В создавшихся условиях заниматься подготовкой агентуры немцы не могли. Собранных на вилле Шрамма разведчиков они распределили на различные работы — кого на пилораму, кого в батраки, чтобы хлеб даром не ели. Николая Константиновича по особой рекомендации Шрамма направили в кирху подручным старика служителя.

Незаметно подошла осень. Ранний снежок запорошил гранит Дойчштрассе, побелил медного орла на шпиле ратуши, осыпал бронзовые стрелки, сияющие на черном циферблате башенных часов старинной кирхи. Советские войска уже вышли на подступы к Тильзиту. Николай Константинович намеревался собрать наиболее опасных диверсантов в одну группу и вывести их к нашим войскам, чтобы предатели не смогли бежать в Германию или вернуться в толпе беженцев на советскую землю. С этой целью он встретился с одним из агентов — Васильевым.

Васильев, пожилой мужчина, опытный немецкий разведчик, окончивший школу в Восточной Пруссии, москвич по, рождению, не раз в беседах с Николаем Константиновичем высказывал сожаление, что связался с немцами, запутался в их грязном деле. Гитлеровцы наградили его бронзовой и серебряной медалями. Он выполнял какие–то важные задания на Украине, о которых предпочитал помалкивать.

— Ну, что ты намереваешься делать? — спросил Васильев Никулина. — Побежишь в Германию?

— На мой взгляд, пора выходить из игры.

— А как?

— Надо собрать человек тридцать из наших и под видом освобожденных из плена выйти к русским. Сейчас каша такая, что разбираться особо не будут. Раз–два — и в маршевую. Документы получим, тогда ищи нас.

— А зачем группой собираться? Вдвоем легче.

— Вот чудак! Нас же обязательно проверят. Когда тридцать — сорок человек одно и то же говорить начнут — все будет шито–крыто. А двоим могут не поверить.

— Да, ты прав, — кивнул Васильев.

К вечеру диверсанты, собравшись группой, затесались в толпу беженцев, уходящих к Кенигсбергу. Нескончаемые людские потоки лились по дорогам. Они мешали идущим к фронту немецким войскам. И танки врезались в толпы беженцев, прокладывая себе кровавую дорогу вперед.

Гитлеровцы не удержали Тильзита. Напрасно они взорвали мост через Неман, напрасно громоздили баррикады на его восточных окраинах. В один из мглистых январских вечеров сорок пятого года девятьсот девяносто седьмой стрелковый полк под командованием подполковника Рогалева и части двести шестьдесят третьей Сивашской стрелковой дивизии полковника Черепанова форсировали Неман и с разных сторон ворвались в город. А наутро — первое утро новой жизни города — над ним взошло яркое солнце. В центре Тильзита, на площади у кирхи, встал первый советский регулировщик младший сержант Постнов. Мимо него шли колонны войск. Шли к победе.

В этом потоке войск был и подполковник Богданов. В его сердце теплилась надежда встретиться где–то на фронтовых дорогах со своим другом. Генерал Быстров рассказывал, что Никулин жив, дал о себе знать, прислал ценные сведения об агентуре абвера. Благодаря полученным от него сведениям в тылах советских войск и среди бегущих на запад немецких пособников удалось разыскать много вражеских лазутчиков.

Но, как часто бывало на войне, Богданов проехал мимо Никулина буквально в двух шагах. Они разминулись в небольшом городе Хайнрихсвальде (ныне Славск). Задержись Богданов всего на сутки в этом городке — и он встретил бы друга. Но наши войска спешили на Кенигсберг.

Никулин привел свою группу в Хайнрихсвальде. Каждый абверовец имел тщательно разработанную легенду о своем прошлом, проверить которую было нелегко. Вокруг Никулина собрались опытные и бывалые люди. Они знали, как прятать концы, — не напрасно учились в немецких разведывательных школах. Как старший, Николай Константинович расположил группу в одном из домов, а сам якобы отправился к коменданту города. Но он искал контрразведчиков и расспрашивал встречных солдат, как пройти к ним. На ратушной площади ему посчастливилось встретить молодого словоохотливого солдатика, который вызвался не только рассказать, где находятся контрразведчики, но и проводить «к самому их начальнику».

