На следующее утро уже в восемь часов Холли снова была у меня. Поговорив с Филлис, она сменила ее у изголовья кровати и взяла мою вялую руку. К одиннадцати подъехал Майкл Салливан, и все образовали вокруг меня кольцо, причем Бетси держала меня за другую руку, так что я был в центре. Майкл начал читать молитву. Они уже заканчивали молиться за меня, когда вошли врачи с последними результатами анализов. Несмотря на то что меня всю ночь накачивали антибиотиками, количество лейкоцитов продолжало расти. Следовательно, бактерия продолжала беспрепятственно пожирать мой мозг.

Врачи обсудили с женой все, что я делал за последние две недели. Они пытались отыекать хоть малейший намек на причины моего заболевания.

— Да! — вспомнила Холли. — Несколько месяцев назад он ездил в командировку в Израиль.

Доктор Бреннан насторожился.

Дело в том, что клетки бактерии Е. coli способны обмениваться ДНК не только с другими такими же бактериями, ной с прочими грамотрицательными бактериальными организмами. Это очень важно иметь в виду в наше время, когда люди разъезжают по всему миру, широко используются антибиотики и появляются новые типы заболеваний, вызванных быстро мутирующими бактериями. Если бактерия Е. coli оказывается в биологической среде с другими примитивными организмами, лучше ее приспособившимися к этой среде, она может взять какую-либо ДНК от этих организмов и усвоить ее.

В 1996 году врачи открыли новый штамм бактерий, содержащих ДНК с геном, кодирующим Клебсиелла пневмонии карбапенемазу (КПК), то есть энзим, который обладает устойчивостью к антибиотикам. Эти бактерии были обнаружены в желудке пациента, скончавшегося в больнице Северной Каролины. Штамм привлек внимание врачей всего мира сразу, как только было установлено, что ген КПК может передавать бактерии, которая его усвоила, сопротивляемость не только к некоторым используемым в настоящее время антибиотикам, но и вообще ко всем типам антибиотиков.

Если токсичный, устойчивый к антибиотикам штамм бактерии (чьи нетоксичные собратья присущи организму человека) вырвется на свободу, то это может обернуться катастрофой для всего человечества. За десять лет фармацевтической наукой еще не изобретено нового антибиотика, который мог бы прийти на помощь.

Доктору Бреннану было известно, что всего несколько месяцев назад в израильскую клинику был доставлен пациент с тяжелой бактериальной инфекцией. В надежде справиться с бактерией Клебсиелла пневмонии ему были назначены сильные антибиотики. Но его состояние продолжало ухудшаться. Судя по анализам, антибиотики были бессильны. Дальнейшие анализы показали, что бактерия, населяющая его толстую кишку, усвоила ген КПК с помощью прямого заимствования плазмид устойчивой к антибиотикам бактерии Клебсиелла пневмонии. Другими словами, в организме больного образовалась своего рода лаборатория, где размножалась опасная бактерия, которая могла вызвать эпидемию, сравнимую с эпидемией чумы, погубившей в XIV столетии половину населения Европы.

Это произошло в Медицинском центре имени Сураски в Тель-Авиве и совпало по времени с моей командировкой, целью которой была координация научных инициатив по использованию фокусированного ультразвука в хирургии мозга.

Потом я поехал в Иерусалим. Прибыв туда в три часа утра и остановившись в отеле, я отправился погулять по Старому городу и в конце концов оказался на Виа Долороза (Путь Скорби Иисуса), а также навестил предполагаемое место Тайной вечери. Прогулка произвела на меня невероятно сильное впечатление, и по возвращении в Штаты я часто рассказывал о ней Холли. Я, конечно, не знал ни о пациенте в Медицинском центре имени Сураски, ни о проникшей в его организм бактерии, которая усвоила ген КПК. Бактерии, которая, как выяснилось позже, была штаммом Е. coli.

Мог ли я каким-то образом заразиться устойчивой к антибиотикам бактерией за время пребывания в Израиле? Вряд ли. Но это было единственно правдоподобным объяснением яростной сопротивляемости моей инфекции, и врачи пытались определить, действительно ли именно эта бактерия атаковала мой мозг. Если это так, то мое заболевание уже по одной этой причине могло войти в историю медицины.

