— Это не совсем так, — уточнил Кавелли. — Несколько лет назад здесь провели обширную реставрацию. И хоть она и обошлась в миллионы, это было совершенно необходимо: на протяжении веков фрески становились все темнее и темнее, в основном из-за свечной сажи. В былые времена никто не заботился о том, чтобы сохранить это удивительное пространство. Страшно представить, но здесь ночевали солдаты Наполеона, а немецкие ландскнехты, обрушившиеся на Рим во время Sacco di Roma,[40] использовали капеллу в качестве конюшни для своих лошадей.

Они пошли дальше, пока не достигли противоположного конца зала. Кавелли указал на фреску, помещенную в правом углу потолка:

— Возможно, теперь вы поймете, почему у меня так мало надежды на то, что мне когда-нибудь удастся заполучить эту картину. Мой предок — вон тот тип с мечом.

Пия посмотрела вверх.

— В это невозможно поверить, — проговорила она беззвучно.

— Мой пращур не единственная историческая личность на этой фреске. Микеланджело изобразил множество людей из окружения папы Юлия. Правда, они не всегда радовались по этому поводу.

Кавелли указал в том направлении, откуда они пришли.

— Видите там, в самом низу над правой дверью, голого мужчину с ослиными ушами?

— Крайний справа? Да, кто это?

— Бьяджо да Чезена, папский церемониймейстер. Он критиковал Микеланджело за то, что тот писал обнаженные фигуры, которые более уместны в бане, а не в папской капелле. В отместку художник нарисовал его в таком нелицеприятном виде.

— Надеюсь, это послужило ему уроком! — подытожила Пия.

— А мой прародитель, предполагаю, оставил по себе достойную память. Он изображен в виде Давида, сражающегося с Голиафом.

Девушка с восторгом уставилась на Кавелли.

— Выходит, ваш предок был кем-то вроде святого?

— Святого? Скорее всего, нет. Гораздо более вероятно, что он был порядочной свиньей. Это заметно даже по сюжету картины. Обычно художники изображали то, как библейский Давид поражает великана Голиафа при помощи пращи. Здесь же Давид рубит голову уже лежащему на земле противнику. Наверное, у Микеланджело имелись какие-то причины, чтобы нарисовать эту сцену именно так.

— Но если он был таким негодяем, который отрубал людям головы, то почему…

— Почему его увековечили в Сикстинской капелле? — Лицо Кавелли приобрело несколько мрачное выражение. — Очевидно, он отлично разбирался в том, какие именно головы нужно отрубать. По-видимому, он расправлялся с людьми, которые очень не нравились папе римскому Юлию, и тем самым весьма ему угодил.

Пия снова, как завороженная, уставилась на потолок.

— Святым он на самом деле не выглядит, впрочем, таким уж страшным злодеем — тоже…

— Что ж, таким образом, он хорошо послужил себе и своей семье. Подобные злодеи — неприятные современники, но…

— Но? — лукаво улыбнулась она.

Кавелли смущенно почесал голову и нерешительно произнес:

— …но очень полезные предки.

Они вышли из капеллы через дверь под картиной и стали спускаться по ступеням, сразу оказавшись в потоке туристов.

Вдруг Кавелли потянул Пию за руку.

— Здесь мы будем еще долго пробираться, есть путь быстрее.

Он приподнял веревочное заграждение перед лестницей, находящейся рядом с той, по которой они спускались, и пропустил девушку вперед.

Они находились на площадке, с которой вела лестница, обрамленная колоннами с обеих сторон.

— Знаменитая Scala Regia — Королевская лестница, — пояснил Кавелли. — Необычайно запутанное и асимметричное архитектурное решение. Бернини визуально замаскировал пространство колоннами. Посмотрите: внизу они становятся все толще и толще, а интервал между ними увеличивается. Снизу лестница выглядит значительно длиннее, чем она есть на самом деле, а если смотреть отсюда, она, напротив, кажется короче.

Пия прищурила один глаз и посмотрела вдоль колонн.

— Так и есть!

