— Луциан у Банагора. — Ответил он наконец. И поспешно добавил. — Жив, насколько я могу судить по требованиям змея, что были выставлены вчера.

Я дернулась и поборов робость заглянула ему прямо в глаза. Мне было мало слов, хотелось найти им подтверждение и в его мимике, жестах. Хотелось знать, что мне не врут, чтобы успокоить.

Но были ли у Генриха причины обманывать меня? Ах, о чем это я. Такое чувство, что у всех в Эвеноре есть на то причины, так чего же королю отступать от сложившихся правил?

Но он не врал.

— Драконы держат слово, а он обещал не тронуть никого из пленников, если я выдам тебя или соглашусь решить дело поединком.

— Что ж… я здесь. — Сказала я и не узнала свой голос.

— Это неважно. — Вдруг ответил он. — Я уже принял второе предложение. Мы будем биться на рассвете и то что ты сегодня… — Он замолчал и только тяжело вздохнув, будто ища в себе силы, спросил. — Зачем ты здесь, Лобелия?

Я растерялась даже больше не от его слов, а от того, как он их произнес. В глазах короля плескалась плохо сдерживаемая злоба, а пальцы его нервно постукивали по резной спинке кресла перед ним. Большие, сильные руки будто хотели сжаться в кулаки, так напряжено было их положение — волны гнева, исходившие от Генриха Третьего ощущались остро и внушали страх.

Я была безусловно замешана в случившемся, но неужели так уж виновата? Неужели он этого не понимает?!

— Генрих, не нужно этого делать. Я пришла сюда именно за тем, чтобы все прекратить! Вы не должны страдать, никто не должен был. Отдай меня ему и… давай покончим с этим наконец. — Произнесла я на едином вдохе, лишь к концу, не совладав с эмоциями и дрогнув.

Внезапно Генрих рассмеялся… он тихо хохотал, прикрыв ладонями глаза и затем полностью скрыл в них лицо. А когда отнял руки от лица, я увидела, что в глазах его стоят слезы. Король выглядел так, словно в одно мгновенье лишился разума.

— Лобелия, ты идиотка? Какого демона ты явилась сюда, что тебе не сиделось у эльфов? Ты что же, все еще не понимаешь, что наделала? Да ты… — Он распалялся, переходя на крик. — … да ты же преподнесла ему себя на блюде!

Потеряв дар речи, я вжалась в спинку дивана и сильнее обхватила себя — с Генрихом творилось что-то страшное!

— Откуда взялся этот жертвенный бред? Ты что же, не видишь на что идут все вокруг? А ты просто взяла и обесценила все вот так просто явившись сюда среди ночи! Он ведь не получил бы тебя, даже если бы я умер завтра под стенами, даже если бы мы все умерли завтра!

— Но никто не должен умирать! Что ты такое говоришь? Зачем вообще кому-то умирать из-за меня?

— Причем здесь ты, Лобелия! Мы бы умерли не за тебя, а за Розамунд, Ильсур и весь Эвенор! Он ведь не просто так хочет именно тебя, он ждет что ты родишь ему Обещанного Вестника, разрушителя миров. Он считает, что именно ты и он, те чудовище и дева из предсказания о конце времен!

— Что? — Только и удалось выдавить мне из себя, а перед взором точно сгустился дым от трав, сжигаемых в жаровне душного шатра госпожи Моанис. И утробный старушечий голос прохрипел в самые уши: «…ты зачнешь, понесешь и родишь, но не дочь, как завещал тебе Эвандоэле, а сына. Проклятье твое падет не исполненным, поглощенное еще более древней магией и от того скорбит мое сердце, но не это страшит меня более всего — мир изменится. А в какую сторону, решать будет уже не тебе и не мне — вот чего боюсь»

— Какое предсказание? — Давясь слезами спросила я, под испепеляющим взглядом короля.

Генрих точно сошел с ума, потому что вместо вразумительного ответа вдруг продекламировал мне детскую считалочку:

Чудовище — на морде кровь

Найдет себе свою любовь

И дева, что прекрасней нет,

Произведет дитя на свет

Что встанет у конца времен,

У красно-золотых знамен.

Обещан Вестник и венец,

Лишь на чело его отец

Опустит, руки возложив,

Тот будет мертв — а этот жив!

Разверзнет тьма, погаснет свет

Конец времен всему ответ!

