— Зачем бы ему это надо? — Я пожала плечами. — Ладно, начнем сначала. Притворимся, что мы встретились в клубе здоровья.

— Клубе здоровья? — переспросила я.

— В клубе здоровья, — улыбнулся он. — Я думаю, у вас потрясающий вид в купальнике.

— В тренировочном, — уточнила я.

Он кивнул:

— Вы в тренировочном выглядели очень мило.

— Я люблю, когда у меня вид намного лучше.

— Если я воображаю вас в купальнике, у вас вид великолепный, а в тренировочном — просто симпатичный.

— Что ж, это честно.

— Мы поболтали, и я вас пригласил куда-нибудь съездить.

Тут мне пришлось на него взглянуть:

— Вы меня приглашаете?

— Да.

Я покачала головой и отвернулась к дороге.

— Мне эта мысль не кажется удачной.

— Почему? — спросил он.

— Я вам уже говорила.

— Если убили кого-то одного, это еще не значит, что будут убивать всех.

Я вцепилась в руль так, что пальцы заболели.

— Мне было восемь, когда умерла моя мать. Когда мне было десять, мой отец женился снова. — Я покачала головой. — Люди уходят и не возвращаются.

— Звучит пугающе, — заметил он тихим и низким голосом.

Не знаю, почему я это сказала. Обычно я не говорю о матери с незнакомыми людьми и вообще ни с кем, если на то пошло.

— Пугающе, — повторила я. — Можно сказать и так.

— Если никого к себе не подпустишь, никто тебе не сделает больно, так?

— К тому же в возрастной группе от двадцати одного до тридцати полно противных мужчин.

Он усмехнулся.

— Согласен. Но симпатичных, умных и независимых женщин тоже не пруд пруди.

— Перестаньте говорить комплименты, а то я покраснею.

— Вы мне не кажетесь человеком, который легко краснеет.

У меня в мозгу вспыхнуло воспоминание: голый Ричард Зееман около кровати натягивает тренировочные штаны. В тот момент меня это совсем не смутило. И только теперь вспомнилось, когда он сидит рядом со мной в машине, такой теплый и близкий. Горячая волна краски стала заливать мое лицо. Я краснела в темноте и радовалась, что он меня не видит. Не хотела я, чтобы он знал, что я думаю о том, как он выглядит без одежды. Обычно я так не делаю. Конечно, обычно я не вижу голых мужчин до первого свидания. А если подумать, я и на свиданиях не вижу голых мужчин.

— Мы сидим в клубе здоровья, попиваем фруктовый сок, и я приглашаю вас куда-нибудь.

Я пристально смотрела на дорогу. И все еще краснела, вспоминая гладкую линию его бедер и то, что ниже. Это мешало, но чем сильнее я старалась об этом не думать, тем яснее был образ.

— В кино и на ужин? — спросила я.

— Нет, — ответил он. — Что-нибудь совершенно оригинальное. Поход по пещерам.

— Вы предлагаете на первом свидании ползать по пещерам?

— Вы когда-нибудь в пещерах бывали?

— Однажды.

— Вам понравилось?

— Мы тогда подкрадывались к плохим парням. Насчет нравится или не нравится не было и мысли.

— Тогда вам надо попробовать еще раз. Я хожу в пещеры не реже двух раз в месяц. Приходится надевать самую старую одежду, как следует вымажешься, и никто тебе не скажет, что нельзя играть в грязи.

— В грязи?

— Для вас это слишком неопрятно?

— Я была ассистентом биолаборатории в колледже. Для меня нет слишком неопрятной работы.

— По крайней мере, вы можете сказать, что используете в работе знания по диплому.

— Это верно, — рассмеялась я.

— Я свои знания тоже использую, но я ушел в обучение мелкоты.

— Любите преподавать?

— Очень.

В одном этом слове было столько теплоты и энтузиазма! Редко приходится слышать такое от людей, говорящих о своей работе.

— Я тоже люблю свою работу.

— Даже если она втравливает вас в игры с вампирами и зомби?

— Ага.

— Итак, мы сидим во фруктовом баре, и я только что вас пригласил. Что вы скажете?

— Я скажу «нет».

— Почему?

— Не знаю.

— Вы очень подозрительны.

— Всегда такая, — согласилась я.

— Никогда не пробовать — это самая большая из неудач, Анита.

— Не ходить на свидания — это не неудача, а выбор.

