«А знаете ли, мисс Беддингфелд, мне кажется, что я когда-то встречал вашего отца. Очень интересный человек — в своем деле, деле, имеющем для меня особое очарование. Я и сам своими скромными силами кое-чего добился в этой области. Вот когда я был в районе Дордони…»

Наш разговор принял специальный характер. Полковник Рейс хвастался не зря. Он знал очень много. В то же время один или два раза сделал странные ошибки, которые я, в сущности, могла счесть за оговорки. Однако он быстро реагировал на мои замечания и поправлялся. Так, он говорил о мустьерской эпохе как пришедшей на смену ориньякской — нелепая ошибка для человека, имеющего хоть малейшее представление об этом вопросе.

Было уже двенадцать, когда я отправилась к себе в каюту. Я все еще недоумевала по поводу этих странных противоречий. Возможно ли, что он «изучил предмет» специально к данному случаю, а в самом деле ничего не знал об археологии? Я покачала головой, неудовлетворенная таким предположением.

Уже почти засыпая, я неожиданно вздрогнула, когда меня осенила другая мысль. А может быть, он проверял меня? Может, эти незначительные неточности были просто испытанием, чтобы убедиться, действительно ли я знаю, о чем говорю? Другими словами, он подозревал, что я не настоящая Энн Беддингфелд.

Почему?

Глава XII

(Отрывок из дневника сэра Юстаса Педлера)

В жизни на борту судна что-то есть. Она спокойная. Моя седина, к счастью, избавляет меня от всех этих унижений, связанных с ловлей ртом подвешенных яблок, беготней вверх и вниз с картофелем и яйцами и еще более неприятными забавами. Для меня всегда было тайной, какое удовольствие могут находить люди в подобных унизительных действиях. Однако в мире много дураков. Остается возблагодарить Бога за их существование и держаться от них подальше.

К счастью, я совершенно не подвержен морской болезни. Чего не скажешь о бедняге Пейджете. Он начал зеленеть, как только мы вышли из Солента[7]. Полагаю, что мой второй так называемый секретарь также страдает от морской болезни. Во всяком случае, он еще не появлялся. Однако, может быть, это не морская болезнь, а высокая дипломатия. Замечательно, что мне он не надоедает.

В целом на борту собралась грязная публика. Только два хороших игрока в бридж и одна прилично выглядящая женщина — миссис Кларенс Блейр. Я ее, разумеется, встречал в городе. Она — одна из немногих известных мне женщин может похвастаться чувством юмора. Мне нравится беседовать с ней, и я получал бы от этого еще большее удовольствие, если бы не длинноногий молчаливый осел, который ходит за ней, как хвост. Не могу поверить, что этот полковник Рейс в самом деле забавляет ее. Он не лишен привлекательности, но невероятно скучен. Один из сильных молчаливых мужчин, которыми всегда бредят дамы-писательницы и молоденькие девушки.

Ги Пейджет с трудом вылез на палубу после того, как мы вышли с Мадейры, и начал глухо бормотать о работе Какого черта работать на борту судна? Я действительно обещал своим издателям мои «Воспоминания» к началу лета, но что из того? Кто читает воспоминания? Старые дамы из предместий. И какое значение имеют мои воспоминания? В своей жизни я сталкивался с некоторыми знаменитостями. С помощью Пейджета я сочиняю о них пресные анекдоты. И, по правде говоря, Пейджет слишком честен для такой работы. Он не допускает, чтобы я придумывал подробности о личной жизни тех людей, с которыми я мог встречаться, но не встречался.

Я попытался договориться с ним по-хорошему.

«Мой дорогой, вы все еще похожи на полную развалину, — непринужденно сказал я. — Вам необходимо полежать на солнце в шезлонге. Нет, ни слова больше. Работа должна подождать».

Затем он стал приставать ко мне по поводу дополнительной каюты. «В вашей каюте, сэр Юстас, негде работать. Там столько чемоданов».

По его тону можно было предположить, что речь шла не о чемоданах, а о тараканах, о чем-то, не имеющем права находиться в каюте.

Я объяснил ему — хотя он, вероятно, этого не знал, — что путешествуя, люди имеют обыкновение брать с собой смену одежды. Он вымученно улыбнулся, реагируя, как обычно, на мои попытки пошутить, а потом вернулся к обсуждаемому вопросу.

