Напоследок решил проведать деда, сегодня с утра его не видел, как бы не занемог старик…

Свет в комнате деда не горел. Михаил раскрыл дверь, спросил громко:

– Спишь? – но ответа не получил.

Нажал на клавишу выключателя. И – мигом все понял. Старик был мертв. Видимо, смерть случилась еще прошлой ночью, а он Михаил, только сейчас уясняет, что не слышал сегодня сквозь сон обычного громыхания кухонной посуды и неверного стариковского шарканья по паркету…

Подошел к умершему. Поцеловал деда в лоб. С горькой благодарностью и отчаянием. Подумал, не коря себя за цинизм:

«Вовремя, дед, ушел. Да и тяжко тебе было в живых».

И, погасив свет, покинул квартиру.

К дому Мавры подъезжать не стал, оставил машину в соседнем переулке. Поразмыслив, достал из подголовника сиденья спрятанный там «ТТ», что купил по случаю неделю назад. Послал патрон в ствол.

Сунул пистолет за ремень брюк. Мало ли что?… Он не верил никому, допуская даже, что сообщницы могли затеять любую пакость и против него, ведь обстоятельства способны меняться с логикой внезапной и парадоксальной… А уж если затеяли что —

«ТТ» пригодится. И тогда, не раздумывая, разрядит он обойму и в сестру родную, мразь эту, теперь уже все равно…

В дверь позвонил, как условились: два длинных, два коротких.

Мавра открыла незамедлительно.

– Миша, караул… – прошептала, безумно на него взирая. —

Кончился он, сука, зараза, теперь хлопот… – Она закусила костяшку кулака, болью отгоняя подступающую истерику.

– Тихо ты, – брезгливо проронил Михаил, проходя в квартиру.

В гостиной увидел скрюченное на полу тело Фридмана с развернутым как бы в немом крике ртом, забрызганный кровью паркет…

На диване, уткнувшись лбом в крепко сжатые, белые от напряжения кулаки, безучастно сидела Марина.

– Ничего… не сказал? – кашлянув, равнодушно обернулся Михаил к Мавре.

– Сказал, уже вывез…

– Ну вы и даете, гестапо в юбках… – Михаил покачал головой. – Совсем охренели. Идиотки! Убили слона, и теперь не знаете, куда его закопать? Главное, сами ведь хотели «бабки» сорвать, без дележа, а не вышло – сразу «ау, Миша»! А чего теперь аукать? Чтобы труп вам помог закопать?… – Он осекся, вытащив из-за пояса пистолет: в замке входной двери что-то заскреблось, после раздался отчетливый щелчок, и тут же в прихожую буквально влетели трое парней: плечистые, в одинаковых кожаных куртках, высоких, на толстой подошве кроссовках…

Михаил, мгновенно оттолкнув в их сторону Мавру, кувырком перекатился в соседнюю комнату, рванул на себя створку окна и, не раздумывая ни мгновения, спрыгнул с третьего этажа вниз, на газон.

Вскочил. Боль пронзила правую лодыжку, но, скрипя зубами, не выпуская из рук пистолет, он заставил себя побежать в сторону машины.

В голове мелькало: почему? как? Эти трое – из мафии, не милиция…

Сзади раздался шум двигателя приближающейся машины. Михаил коротко оглянулся через плечо, увидел черный «додж» с желтым номером, знакомую ему машину охраны Фридмана…

Значит, подстраховывался Валера, хотя и неудачно…

«Додж» двигался на Михаила, не тормозя и не отворачивая.

С абсолютным спокойствием, будто бы проделывал такое каждодневно, он спустил предохранитель и, присев на колено, пальнул из «ТТ» по передним колесам, четырежды переместив мушку…

«Додж» повело в сторону; перевалив бордюрный камень, машина с глухим хрустом под звон битого стекла уткнулась в стену дома.

Не теряя ни секунды, Михаил бросился к своему «Жигуленку».

Повернул ключ в замке зажигания, и, пропищав пробуксовавшими на месте шинами, автомобиль понесся прочь.

Через десять минут, превозмогая нервную дрожь, Аверин звонил из телефона-автомата Дробызгалову.

– Привет, начальник! – произнес как можно беззаботнее. – У меня классные новости: Фрюша – твой со всеми потрохами…

Детали – при встрече…

– Когда? – коротко вопросил Дробызгалов.

– Да хоть сейчас… Только машину в гараж надо поставить…

– Подъезжай к управлению, я жду… – В голосе оперуполномоченного звучало нескрываемое волнение.

