Торговец насторожился.

– С ним сейчас ничего не сделаешь, – обращаясь к Илюшке, сказал Иван. – Попробуй ударь его, а он ляжет ничком, как перед хунхузами. А лежачего как бить?.. Что, общество составил? Компания есть? Ты не прикидывайся, я знаю: ты по-русски все понимаешь, Юкану пугал?

Синдан кланялся.

– Ты зачем девчонку отобрал и ездил на ней в нартах, как на собаке? Ты как думаешь, можно пугать людей, что русские Амур продают? Ты тут исправником от маньчжур быть собрался. Думаешь, можно пугать людей, что донесешь нойонам и что, мол, те придут и казнят?

Синдан понял, что совершил ужасную ошибку, поверив зимой Гао, что Бердышов бродяга и ничтожество и скоро разорится.

– Кто сказал тебе, Юкану, что русские Амур продают? Говорил он так? Подтверди!

– Было! – крикнул Юкану, собрав все силы.

– Теперь ты ни на одном языке ничего не понимаешь? – продолжал Бердышов, обращаясь к Синдану. – Ну, так вот, слушай! Ты больше на Горюн не ходи. Ты сам против нойонов, бежал от них, а людей хочешь запугать ими. Кровью велишь им клясться, чтобы с тобой были заодно. Так поворачивайся и уезжай на Амур. Там тебе выгодней торговать. Тебе больше торговать на Горюне нельзя.

– Как так? – блеснул глазами Синдан. – Моя есть бумага, можно торгуй.

– Такой бумаги нет, чтобы детей в нарты запрягать. Ты с Горюна уходи.

Долгие дни Синдан в беспокойстве ожидал Ивана. Он подозревал, что Бердышов, путешествуя по стойбищам, рушит всю его торговлю, что он хитрит, когда говорит о дружбе и приятельстве. Ярость давно клокотала в душе Синдана, но он таил ее и надеялся, что все обойдется.

Иван рушил его торговлю тем, что привез муки, привез хорошие ружья, каких никогда не продавал Синдан. У Ивана все было лучше. Гольды отворачивались от Синдана, смеялись над его торговлей, не хотели покупать. И вот в довершение всего Иван гонит его с Горюна, где за семь лет он разбогател. Он готов был на все, лишь бы не ссориться со страшным Ванькой Тигром. Но сейчас, слыша такую ужасную новость и видя близко его лицо, Синдан задрожал от злобы.

– Ты, может, думаешь, я шучу? Нет, я и палку нашел, которой ты наказывал людей.

Иван вытащил из-под полога длинную палку с иероглифами, которую Синдан узнал сразу: на ней была печать общества.

– Я хотел и Юкану повесить за то, что он продался тебе, но пожалел старика. Вот, гляди, твоя палка!.. Кто у Суокина убил сына этой палкой?

Синдан приподнялся, глаза его засверкали, согнутое тело как бы приготовилось к прыжку.

– Вот когда ты стал самим собой, теперь я тебя узнаю. Здорово, паря!

Гримаса злобы и жестокости исказила грубое лицо Синдана. Глаза его забегали.

– Так признаешь свою палку? Вот на ней написано: «Бить до костей», грамотный я по вашему. А говорят, у всякой палки два конца.

Иван размахнулся и ударил Синдана кулаком в зубы.

Нож сверкнул в руке Синдана. Он зверем кинулся на Ивана. Бердышов нанес ему удар кулаком в грудь. И тут же палкой с иероглифами еще раз по голове, да так, что треснула палка. Торговец покатился по траве, но тут же вскочил, мотая головой: видно, оглушенный. Обезумев, он снова бросился вперед. Новый удар встретил его. Синдан взмахнул руками, оступился, подмытый песок обвалился, и торгаш слетел с обрыва в реку.

Иван выхватил револьвер.

Между тем Савоська, глядя на лодки с товаром, живо сообразил, что можно в один миг разорить Синдана. Он подбежал к берегу и с силой оттолкнул груженую лодку. Подскочил Илья и стал помогать ему рьяно. Огромные плоскодонные лодки одна за другой закачались на бурной реке. Их быстро потащило вниз, поворачивая к берегу то кормой, то носом. Лодки, убыстряя ход, понеслись к перекату.