Я чувствовала, что начинаю оправдываться.

— Скажите, что в этот уик-энд пойдете на экскурсию в пещеры.

Кожаное пальто скрипнуло, когда он попытался приблизиться ко мне больше, чем пускал ремень безопасности. Он мог протянуть руку и коснуться меня. И какая-то часть моего существа этого хотела, что уже само по себе смущало.

Я начала говорить «нет» и поняла, что мне хочется сказать «да». Что было глупо. Но мне нравилось сидеть в темноте с этим запахом кожи и одеколона. Назовите это химией, взрывом вожделения, как хотите. Ричард мне нравился. Он повернул во мне выключатель. Уже давно мне никто не нравился в этом смысле.

Жан-Клод не в счет. Не знаю почему, но не в счет. Может быть, потому, что он мертв.

— Ладно, я пойду в пещеры. Когда и где?

— Отлично. Встречаемся около моего дома в, скажем, десять часов, в воскресенье.

— Десять утра? — спросила я.

— Вы не из жаворонков?

— Совсем нет.

— Нам придется начать раньше, иначе мы не дойдем за один день до конца пещеры.

— Что мне надеть?

— Самую старую из своей одежды. Я надеваю комбинезон поверх джинсов.

— Комбинезон у меня есть.

Я не стала говорить, что он мне служит для защиты одежды от крови. Грязь — это звучит куда более нейтрально.

— Отлично. Остальное снаряжение я для вас принесу.

— А какое еще снаряжение мне нужно?

— Каска, фонарь, может быть, наколенники.

— Колоссальное обещается первое свидание, — сказала я.

— Так оно и будет, — уверил он. Голос его был тихим, мягким и почему-то создавал большую близость, чем просто сидение в одной машине. Это не был волшебный голос Жан-Клода, но что же это было?

— Здесь направо, — сказал он, указывая на боковую улицу. — Третий дом справа.

Я заехала на короткую аллею с гудроновым покрытием. Дом был кирпичный, какого-то бледного цвета. Подробнее в темноте сказать было трудно. Забываешь, как бывает темна ночь, когда нет электрического освещения.

Ричард отстегнул ремень и открыл дверь.

— Спасибо, что подбросили.

— Помочь вам занести его в дом? — спросила я, держа руку на ключе.

— Нет, справлюсь. Но все равно спасибо.

— Не за что.

Он посмотрел на меня пристально:

— Я что-то не то сделал?

— Пока нет, — ответила я.

Он улыбнулся в темноте мимолетной улыбкой.

— И хорошо.

Потом он открыл заднюю дверь и вышел из машины. Наклонился, поднял Стивена, прижимая одеяло, чтобы не соскользнуло. Поднимая, он сделал упор на спину, а не ноги — работая с тяжестями, этому обучаешься. Человеческое тело поднять куда труднее, чем даже свободный вес. Оно куда меньше сбалансировано, чем штанга.

Он спиной закрыл дверцу автомобиля. Она щелкнула, и я сняла ремень безопасности, чтобы ее запереть. Ричард смотрел на меня через открытую пока пассажирскую дверь. Сквозь шум работающего на холостом ходу мотора послышался его голос:

— Запираетесь от бук и бяк?

— На всякие случай, — сказала я.

Он кивнул и сказал:

— Понятно.

В этом одном слове было что-то такое грустное, тоскливое, как утраченная невинность. Приятно говорить с человеком, который понимает. Дольф и Зебровски разбирались в насилии, в близкой смерти, но в монстрах они не понимали.

Я закрыла дверь и отодвинулась обратно за руль. Потом застегнула ремень и включила передачу. Фары выхватили из темноты Ричарда, волосы Стивена лежали на его руках желтым всплеском. Ричард все еще смотрел на меня. Я оставила его в темноте перед этим домом, где единственным звуком был стрекот осенних сверчков.

Перед своим домом я остановилась чуть позже двух часов ночи. А рассчитывала лечь спать куда раньше. От нового крестообразного ожога расходилась жгучая кислотная боль. От нее вся грудь ныла. Ребра и живот саднило. Я включила лампочку под крышей машины и расстегнула жакет. В желтом свете на коже расцветали синяки. Минуту я не могла сообразить, откуда они взялись; потом вспомнила сокрушительную тяжесть переползающей через меня змеи. Господи, мне еще повезло, что это синяки, а не переломы ребер.