Сидим мы с Руди, нитки распутываем. Я его, сквозь зубы на чем свет стоит ругаю, а зрители орут: «Начинай, давно пора! А то деньги давай обратно!» Тут я сплоховал. «Подождите, – кричу я в сердцах, – никак мне не распутаться! Мне тут один чертёнок все нитки запутал!» Это я про Руди говорю, а они как завопят: «У него чёрт нитки запутал! Сам говорит! Колдун!» Женщины завыли, убегают. Мужчины беснуются. Пастор говорит что-то и указывает на театр. Древние старухи машут костлявыми кулаками и вопят: «Колдун! На костёр его! У него все куклы – чертенята!» Гляжу я, вся толпа с палками, с ножами прёт на меня, впереди пастор с распятием, бледный, глаза как у волка. «Удирай, – говорю, – Руди!» И сам хочу улизнуть. Куда там! Окружили, повалили наземь, руки мне связали моей же веревкой… Руди догнали, приволокли. А старухи уже сцену ломают, костёр складывают, пастор над моими куклами что-то бормочет, а сам боится до них пальцем дотронуться. Зажгли костёр…»

Мейстер Вальтер выколотил свою трубку.

– А дальше? – спросил парень из пекарни, выпучив глаза.

– Лежу я, как бревно. Руки и ноги скручены веревкой. Лежу и думаю: «Пропадайте, мои куколки, лишь бы нам с Руди отсюда живыми выбраться». Вижу: бежит кто-то с постоялого двора. Бежит проезжий – важный господин. Развевается серый кафтан, кудри вьются по ветру, – видно, забыл впопыхах свою шляпу. Я так и обмер. «Ну, – думаю, – пропали наши головушки! Уж этот-то нам спуску не даст!» Не к добру это, когда господа опрометью бегают, – того и гляди, кого-нибудь прибьют! Подбежал проезжий, остановился, повернул голову к пастору и белой рукой показывает на костёр. Свысока, через плечо говорит проезжий с пастором. «Стыдно, – говорит, – вам, образованному человеку, укреплять суеверие в народе и побуждать его к жестокости!» Нос у проезжего с горбинкой, подбородок кверху. Пастор залопотал невесть что, глаза у него забегали. Проезжий руку чуть-чуть приподнял – довольно, мол, разговаривать… На нас кивнул: «Развяжите!» – а сам моих кукол с земли подбирает, Фауста рукавом обтёр и бормочет: «Бедный маленький Фауст! Бедный мой друг!»

– А ты не врешь, мейстер? – ахнул пекарь. – Признайся, выдумал ты этого проезжего?

Мейстер покраснел.

– Если не верите, нечего просить меня, чтоб я рассказывал… Я вам не сказочник!

– Рассказывай, рассказывай, мейстер, что дальше было? Не слушай пекаря! Дальше-то как? – наперебой заговорили слесарь и бочар.

– Дальше – повёл нас проезжий на постоялый двор. Смотрим мы в окно. Театр догорает. Пастор над ним проповедь говорит. Потом все запели псалом и разошлись. А проезжий Руди на лавку положил – у Руди нога разболелась, после того как его по земле волокли, – а сам со мной допоздна за столом сидел, всё про наши кукольные дела расспрашивал, куда едем да какие представления даём… Прямо скажу: такого господина я от роду не видал!

– А кто же был этот проезжий?

– Хороший человек, даром что дворянин. Он всего «Фауста» наизусть знает и кукол очень любит. А зовут его тайный советник фон Гёте из Веймара. Если бы он за нас не вступился, пропали бы мы с Руди! Эх, плохо нам, кукольникам, там, где попы верховодят и мешают честным людям веселить народ! Ну, хозяйка, ещё кружку пива!

И мейстер Вальтер залпом осушил кружку за здоровье тайного советника фон Гёте, который всего «Фауста» знает наизусть.

– Ну, мейстер, расскажи теперь, что ты видел на Рейне? – сказал высокий слесарь, когда смех и шутки замолкли.

– На Рейне? – мейстер Вальтер понизил голос. – На Рейне видел я Ганса Шульца. Его повесили на воротах замка за то, что он не отработал барщину барону… И пятерых детей Ганса я видел тоже…

Мейстер говорил глухо, отрывисто. Бочар, нахмурившись, кусал усы. Пекарь замер с открытым ртом.

– Ещё я увидел в Шварцвальде виселицы. Висят на них храбрые охотники, крестьяне, что с голоду стреляли дичь в княжеском лесу. Встречал я и вербовщиков в синих мундирах. Они охотятся за рослыми парнями и продают их прусскому королю в солдаты…

– А хорошего ты ничего не слыхал? – дрогнувшим голосом спросил сапожник.

