— Все в порядке, Саша. Вашего «Оборотня» уже ждут. Успокойтесь. Да возьмите же меня под руку и улыбайтесь. Или вы не рады встрече? Тогда вообразите, что вас встретила не я, а Галя...

4

Сигнал «номер три», переданный сержантом Ниной Матвеевой по радио, принял Алексей Петрович Климов, находившийся с группой сотрудников в машине, стоявшей на привокзальной площади. Машина быстро опустела: чекисты приступили к следующей части операции. Надо было осуществить арест преступника, но сделать это без огласки, конспиративно.

...Собственно, арестовать «Оборотня» можно было еще пять дней назад, когда он вышел из леса к небольшой железнодорожной станции в дачном поселке. Можно, но следовало ли?

Климов тогда долго и ожесточенно спорил по этому вопросу и с пограничниками, и со своим начальством. Считал арест нецелесообразным: к станции вышел один преступник, второго не было. Логично было предположить, что они временно разошлись, чтобы, встретившись где-то, снова предпринять попытку прорыва через границу. А если это предположение верно, то взятый под наблюдение обнаруженный враг должен неминуемо привести к другому.

«Должен... А вот не привел же, — раздраженно подумал Климов. — Впрочем, может быть, они назначили встречу здесь, в Каменске? И все равно Колчина надо брать, долго держать его на «невидимой привязи» невозможно, расшифрует наблюдение, уйдет. Нужно брать, но тихо, без шума, чтобы не напугать сообщника, если он явится.

И какого дьявола так долго молчат пограничники? Пора бы уж сообщить результаты поиска по предполагаемому маршруту Колчина от места прыжка с поезда до той дачной станции... Возможно, обнаружились бы следы и Рачинского... Но куда же он идет?»

...А по улицам Каменска неторопливо шел его обыватель — Михаил Павлович Овчаров, возвратившийся домой после чудесно проведенного отпуска. Степенно раскланивался со знакомыми, с некоторыми останавливался переброситься парой слов. Улыбался. Подолгу стоял перед витринами магазинов, глядя в зеркальные стекла. В парикмахерскую, сокращая расстояние, прошел проходным двором. Через второй проходной вышел к реке.

Но почему Колчин шел не к дому, в котором жил вот уже четыре года? Миновав мост, он направился к новому парку, совсем недавно созданному на южной окраине города, в излучине капризной уральской речушки. На берегу ее остановился, снял пиджак, извлек из такой же новенькой, как и костюм, балетки бутылку пива, бутерброд и присел на траву.

...Прошел час, второй — Овчаров продолжал сидеть на том же месте, лениво развалившись и, на посторонний взгляд, от нечего делать разглядывал противоположный берег.

5

Майор Климов переодевался в автомашине, перед включенной радиостанцией, связывавшей руководителя операции с другими ее участниками. Машина стояла в переулке, метрах в сорока от входа в парк, среди пышно разросшегося боярышника, и Колосков не сразу нашел ее. Выслушав Сашу, доложившего о поведении «Оборотня» в поезде «Ленинград — Каменск», майор раздраженно выругался. Саша удивленно поднял глаза: за все время практики ему не приходилось слышать от своего шефа подобных выражений. А Климов с трудом подавлял в себе раздражение.

Все яростные споры, вся труднейшая работа по организации наблюдения за преступником оказались напрасными. К сообщнику он не привел...

— Что будем делать дальше, товарищ майор? — тихо спросил Саша Колосков.

— Дальше? Сначала получи еще один наглядный урок по методам проверки и конспирации, — ответил Климов, натянувший на себя поношенную куртку и начавший примерять соломенную шляпу. Шляпа явно была великовата, сползала на нос. Недовольно хмыкнув, Алексей Петрович принялся прилаживать внутрь сложенную узкой полосой газету.

— Думаешь, зря Колчин сидит там, на бережке? — кивнул он в сторону парка. — Отдыхает после дальней дороги? Нет, дорогой, за речкой — дом, где он жил последние годы. Там у нас засада: Евгений ждет не дождется хозяина. Арестовать его при входе в дом было бы и удобно и конспиративно. А хозяин не идет. Сел вот в парке, а сам ведет наблюдение за своим домом, так сказать с тыла, со стороны огорода. И не предупреди мы Гребенщикова по рации — расшифровал бы Колчин засаду, уж очень удобный у него наблюдательный пункт.