Приказчик с криками забегал по берегу. Передняя лодка ударилась о камни. Другую тащило по мелководью, било о гребни подводных скал. С разбегу она ударялась о коряги. Нос лодки погружался в воду, и волна захлестнула товары. Могучее течение покатило по всему перекату мешки с мукой и крупой. Мешки рвались, и белые пятна расползались по голубой воде. Третья лодка громыхала по перекату.

Синдан поднялся и, тупо озираясь по сторонам, стоял под берегом по колено в воде.

– Другой раз никогда на меня не бросайся! А теперь иди лови лодки и ступай с Горюна навсегда. Эта речка моя!

– Суд надо, – прохрипел Синдан.

– Ты и по-русски говорить сразу научился! Зачем мне суд? Вот тебе суд, – показал он револьвер. – Я сам могу с тобой управиться… Смотри: если хоть одного моего должника тронешь пальцем, я тебя разрежу на тысячу кусков, как сказано в вашем же уставе. А палку возьму себе. Кто войдет к торговцам в общество, – сказал Иван, обращаясь к гольдам, – того сразу повешу. Я теперь тут хозяин.

– С твоим уставом я не согласен! – озираясь на Ивана, говорил Юкану поверженному торгашу.

– Что ты с ним вежливо разговариваешь? Плюнь на него! – подскочил Савоська.

Гольды выловили на перекате одну из лодок, подвели ее к берегу поодаль от стана. Синдан пошел туда, ни слова не говоря, быстро сел в лодку и проворно отъехал.

Гольды качали головами, сожалея о гибели великого богатства. За эту муку сколько надо было бы отдать мехов…

Бердышов остался ночевать на мысу.

На другой день неслись по течению вниз. Поднимались до этого мыса пять дней, а вниз весь путь предполагали пройти за день. Гольды рассказывали, что Синдан вчера ездил, искал на берегах и на отмелях остатки своих товаров и, собирая их, плакал. А утром ушел вниз. Приказчик его ушел по берегу пешком вверх. У него была в Ноане жена гольдка.

– Ну, Васька, теперь отдохнем! – говорил Бердышов, сидя на дне лодки, когда караван шел уже в низовьях и близка была заветная Тамбовка.

Вот-вот над дальними полосами леса на пойме и на острове должны открыться деревянные серые крыши Тамбовки. Виден будет дом Спирьки Шишкина.

Мимо проносились последние скалы. Над блекнущими прибрежными рощами высились одинокие рыжие каменные пики. Зелень тускнела и желтела от такой жары.

Хотя Ваське драка здорово понравилась, но он теперь как-то побаивался Ивана и ничего не ответил. Вообще он первый раз в жизни видел, что так ловко и смело бьют и кулаком и палкой, и себя ударить не подпускают, и не жалеют чужой головы. Это и страшило и восхищало Ваську. При случае хотелось бы так же самому попробовать.

– Вон и Амур видно! – вдруг радостно сказал Иван.

Он с утра чисто выбрился, стал гладкий и веселый. Не боится, видно, что Синдан пойдет жаловаться.

За множеством островов что-то блестело.

– Отсюда кажется – узкая протока, а это самый Амур и есть. Сейчас на левой стороне будет Тамбовка… Гляди, вон крыша!

Давно не бывал Васька в настоящей русской деревне. После скитаний по дикому Горюну вид ее обрадовал мальчика. Ему казалось, что он уже видел эти бревенчатые избы, высокие крыши, ворота одностворчатые и двустворчатые с шатрами сверху, и был тогда такой же тихий вечер, так же девушки пели песни на краю села. Верилось, что люди живут здесь хорошо, дружно, что все они свои и примут их приветливо. Васька с нетерпением ожидал встречи со своей тамбовской родней.

«А где я-то был!» – подумал он и вспомнил зеленую воду, бьющую сквозь груды бревен, коряги над водой, скалы, стволы, перевернутые иссохшими корнями вверх, вспомнил, как ели медвежатину и шаманили, как нашли золото и как тосковал он на озере, что далеко уехал.

«А зря я тосковал! – подумал Васька. – Не так все страшно. Даже стыдно себе признаться, что струсил тогда».

Темные фигуры тамбовцев брели по берегу. Здешние мужики любопытствовали, кто приехал.

– Эй, Иван Карпыч, здравствуешь! – забрел в ичигах в воду великан Санька Овчинников. – Ты куда собрался, че везешь?

– На Горюн! – ответил Бердышов.

Чуть смеркалось.

«Большое село», – подумал Васька, видя, что домов много и чем дальше идет лодка, тем больше изб появляется вдоль реки.