— Генрих, это детский стих… — тихо плача выдавила из себя я, — мы с его помощью воду в салочки определяли или выбирали, кто пойдет воровать с кухни булочки…

— Это легенда об Обещанном Вестнике, которую кто-то переложил на дурацкий детский лад, именно затем, чтобы она уж точно не потерялась в веках! — Жестко ответил мужчина и с силой оттолкнул от себя кресло, так что то долетело почти до самого камина.

Я сжалась на диване, закрыв голову руками. Но он не пошел ко мне. Вовсе не собирался бить меня — только взбешенно прошелся по комнате взад-вперед, точно искры взметая под своими ногами, и обратился к начальнику гарнизона:

— Все готово?

— Да, мой король.

— Зеркало?

— Уничтожено, сир. — Незамедлительно ответил мужчина.

Генрих сжал переносицу пальцами, точно мучился нестерпимой головной болью. Помолчал закрыв глаза, перевел дыхание.

— Завтра на рассвете Кейлию со служанками… одной служанкой и десятью лучшими из отряда Корвена Дайка выведи через темницы к бухте. Пусть отсидятся там, а если не пошлю за ними, как стемнеет отправляются в Манолу. Бумаги я напишу, король Тарлен мой дядя, он защитит ее или поможет спрятаться, если вдруг того потребуют обстоятельства.

— Да, мой король. — Отозвался командующий Анрат, приглушенно и опустил взгляд, прекрасно осознавая, о чем именно распоряжается Генрих.

— А эту… — Он посмотрел на меня устало, но в том взгляде уже не было злости. Скорее сожаление. — Запри в башне и приставь кого-нибудь из тех, кому доверяешь. Пусть убьют, если я сам не поднимусь в темницу после поединка.

— Генрих… — Выдохнула я и почувствовала, как тело наливается свинцом и жаром от взбунтовавшейся крови. — Что ты такое говоришь, Генрих?

— Прости, Лобелия. Я сразу предлагал такой вариант, но Луций не послушал меня. — Мужчина грустно усмехнулся. — Теперь его нет здесь, чтобы предложить что-то получше. Хотя, как ты видишь и старый его план провалился к демонам.

Я отбивалась пока Анрат вел меня в заточение, в котором, по велению Генриха, должна была смиренно дожидаться смерти. Молить всех известных мне богов, чтобы бой окончился победой короля, а не кровожадного змея, задумавшего воплотить в жизнь чье-то там страшное пророчество… ох, не слишком ли много пророчеств на мою несчастную голову!?

Я не сдавалась, мне просто необходимо было вернуться в кабинет человека, так просто, на раз, решившего мою судьбу. Но командующий гарнизоном был огромным мужчиной и ему хватило лишь раза тряхнуть меня, оторвав от земли, чтобы прекратить даже робкие попытки сопротивления.

Это было страшно.

Мне было жутко страшно — никогда еще госпожа безысходность, настоящая смерть не дышала мне в лицо, не заглядывала прямо в глаза… А сейчас еще и жестко, крепко держала за руки!

Моя темница оказалась не такой уж и темной. Это была полукруглая комната, как есть, в башне, к которой Анрат силой тащил меня едва ли не десять лестничных пролетов. Большие, узкие окна от потолка до пола, камин, обложенный дровами, каменный пол, устланный коврами, кровать с тяжелым бархатным балдахином, да комод, в котором не нашлось ничего кроме связки толстых свечей, трута и огнива — вот и все ее нехитрое описание. Скорее уж комната для гостей, чем камера для пленницы. И все же, едва мужчина толкнул меня в сизые сумерки, освещенные светом луны и звезд, с другой стороны сразу же громко лязгнул тяжелый засов и послышались мужские голоса. Кажется то были уже знакомые мне Эндар и Годри, заступавшие теперь на караул. Кому же из них Анрат доверил убить меня, если все же случится худшее?

Устав биться в дверь, я осмотрелась и, поняв, что замерзнув, никому, кроме себя не принесу страданий, поспешила развести камин. В башне продуваемой всеми ветрами было просто жутко холодно!

Магический «афламм» в моих руках долго не мог набрать достаточной силы, чтобы запалить дрова. Я снова и снова обращалась к мнимому цветку внутри, но его образ вновь и вновь таял в дрожи, колотившей мое тело от холода и мыслей о Генрихе, Луциане… Банагоре.