К машине подошел Николай Березкин. Александр даже не сразу узнал его — так меняла чекиста одежда: клетчатая навыпуск рубашка, полотняные брюки, сандалии на босую ногу. В руках — несколько удочек, корзинка. Водрузив, наконец, себе на голову соломенную шляпу, Климов вылез из машины, взял у Березкина часть снаряжения.

— Будем брать Колчина здесь, — сказал он Колоскову. И, усмехнувшись, добавил: — Думаю, в таком виде подпустит к себе, не заподозрит, хотя мы и повторяем его маскировку.

Однако «Оборотень» чуть было не заставил чекистов вновь изменить их планы. Не успели Климов и Березкин отойти от машины, как на рации вспыхнула сигнальная лампочка и прозвучал зуммер вызова. Наблюдавший за Колчиным сотрудник докладывал: преступник идет к выходу из парка.

...Саше Колоскову, севшему за руль машины, хорошо видно, как к западным воротам парка с разных сторон приближаются преступник и чекисты. Правая рука Колчина в кармане. Вот они поравнялись. Еще секунда — и Березкин, выпустив из рук удочки, сжал «Оборотня» в своих медвежьих объятиях. Особое внимание — правой руке преступника, почти одновременно перехватил Климов ее запястье, сдавил, извлек из брючного кармана пистолет. Щелкнули наручники. Из внутреннего кармана пиджака Колчина вынут охотничий нож.

Колосков трогает машину с места, подгоняет ее к воротам парка. Через две минуты серая «Волга» уже мчит по улицам города. На заднем сиденье ее — три человека. Того, который в середине, бьет мелкая дрожь, он бел от злобы и страха, он знает — это конец.

...А в парке два мальчугана с удивлением рассматривают брошенные на аллее удочки. Чудо их появления необъяснимо, а соблазн завладеть — ох, как велик. Они не подозревают, что строгий начфин в свое время еще вычтет стоимость этого «инвентаря» из климовской зарплаты.

ФИОЛЕТОВОЕ ПЯТНО

ПРОЛОГ

Жирное фиолетовое пятно расползлось по белой стене. От него, как от кляксы в школьной тетрадке, раскинулись в стороны пунктиры мелких брызг. В нижней части пятна — глубокая белая вмятина в штукатурке, из нее тонким прерывающимся ручейком сыплется известка.

Взгляд белесых, с расширенными зрачками глаз арестованного прикован к стене. Схваченный за локти двумя офицерами, он тяжело опускается на стул.

Это он минуту назад с силой метнул массивную чернильницу из зеленого стекла, целя ее в голову начальника следственного отдела управления НКГБ подполковника Севрюкова. Несмотря на возраст, стройный и гибкий в движениях, подполковник успел отклониться в сторону. Ударившись в стену, чернильница с глухим стуком упала на пол.

Внешне спокоен подполковник, только бледнее обычного его лицо с крупными резкими чертами, глубокими морщинами на лбу. Не дрогнут пальцы, разравнивающие на газетной полоске щепоть махорки. Той самой необычайной крепости махорки, что повсеместно заслужила неофициальное название «смерть немецким оккупантам». Терпкий табачный запах заполняет помещение, голубые, причудливой формы кольца дыма медленно поднимаются к потолку.

Арестованный, по-прежнему не отрывая взгляда от пятна на стене, неподвижно сидит на стуле, стоящем посередине скромного кабинета Севрюкова. Его впервые привели сюда. Привели потому, что уже неделю он упорно молчит на допросах, глядя куда-то мимо следователя. Молчит со дня ареста.

Севрюков, наклонившись, поднимает чернильницу, ставит ее на стол.

— На что вы надеетесь? — спрашивает он.

Голос подполковника звучит ровно. И не понять, спрашивает ли он об этой дикой вспышке, жертвой которой едва не стал сам, или имеет в виду упорное молчание подследственного. Покрутив регулятор негромко потрескивающего репродуктора, Севрюков прошелся по кабинету.