Они сбежали вниз по лестнице к огромной двустворчатой металлической двери, у которой стоял на посту швейцарский гвардеец с алебардой, и вышли на северо-восточную сторону площади Святого Петра.

— Это — так называемые Бронзовые ворота, официальный вход в Апостольский дворец.

— Довольно претенциозно, но мне нравится, — одобрила Пия.

Он отошел в сторону, чтобы пропустить двух кардиналов, которые направлялись во дворец. Гвардеец вытянулся и ловким движением переместил маленькое металлическое колечко на древке своей алебарды, так что раздался щелчок. Девушка была этим просто очарована.

— Они приветствуют всех важных личностей, но этот щелчок слышат только церковные сановники.

— Что это за странная причуда?

— Традиция. А теперь пойдемте что-нибудь перекусим. Я проголодался, да и книге, чтобы высохнуть, явно понадобится еще некоторое время.

Пия колебалась.

— И куда же мы отправимся? К вам? Мне бы хотелось пообедать где-нибудь в особенном месте.

— Насколько особенном?

— Ну, что-нибудь такое в вычурном ватиканском стиле…

— Легко. Пойдемте.

— А это далеко?

— Пешком дойдем.

— У вас нет машины?

— Есть, но… — замялся Кавелли. — Я не люблю парковать машину в городе.

Девушка недоверчиво рассмеялась.

— А, собственно, почему?

— Потому что… — принялся уклончиво объяснять он, — моя машина — это раритет, коллекционная модель, к тому же кабриолет. Если ее украдут, я больше никогда не найду ничего подобного, поэтому я стараюсь ее беречь.

— Невероятно, я хочу ее увидеть! — тут же воскликнула Пия.

Но его совершенно не прельщала эта идея.

— Позже, а сейчас мы пойдем ужинать, хорошо?

Пия отсалютовала ему, подражая швейцарскому гвардейцу.

— Си, монсеньор Кавелли!

— Вполне достаточно, если вы будете называть меня просто Дон, — улыбнулся он.

Примерно через тридцать минут они вошли в ресторан «Канова Тадолини», находящийся на Виа дель Бабуино. Кавелли придержал дверь, пропуская девушку вперед.

— Надеюсь, что это достаточно особенное место.

Пия кивнула. «Канова Тадолини» был заполнен античными статуями: маленькими, средними и чудовищно огромными, которые выглядели еще внушительнее из-за маленьких размеров самого ресторана. Навстречу спешил тощий официант в черном жилете и белом фартуке.

— Синьор Кавелли, добро пожаловать. Столик на двоих? — он заговорщицки подмигнул.

— Да, Ренато, если возможно, пожалуйста, наверху.

— Си, синьор.

Официант повел их вверх по узкой деревянной лестнице, через два небольших зала, где, сидя за столиками, громко переговаривались несколько семей и молодых пар. Наконец, показалась маленькая уютная комната с одним-единственным столиком.

Кавелли повернулся к своей спутнице.

— Надеюсь, вам понравится мой выбор. Не люблю, когда во время еды вокруг меня суетятся.

Пия села за стол и посмотрела на него с вызовом.

— И в другое время, наверное, тоже, не так ли? Отсутствие суеты — необыкновенно удобно, если живешь в такой крошечной замурованной стране, куда нет доступа чужакам?

— Чрезвычайно удобно. — Он подал ей меню. — Настоятельно рекомендую вителло тоннато.[41]

Еду подали быстро, при этом она оказалась такой вкусной, что они поначалу забыли обо всем на свете. Следующие три четверти часа прошли в приятной безмятежности. Наконец, когда официант уже унес посуду, Кавелли полез во внутренний карман пиджака и вытащил несколько скрепленных между собой листов и через стол протянул их Пие.

— Взгляните на это.

Она взяла бумаги и посмотрела на страницу, лежащую сверху.

— И больше ничего?

— До самого конца ничего, кроме цифр. Эти бумаги тоже были в письме вашего дяди. Вы, наверное, упустили их из виду, несмотря на то что они лежали на моем столе.