– О, давай так… – озадачился Михаил. – Заеду за тобой, потом воткнем тачку в бокс и – ко мне. Чуть-чуть отдохнем. День был жуткий, стаканчик «мартини» мне бы не помешал… А тебе как?…

– Никаких вопросов.

– Тогда через пять минут спускайся вниз, я подъеду. А, вот что! Не забудь паспортишко мой…

– Паспорт – после дела, – отрезал Дробызгалов.

– Правильно. Но я хочу знать, врал ты или нет, когда утверждал, будто бы там стоит немецкая виза…

– Хватит трепаться… – Дробызгалова, видимо, стал раздражать этот слишком откровенный разговор по телефону. —

Распустил язык… Убедишься: за меня беспокоиться нечего!

Когда Михаил подъехал к управлению, опер уже стоял в ожидании на улице.

Присев рядом на переднем сиденье, протянул Аверину паспорт.

Михаил не торопясь изучил документ.

– Все в порядке? – Дробызгалов протянул руку. – Виза на целый год, не хухры-мухры. «Друзья народа» помогали… Давай сюда и выкладывай свои новости.

Со вздохом Михаил возвратил заветные корочки.

– Придем ко мне, все по порядку расскажу, – произнес он, держа курс в направлении гаража. – Знай самое главное: дело сделано.

– Надеюсь, – кивнул Дробызгалов.

У гаража Михаил остановился, не глуша двигатель.

– Я ворота открою… – Он вылез из-за руля. – А ты въезжай…

Дробызгалов покорно перебрался на переднее сиденье. Когда нос машины впритык придвинулся к стеллажу, заваленному барахлом и запчастями, Дробызгалов, с хрустом до упора подняв рычаг ручного тормоза, открыл дверь, намереваясь выйти из «Жигулей», но тут же и оцепенел под черным зрачком «ТТ», смотревшим ему в висок.

На колени оперативного уполномоченного упали наручники.

– Пристегнись к рулю, менток…

Пришлось подчиниться.

Широкая клейкая лента скотча плотно легла на рот.

– Извините, обстоятельства изменились, – процедил Михаил, обыскивая его. – Так, ключи от машины, мой замечательный заграничный паспорт, а ваше табельное оружие заберете со стеллажа… Когда – не знаю, но ночевать сегодня придется здесь. Что еще? Бумажник ваш мне не нужен, грабежом милиции не занимаюсь… Пожалуй, все. Пока.

Из-под груды старых покрышек в углу Миша достал пакет с валютой и ботинки с «бриллиантовыми» каблуками. Переобулся, со смешком глядя на выпученные глаза Дробызгалова за лобовым стеклом автомобиля. Со стеллажа снял чемодан, прикрытый от пыли упаковочной бумагой.

Постоял в тяжком раздумье. Затем открыл дверь «Жигулей» и, коря себя за непредусмотрительность, привязал к рулю вторую руку опера, а шею его старым собачьим поводком прикрутил вплотную к подголовнику кресла.

– Вот так оно понадежнее, – произнес удовлетворенно, не принимая во внимание зверское мычание и хрюканье онемевшего поневоле Дробызгалова. – Не бойся, смертного греха на душу не возьму. Дня через два позвоню в ментовку твою хотя бы и из Берлина.

Он погасил в гараже свет и запер тяжелые двери. Через пять минут такси уносило его в аэропорт. Ощупывая нывшую от неудачного падения ногу, Михаил размышлял, застанет ли он в «Шереметьево-2» знакомую даму, твердо гарантировавшую места «на посадку». В крайнем случае придется звонить ей домой. Предстоит и звонок родственникам относительно похорон… Надо же, не суметь даже деда похоронить, что за жизнь!

А какая впереди? Кто знает… Не исключено, что сегодня придется ночевать в камере – ведь валюту и камни он вынужден везти на себе и выхода – никакого…

Ладно. Если в камере – значит, не судьба. Спустя считанные часы на него уже смотрели проницательные глаза таможенника.

– Алик, падла, с кого получать двадцатник? – возмутился Боря, входя в столовую, где Алик тушил мясо к ужину. – Слышь, старший кок? Где шеф? Там меня проводили честь по чести, на шикарном иностранном «мерседесе», а тут колупал до Бруклина на вонючем о ечественном «шевроле» из «Кар-сервиса»… Хорошо, водила знакомый, с третьего Брайтона…