— Давай, давай, веди быстрее, — обрадованно торопил Никулин.

Солдатик прибавил шагу, с любопытством расспрашивая на ходу:

— А тебе начальник зачем?

— Дело есть.

— Беда какая случилась?

— Хуже.

— Это ничего. Начальник наш, майор Воронов, человек простой, веселый. Он завсегда с солдатами, так что не сомневайся, поможет.

— Воронов, говоришь? — переспросил Никулин.

— Он самый, — подтвердил солдат. — А ты что, знаешь его, что ли?

Фамилия Воронова Николаю Константиновичу была абсолютно незнакома. Но разве в этом дело? Главное, что майор — свой, советский человек, которому можно не таясь рассказать обо всем и который поможет довести до конца начатое Никулиным дело. Поэтому Николай Константинович весело ответил:

— А как же, знаю. Он — мой лучший друг.

С чистосердечным удивлением солдатик оглянулся на Никулина. Он не мог представить, что какой–то беженец, гражданский человек, оказывается, не только знаком, но и дружит с известным майором Вороновым, «самим начальником» дивизионной контрразведки. Но, взглянув на оживленное, радостное лицо Никулина, поверил, что так и есть. Поэтому, подойдя к небольшому домику, огороженному густым кустарником, остановился и почтительно сказал:

— Там они. Часовой покажет.

Вскоре все тридцать агентов абвера были доставлены в отдел контрразведки. Мокий Демьянович Каращенко снова надел родную форму офицера Советской Армии. Ему пришлось еще много поработать для того, чтобы в потоке перемещенных лиц, в различных лагерях разыскать тех государственных преступников, которые пытались уйти от заслуженного возмездия. Для чекиста война закончилась еще не скоро. Но чтобы рассказать обо всех делах советских контрразведчиков, в которых участвовал и капитан Каращенко, нужно написать не одну книгу. И когда–нибудь они будут написаны.

ЭПИЛОГ

Прошло более двадцати пяти лет после победоносного окончания Великой Отечественной войны. Срок немалый. Как же сложились судьбы людей, о которых написана эта книга? Верный помощник Мокия Демьяновича майор Дудин не вернулся с войны. Судьба его неизвестна. Видимо, погиб в немецкой неволе. Живут и трудятся многие из тех людей, которые по совету Каращенко явились с повинной к генералу Быстрову. Ушли в отставку чекисты, участники описываемых в повести событий.

Подвиг Мокия Демьяновича Каращенко высоко оценен Советским правительством. В канун двадцатилетия нашей Победы он был награжден еще одним орденом — Отечественной войны первой степени. Ему вручили и орден Красного Знамени, которым его наградили в годы войны.

Мокий Демьянович давно оставил военную службу. Он пенсионер. Прожитые годы и перенесенные испытания не сломили его духа. Он все так же бодр, жизнерадостен. Мы пригласили его в Ригу, побывали на местах минувших событий и услышали обстоятельный рассказ старого чекиста о его боевых делах. Архивные документы, предоставленные нам работниками Комитета госбезопасности, помогли восполнить это повествование.

В свое время легендарный борец с фашизмом Юлиус Фучик писал:

«Придет день, когда настоящее станет прошедшим, когда будут говорить о великом времени и безымянных героях. Я хотел бы, чтобы все знали, что не было безымянных героев, а были люди, которые имели свое имя, свой облик, свои мысли и надежды, и поэтому муки самого незаметного из них были не меньше, чем муки того, чье имя войдет в историю. Пусть же эти люди будут всегда близки нам, как друзья, как родные, как вы сами!»

Пусть же и нашим читателям станет родным и близким имя рядового солдата незримого фронта Мокия Демьяновича Каращенко — одного из миллионов героев Великой Отечественной войны.

«ПРОБНЫЙ ШАРИК» ИЛИ…

Всего пятьдесят строк было в набранной нонпарелью заметке одного из зарубежных научных журналов. Журнал выходил в небольшом европейском капиталистическом государстве и пользовался популярностью на всех континентах. Неизвестный автор сообщал об исследованиях в лаборатории видного московского профессора Алексея Михайловича Круглова.