брак потряс общественность английской столицы. На этот раз её избранником стал неженатый, свободный, но тридцатилетний Джон Уолтер Кросс.

С. Ковалевская, приглядываясь к союзу Элиот и Льюиса, находила, что Мэри сошлась со своим другом без страсти, а, скорее, по расчёту. Она сопроводила свои выводы тонкой психологической подоплёкой, указывая, что их брак не нашёл отражения ни в одном произведении Элиот, в то время как любая волнующая писательницу деталь немедленно освещалась на страницах её романов. Следовательно, рассуждала Ковалевская, роман с Льюисом не задевал души Элиот, да и вообще, судя по сочинениям Мэри, в ней много было рассудочности, логики и совсем немного — чувства. Союз с Льюисом был, наверное, хорошо обдуманным шагом, поступком, которым она определила свою будущую жизнь.

С последним законным мужем всё было, вероятно, не так. Постаревшая Элиот любила этого доброго, глуповатого красавца. «Больше всего поражали в нём… карие глаза, простодушные и преданные, как у большой ньюфаундлендской собаки, и рот, который по своему тонкому очертанию и нервному подергиванью губ скорее шёл бы к женскому лицу и как-то даже противоречил вполне здоровому, откровенному выражению всей остальной фигуры». Элиот по-прежнему выглядела старухой, не утруждала себя, чтобы смотреться молодящейся рядом со «свеженьким» мужем, но в ней не проглядывало и тени беспокойства или озабоченности мнением окружающих.

Никто так и не узнал истинного намерения молодого человека, женившегося на знаменитой писательнице. Он, кстати, был достаточно обеспечен, чтобы желать завладеть состоянием Элиот, да и наша героиня была достаточно умна и цинична, чтобы обещать молодому мужу часть своего богатства — она предусмотрительно завещала нажитое детям Льюиса от первого брака, искупая тем самым вину перед ними. Возможно, Кросс действительно любил свою жену и преклонялся перед её умом, возможно, он решал свои внутренние психологические проблемы. Жаль, что дальнейшей жизнью мужей знаменитых жён история не интересуется, и мы не знаем, как сложилась судьба Кросса после смерти Элиот. Может быть, зная это, мы бы и приоткрыли тайну последних лет нашей героини.

Во многих своих романах Элиот любила разрешать труднейшие жизненные узлы смертью. Так было в «Мельнице на Флоссе», когда Магги, героиня, умирает, пожертвовав своей любовью ради кузины. В «Миддлмарче» мистер Казабон уходит из жизни, не дождавшись доведения конфликта до логического конца. Смерть в произведениях Элиот становилась примирительницей всех проблем, в которые затягивали её героев человеческие страсти. Когда однажды об этом сказали писательнице, она ответила: «Неужели вы не замечали, что в жизни действительно так и бывает? Я лично не могу отказаться от убеждения, что смерть более логична, чем обыкновенно думают. Когда в жизни положение становится чересчур натянуто, когда нигде не видать исхода, когда обязанности, самые священные, взаимно противоречат одна другой, тогда является смерть, внезапно открывает новые пути, о которых никто и не думал прежде, и примиряет то, что казалось непримиримым. Сколько раз случалось уже, что доверие к смерти придавало мне мужество жить».

Элиот знала, что говорила… Она скончалась неожиданно, так и не успев надоесть своему юному мужу, не пережив своей популярности.

Трудно найти в истории правителя, который продержался бы у власти дольше, чем Александрина Виктория (первое её имя дано в честь русского императора — Александра I). Целых 64 года из 82 лет жизни! И пусть Англия XIX века уже не была абсолютной монархией, а Виктория не имела полномочий диктатора, пусть казной государства распоряжались премьер-министры и банкиры, королева стала символом целой эпохи, в которую, ни много ни мало, уместилось почти все прошлое столетие Великобритании.

Виктория заняла трон, покрытый комьями грязи, которую «нанесли» в британский царствующий дом её предки, не слишком заботившиеся о репутации династии. Они полагали, что королям и королевам можно все, а потому не отказывали себе в сомнительных удовольствиях. Виктория за долгие годы правления смогла обесцветить многие пятна, в том числе и кровавые, украшавшие английскую корону; она полностью изменила мнение общества о монархии. Из вертепа, который терпели лишь по привычке, боязни перемен и почтении перед высоким происхождением, британская династия превратилась благодаря Виктории в оплот семейственности, дедовской стабильности и незыблемой морали.

Наша героиня смогла, что называется, вовремя перестроиться и создала совершенно новое представление о монархии — то самое, какое «сидит» в нашей голове и поныне. Современному человеку покажется просто кощунством утверждение, что царствующие особы несут в себе генетическую порочность или кровожадность предков. Мы верим, что в нашем суетливом мире единственная гарантия покоя и справедливости — не тронутая войнами, революциями и «всякими там авангардами» монархия. А ведь этому, казалось бы, прочному мифу человечество во многом обязано «старушке» Виктории, царствование которой вошло в английское искусство, прославилось литературой и до сих пор вспоминается с некоторой ностальгией. «Викторианская эпоха» — эпоха пуританства, семейственных ценностей, вечных, безвременных истин.

Нашей героине никогда бы не оседлать британский трон, будь многочисленное потомство больного Георга III более плодовито. Из шести дочерей и шести сыновей короля кто-то был бездетным, а кто-то и вовсе не соглашался связать себя узами брака. Пытаясь исправить «гиблое» для и так хиреющей британской династии положение, трое последних сыновей в преклонных летах «рискнули» жениться. В один и тот же 1818 год они срочно обзавелись второй половиной, но повезло лишь одному — герцогу Кентскому, у которого родилась-таки дочь. Понятно, было «не до жиру» — не до сына — и торжествующей Англии предписали ликовать по поводу появления наследницы британской короны. Правда, сама Виктория о такой чести не ведала до 12 лет. А когда ничего не подозревающей принцессе сообщили о её блестящей перспективе, то она, как и полагается благовоспитанной девочке, воскликнула: «Я буду хорошей!»