— И мы вряд ли сможем работать в моей конуре. Знаю я «конуру» Пейджета — он обычно занимает лучшую каюту на судне.

— Мне жаль, что на сей раз капитан не вывернулся наизнанку ради вас, — сказал я саркастически. — Может быть, вы хотели бы свалить часть вашего лишнего багажа в моей каюте?

Сарказм опасен в обращении с такими людьми, как Пейджет. Он сейчас же отыгрался.

— Ну, если бы я мог избавиться от пишущей машинки и чемодана с канцелярскими принадлежностями…

Этот чемодан весит несколько тонн. Он доставляет бесконечные неприятности носильщикам, и Пейджет цель своей жизни видит в том, чтобы всучить его мне. Мы вечно спорим из-за него. Похоже, что Пейджет считает его моей особой частной собственностью. Я, со своей стороны, рассматриваю его хранение как единственное, на что секретарь действительно годен.

— Хорошо, мы получим дополнительную каюту, — поспешно сказал я.

Решение этой проблемы представлялось мне достаточно простым, однако Пейджет из всего любит делать тайну. На следующий день он пришел ко мне с видом заговорщика эпохи Возрождения.

— Помните, вы велели мне получить 17-ю каюту под наш офис?

— Ну и что из того? Чемодан с канцелярскими принадлежностями застрял в дверях?

— Дверные пролеты во всех каютах одинаковые, — со всей серьезностью ответил Пейджет. — Но должен сказать вам, сэр Юстас, что с этой каютой происходит что-то очень странное.

— Если вы хотите сказать, что туда являются привидения, то мы не собираемся там спать, поэтому я ничего не имею против. Призраки не интересуются пишущими машинками.

Пейджет сказал, что дело не в привидениях, а в том, что 17-я каюта, в конце концов, ему не досталась. Он поведал мне длинную надуманную историю. По-видимому, он, некий мистер Чичестер и девица по имени Беддингфелд чуть не подрались из-за каюты. Нечего и говорить, что девица победила, а Пейджет был явно этим огорчен.

— 13-я и 28-я каюты лучше, — повторял он. — Но они даже смотреть на них не захотели.

— Ну, сказал я, подавляя зевоту, — то же касается и вас, мой дорогой Пейджет.

Он укоризненно посмотрел на меня.

— Но ведь вы приказали мне получить 17-ю каюту?

— Дорогой мой, — сказал я раздраженно, — я упомянул номер 17, так как случайно заметил, что он свободен. Но это совершенно не означало, что вы должны были стоять за него насмерть — 13-й или 28-й подошли бы нам с равным успехом.

Похоже, он обиделся.

Есть и еще кое-что, — настаивал он. — Каюта досталась мисс Беддингфелд, однако сегодня утром я видел, как Чичестер, крадучись, выходил оттуда.

Я строго взглянул на него.

— Если вы пытаетесь раздуть грязный скандал вокруг Чичестера, который хоть и отвратный тип, но миссионер, и этого привлекательного ребенка Энн Беддингфелд, то я не верю ни единому слову, — холодно сказал я. — Энн Беддингфелд очень миленькая — у нее исключительно красивые ножки. Я сказал бы, что они самые лучшие на борту.

Пейджету не понравились мои замечания о ножках Энн Беддингфелд. Он принадлежит к числу мужчин, никогда не обращающих внимания на ножки, а если он и обратит внимание, то скорее умрет, чем в том признается. Кроме того, он считает мое отношение к подобным вещам фривольным. Мне нравится досаждать Пейджету, поэтому я злорадно продолжал:

— Поскольку вы с ней познакомились, вы могли бы пригласить ее отобедать за нашим столом завтра вечером. Будет костюмированный бал. Между прочим, вы бы спустились к парикмахеру и выбрали для меня маскарадный костюм.

— Вы, конечно, не наденете маскарадный костюм? — в ужасе произнес Пейджет.

Мне стало ясно, что это совершенно не вязалось с его представлением о моем достоинстве. Он был шокирован, его лицо выражало страдание. До сих пор у меня не было никакого намерения надевать маскарадный костюм, но привести Пейджета в полное замешательство было слишком заманчиво, чтобы я мог от этого отказаться.

вернуться

7

Пролив между островом Уайт и основной частью Великобритании.