– За Рейном, в Эльзасе, свежий ветер дует. Горят там зарева – пылают замки помещиков… На деревьях, как груши осенью, висят сборщики податей… Собираются мужики с косами, с вилами, громят в городах хлебные склады, а хлеб раздают голодным…

Собеседники забыли свои кружки с пивом. Они ловили каждое слово мейстера.

Вдруг что-то блестящее мелькнуло в окне подвала. Я взглянул. Высокие колёса нарядной кареты катились мимо окна по улице. С запяток соскочили чьи-то ноги в туфлях с пряжками, и шаги затопали по лестнице в подвал. Мейстер замолк.

– Эй, который тут поппеншпэлер? Выходи! – крикнул лакей в рыжей ливрее, появляясь на пороге. Высокий воротник подпирал его сытые щёки.

Все молчали.

– Вот хамье! Долго мне спрашивать? Отвечайте, живо, который из вас кукольник? – грубо крикнул лакей, щёлкнув по двери хлыстом.

– Шапку долой, барская обезьяна! – вдруг взревел бочар, стукнув кулаком по столу.

Все повскакивали с мест. Лакей забегал газами, отступил и сдёрнул треугольную шляпу.

– Да я что ж? Я могу шляпу снять, если люди хорошие… – забормотал он.

– Ну то-то. А теперь, если тебе нужен кукольник, так вот он здесь, а зовут его мейстер Вальтер, заруби себе это на носу! – Бочар ткнул пальцем в мейстера.

Лакей робко подошёл.

– Мейстер Вальтер, баронесса фон Гогенау приказывает, чтобы ты приехал с театром в замок. В будущее воскресенье. Играть велено «Геновеву». Дорогу тебе каждый укажет, – торопливо сказал он и ринулся в дверь.

– Стой! – гаркнул мейстер Вальтер. Лакей обернулся. – Скажи своей баронессе, что мейстер Вальтер в её замок не поедет ни с «Геновевой», ни с «Фаустом», ни с самим сатаной! – отчеканил мейстер.

Хохот грянул в кабачке. Лакей вздрогнул и зайцем пустился по лестнице.

– Ха-ха-ха! Вот это ловко! Ай да мейстер Вальтер! Ай да отбрил! – Бочар хохотал, схватившись за бока.

Пекарь, перегнувшись пополам, взвизгивал от восторга. Сапожник закашлялся в припадке неудержимого смеха, а слесарь крикнул:

– А ну, ещё пивца за здоровье мейстера Вальтера!

И всё-таки пришлось нам с мейстером тащиться в Гогенау. Сам местечковый судья пришёл в балаганчик. Он поднёс здоровенный кулак к носу мейстера и сказал:

– Слушай, мейстер. Если ты не поедешь в замок, так собирай свои пожитки и отправляйся вон отсюда. А если сунешь сюда нос, посидишь в кутузке. Ни места на ярмарке, ни позволенья играть бродягам и бунтарям мы не даём! Понял?

Мейстер Вальтер хмуро кивнул головой. Лишиться места на ярмарке значило потерять заработок.

– Да ты что – белены объелся? Ты должен госпоже баронессе ножки целовать за то, что она твой грязный балаган в свой замок зовет! Верно я говорю, фрау Эльза?

Фрау Эльза пробормотала что-то о баварском пиве, ударившем в голову мужа.

– Ну то-то! Пускай протрезвится! – наставительно сказал судья и пронёс в дверь свой толстый живот, обтянутый зелёным мундиром.

Мы стали готовить «Геновеву». Марта сшила новый бархатный плащ своей синеглазой любимице. Она водила в пьесе Геновеву, говорила и пела за неё.

В субботу с вечера, разобрав сцену, мы сложили доски и сундуки с куклами на тележку, а ночью тронулись в путь, чтобы с рассветом прийти в Гогенау.

Окна замка ослепительно блестели, освещенные восходящим солнцем. Праздничный флаг весело плескался на золотом шпиле. Привратник ворча открыл узорные чугунные ворота, Мы вошли в просторный двор с каменными конюшнями. Сколько золочёных карет, экипажей, обитых бархатом, легких лакированных шарабанов стояло там под навесом и посреди двора! В замок съехалось много гостей. Поварята в белых колпаках уже разводили на кухне огонь.

– Поезжайте в парк! – сказал привратник и махнул рукой направо.

Каштановая аллея уходила вдаль. Посыпанные жёлтым песком дорожки вились среди подстриженных кустов. Здесь сирень подымала свои лиловые свечи, там ранние розочки усыпали алыми звездами сквозную беседку. В зеркале пруда отражался серебряный домик. Чёрный лебедь выплыл из домика, протягивая красный клюв.