Тем временем я пребывал в облаках. Огромных, пышных, розовато-белых облаках, которые ярко выделялись на фоне темно-синего неба.

Над облаками, в невероятной небесной выси, скользили существа в виде прозрачных мерцающих шаров, оставляя за собой следы наподобие длинного шлейфа.

Птицы? Ангелы? Эти слова приходят мне в голову сейчас, когда я записываю свои воспоминания. Однако ни одно слово из нашего земного языка не в силах передать правильное представление об этих существах, настолько они отличались от всего, что я знаю. Они были более совершенными, высшими существами.

С высоты доносились раскатистые и гулкие звуки, напоминающие хоральное пение, и я подумал, не эти ли крылатые существа издают их. Размышляя над этим феноменом позднее, я предположил, что радость этих созданий, парящих в небесной выси, была так велика, что они и должны были издавать эти звуки — если бы они не выражали таким образом свою радость, то просто не смогли бы ее вместить. Звуки были осязаемыми и почти материальными, как капли дождя, которые как бы вскользь касаются вашей кожи.

В этом месте, где я теперь оказался, слух и зрение не существовали по отдельности. Я слышал видимую красоту этих искрящихся серебром существ в вышине и видел волнующе прекрасное совершенство их радостных песен. Казалось, здесь было просто невозможно воспринимать что-либо слухом и зрением, не слившись с ним воедино каким-то таинственным образом.

И еще раз подчеркну, что сейчас, оглядываясь назад, я бы сказал, что в том мире было действительно невозможно смотреть на что-либо, потому что сам предлог «на» подразумевает взгляд со стороны, некую отдаленность от объекта наблюдения, чего там не было. Все было совершенно отчетливым и вместе с тем являлось частью чего-то еще, как какой-нибудь завиток в пестром переплетении рисунка персидского ковра или крохотный штрих в узоре крыла бабочки.

Веял теплый ветерок, что слегка колышет листву деревьев прекрасным летним днем и восхитительно освежает. Божественный бриз.

Я начал мысленно задавать вопросы этому ветерку — и божественному существу, которое, как я чувствовал, стояло за всем этим или было внутри этого.

«Где находится это место?»

«Кто я?»

«Почему я здесь оказался?»

Каждый раз, как я безмолвно задавал вопрос, на него немедленно поступал ответ в виде вспышек света, цвета, любви и красоты, которые волнами проходили сквозь меня. И вот что важно: эти вспышки не заглушали моих вопросов, поглощая их. Они отвечали на них, но без слов. Я воспринимал эти мысли-ответы непосредственно, всем своим существом. Но они были иными, чем мысли наши, земные. Эти мысли были осязаемыми — горячее огня и влажнее воды — и передавались мне в одно мгновение, а я так же быстро и без усилий воспринимал их. На Земле для понимания их у меня ушли бы годы.

Я продолжал двигаться вперед и очутился в беспредельной пустоте, абсолютно темной, но при этом удивительно уютной и умиротворяющей.

При полной тьме она была полна света, излучаемого, казалось, сияющим шаром, чье присутствие я ощущал где-то рядом. Шар был живым и почти таким же осязаемым, каким было пение ангельских существ. Мое положение странно напоминало положение эмбриона в утробе матери. У зародыша в утробе есть молчаливый партнер — плацента, которая питает его и служит посредником в отношениях с вездесущей и все же невидимой матерью. В данном случае матерью был Бог, Создатель, Божественное Начало — назовите как хотите, Высшее Существо, создавшее Вселенную и все в ней сущее. Это Существо было так близко, что я едва ли не чувствовал себя слившимся с Ним. И вместе с тем я ощущал Его как нечто необъятное и всеобъемлющее, видел, насколько я ничтожен и мал по сравнению с Ним. В дальнейшем я буду часто использовать слово «Ом», а не местоимения «Он», «Она» или «Оно» для обозначения Бога, Аллаха, Иеговы, Брахмы, Вишну, Создателя и Божественного Начала. Ом — так называл я Бога в моих первоначальных записях после комы; «Ом» — это слово, которое в моей памяти ассоциировалось с Богом. Всезнающий, всемогущий и безоговорочно любящий Ом не имеет пола, и ни один эпитет не в силах передать Его сущность.