— И правда, что-то я себя не очень хорошо чувствую. Так что воспользуюсь вашим советом и отдохну.

Два раза оборотнице повторять не надо было. Выйдя из комнаты она тихо прикрыла за собой дверь. На меня же, после принятия окончательного решения, по поводу того, что буду делать дальше, снизошли спокойствие и умиротворение, благодаря чему, я моментально заснула.

Проснулась я, когда на улице уже начало смеркаться, от чувства сильного голода. Не успела подумать, что неплохо бы спуститься вниз и поискать что-то съедобное, как дверь, опять без стука, приоткрылась и в комнату заглянула мать Ионела.

— Тасенька, смотрю ты проснулась. Вот и замечательно. А то я уже переживать начала. Все спишь и спишь. Вот и пришла тебя будить. Ужинать будешь?

— Буду.

Так как чувствовала я себя с каждым пробуждением все лучше и лучше, то решила, что пора бы мне уже закончить с барскими замашками — есть в кровати. Да и не помешало бы на кухню прогуляться, самостоятельно. Хотя бы для того, чтобы еще раз осмотреть дом в поисках не только телефона, но и посторонних подозрительных личностей. Мало ли, вдруг, уезжая, Станеску охрану у дома выставил. С него станется.

— Лежи — лежи, тебе еще рано ходить. Я все принесу сюда.

— Да мне, вроде как, уже лучше. Зачем вам утруждаться. Лучше вместе на кухне посидим и вы мне расскажите, что я тут вытворяла, пока была покрыта шерстью. А то ничего не помню.

— Нет-нет, тебе бы еще пару дней полежать. А то вон станет нехорошо, или голова закружиться, кто будет наверх тебя поднимать? Я уже стара, а мужиков в доме нет.

Я все же попыталась мягко настоять на своем, но у меня ничего не вышло. Пришлось, чтобы не вызывать лишних опасений и подозрений, остаться в кровати в ожидании, когда меня опять обслужат как немощного инвалида. Ну да ладно, когда мне еще еду в постель принесут в следующий раз. Вполне возможно, что после моей сегодняшней попытки побега, больше никогда. Особенно если поймают. Запрут меня тогда в подвале, да будут мисочки с едой через окошко в двери передавать. Было ли там окошко, я точно не помнила, но что им мешает, в случае необходимости, его сделать? Правильно, ничего.

В этот раз поднос был нагружен едой по самое немогу. Полные тарелки я встретила со счастливой улыбкой на губах. Меня радовал и рис, и две хороших таких отбивных, по размеру каждая была больше моей ладони, и грибочки маринованные, и салат из свежих овощей. А на десерт пирожки с клубникой и компот. Первый раз, за то время что нахожусь в этом доме, я наелась так, что больше не лезло. У меня даже два пирожка осталось. Их я спрятала под подушку.

Как я не просила Иву составить мне компанию, хотя бы пока ем, у меня ничего не вышло. Ива все время вежливо отказывалась, говоря, что у нее дела на кухне. Вроде как ей надо убрать и тесто на завтра поставить. Оборотница, извиняясь, ласково улыбалась, обещала меня чем-то вкусненьким утром побаловать. Так, я опять ничего и не узнала. А ведь ее сынок говорил, что его мать расскажет мне о местных правилах и порядках. По-видимому, не суждено.

Оставшись, в очередной раз, скучать от одиночества в комнате, я тихо подошла к окну, осторожно выглянув на улицу, в попытке увидеть что-нибудь полезное или разобраться куда именно мне и в какую сторону стоит бежать. Кроме понимания, что надо перебраться на другую сторону гор, других идей у меня не возникло.

Вернувшись в кровать, я притворилась спящей красавицей. Следующие несколько часов пришлось играть роль сурка, сутками на пролет не вылезающего из своей норы. Ива несколько раз заглядывала в комнату с проверкой. Это значит, что уходя, надо будет обязательно с помощью подушек, создать под одеялом что-то похожее на силуэт. Я нисколько не скульптор и днем бы этот номер не прошел, а вот ночью, да еще и в темноте… мало ли. С чем черт не шутит.

Уже не меньше часа в доме стояла полнейшая тишина. Оборотница ушла к себе в комнату и больше не выходила. Оно и понятно. Явно уже было далеко за полночь. Поднявшись, я первым делом оторвала подол у рубашки, чтобы он не путался под моими ногами. Бежать решила в ней. Все равно вскоре буду менять облик. Надевать вещи Ионела, даже несмотря на то что в них мне было бы удобнее передвигаться, было противно. Лучше голой идти. После чего, положила подушки так, чтобы казалось, буд-то на кровати кто-то спит, накрыла их одеялом.

Молясь всем святым, я собралась тихо приоткрыть дверь. Днем я не слышала, чтобы она скрипела. Но существует же такой закон, подлости он называется, когда что-то неприятное случается в первый раз именно с тобой.

Затаив дыхание я нажала на ручку, а потом потянула ее на себя. Тихо. Ни единого звука не прозвучало. Облегченно выдохнув, я еще раз прислушалась к тишине дома. Все спокойно. Вот и замечательно. Тенью проскользнув в коридор, оглядываясь по сторонам, я быстро поспешила к лестнице. Пока спкскалась вниз под моей ногой не скрипнула ни одна ступенька. И вот я уже у входной двери. Еще один шаг и буду на свободе. Но вдруг, ночную тишину, неожиданно, как гром среди ясного неба, нарушает вопрос.

— Тася, а ты это куда?

Медленно обернувшись назад, обреченно посмотрела на стоящую на лестнице Иву. Из-за темноты в доме рассмотреть выражение ее лица не получалось. Но была уверенна, она прекрасно понимает, куда я собралась. Точнее, не куда именно, а сам факт, что я убегаю. И к чему тогда был этот вопрос?

Мы обе замерли в ожидании действий друг друга. В начале меня так и подмывало ответить, что-то вроде того, что я на прогулку иду, подышать свежим воздухом. Выспалась за день, вот теперь бессонницей мучаюсь. А после передумала. Все же, пожилая женщина меня выхаживала и заботилась обо мне. Смысла врать, тем более что мы обе все равно будем знать, что это неправда, не видела.

Поэтому, уверенно смотря в грустные глаза оборотницы, честно ответила.

— Ухожу я.

— В таком виде?

Помимо грусти, в голосе медведицы, послышалась еще и растерянность. Я, по-прежнему, стояла неподвижно вполоборота, крепко держась за дверную ручку, готовая в любую секунду, открыв дверь, бросится наутек. Ива это понимала, поэтому и не двигалась, чтобы не спровоцировать меня на решительные действия.

— Тасенька, девочка моя, ты же еще слишком слаба. Мы с трудом вытянули тебя, считай с того света. Одумайся. Куда ты пойдешь, в таком виде, да еще и ночью. Ты же и километра не пройдешь, как тебе опять плохо станет.

Очень захотелось крикнуть, что я уже давно не девочка и тем более не ее. Но сдержалась. Все же Ива не виновата в случившемся со мной. Поэтому, отрицательно качнув головой, тихо проговорила.

— Спасибо, конечно же, вам за помощь и заботу, но я не могу находиться в доме того, кто сначала гнал меня по лесу как дичь, запугав так, что со мной случился первый оборот. И это в моем-то возрасте. Из-за страха, все произошло не совсем удачно. Как вы знаете, зверь полностью забрал на себя контроль не только за телом, но и подчинил себе разум. Но и этого вашему сыну показалось мало. Он притащил меня сюда. И как только дождался, чтобы я пришла в себя, наговорил кучу гадостей, смешал с грязью и обвинил во всех мыслимых и немыслимых грехах. При этом он не дал мне возможности объясниться, не желая меня ни слушать, ни слышать. И в довершение всего Ионел решил меня окончательно добить, сообщив, что, несмотря на то, что я вся такая плохая и противна ему, он, так и быть, все же оставит меня себе, чтобы его зверь, когда ему совсем уж приспичит, мог удовлетворить со мной свое желание. За это я еще и должна быть ему благодарна. Думаете это все? А вот и нет. Ваш сын решил меня спрятать здесь от всего мира и собирается держать взаперти, в отдельно строящейся для меня тюрьме, насколько поняла, до конца моих дней. Так как, непонятно с какого перепугу, Ионел решил, что я его пара. Извините меня, конечно, но в гробу я видела такого благодетеля. Про парность, я, вообще, молчу. Что значит найти свою пару и как с ней обращаются, я прекрасно знаю. Влад был моей парой. Так вот, то, что ваш сын чувствует ко мне, это никак не парность. Скорее похоть и желание. К своей паре так не относятся. Поэтому я лучше пойду. Иначе, для одного из нас, все может закончиться очень плохо. Так как я, за свою свободу, буду бороться до последнего. Поверьте моему жизненному опыту, меня проще убить, чем заставить делать то, что не хочу. А с вашим сыном я не хочу иметь ничего общего. Ни жить с ним, ни спать с ним, ни даже видеть его не хочу.