Если следят за Костей — то это ерунда. Или все же совпадение? Или у Миры с Максом проблемы.

Вечное сияние чистого Белова меркло на глазах. Уже через неделю его усталость бросалась в глаза. Поскольку к его возвращению с работы я почти всегда находилась у Танаевых, то могла отметить эти изменения. Он уже не шутил безостановочно, не составлял нам компанию в «Тысяче», а просто сидел на диване, напоминая залипшую на клейкую пленку муху.

Сегодня он, как и обычно, вернулся с Максом — тот забирал друга после работы. Теперь даже Танаев выглядел более жизнелюбивым и разговорчивым существом, чем Белов.

— Аванс получил! — Костя сказал это почти восторженно, что сильно выделяло эту фразу из произнесенных им за все последние дни. — Слушайте, как люди живут на такие деньги? Я, кажется, на сотовую связь в месяц тратил больше.

Мира накладывала ему рис с жареной колбасой в тарелку, а Макс решил заметить:

— Люди на такие деньги и не живут. Люди работают весь день, а не пару-тройку часов по вечерам.

Белов обреченно почесал лоб, потом протянул Максу смятые бумажки.

— На, за проживание.

Танаев покачал головой:

— Ты тут живешь бесплатно.

Этой реплике никто не удивился. Очевидно же, что Костю тут приютили далеко не из меркантильных соображений, у хозяев было предостаточно финансов, чтобы прокормить еще один рот без особого напряжения. Но я сейчас была на стороне Белова — он тоже понимал, что у них нет других мотивов, кроме искреннего желания помочь, но не хотел выглядеть обузой. Хотя бы в собственных глазах. Именно для этого он таскал почти ежедневно тяжелые ящики в кафе, разгружал машины и даже временно забил на уроки, именно для этого заполучил темные круги под глазами и вечно плохое настроение. Он хотел чувствовать себя человеком, а Макс, которому человеческое самовосприятие вообще было чуждо, этого не понимал. Я уж было хотела вмешаться, но меня опередила мудрая Мира:

— Ты же у нас приемыш, так что мы обязаны тебя кормить и заставлять пылесосить. Но давай деньги сюда, а то тебе еще рано самому себе наркотики покупать. Завтра пойдешь со мной в магазин за продуктами.

Он улыбнулся ей с усталой благодарностью.

Я уж было начала делать ставки, через сколько дней он бросит эту идею с работой и, скорее всего, посчитает себя обязанным вернуться домой, но Белов меня удивил. Постепенно он стал возвращаться в свое привычное состояние, начал закрывать долги, накопленные за последние недели в гимназии, перестал раздражаться по мелочам и теперь уже не выглядел таким опустошенным. Наверное, он привыкал, втягивался, научился рассчитывать силы. При этом ни разу не заикнулся о том, чтобы сдаться. Правда, при любой возможности вворачивал в разговор то, что он, дескать, человек рабочий, поэтому лишний раз рассиживаться в кафе или шляться по парку ему недосуг.

При этом я несла собственную вахту, ежедневно отчитываясь по телефону перед его родителями. Вначале звонила только мама — с ней было достаточно выслушать, пока она проплачется. Но примерно через пару недель позвонил и Игорь Михайлович. Я ему честно рассказала и о работе Кости, и о том, что у него все в порядке, включая учебу. Мой собеседник ответил только:

— Ладно.

После затянувшейся паузы я уже хотела попрощаться и отключить вызов, как Игорь Михайлович добавил:

— Может, это и неплохо. Лишь бы не вляпался никуда.

Конечно, я рассказала Косте об этом разговоре и добавила, что ему пора пересмотреть отношения с родителями. Пусть не возвращается, если не хочет, но было бы неплохо хотя бы матери позвонить. Заметила, что их беспокойство искреннее, характеризующее их настоящее отношение к сыну. На что Белов ответил:

— А я и раньше не сомневался, что они меня любят. Но я пока сам не готов вернуться, потому что все очень быстро станет, как раньше.

Я понимала. Он сейчас выползал из своей ямы, как я недавно из своей. Если он сам внутренне не изменится, то все скоро откатится в привычную колею, потому что старые правила менять сложно. Только новый он сможет создать новые.

Парадоксально, но самые большие трансформации происходили не с Беловым, а с Максом. Он уже несколько раз встречался со Светланой, работавшей в том же кафе. По рассказам Миры, Макс до сих пор никогда не повторялся, так что это был нонсенс. На прямые вопросы он, по своему обыкновению, не отвечал, но меня посетила мысль, что он проводил некий эксперимент, и тот оказался успешен. Они не встречались в прямом смысле этого слова — никаких свиданий, цветов и знакомств с друзьями, просто редкий секс — но уже это для Макса было прорывом. На себе же я больше пристального его внимания не замечала, как, впрочем, и холодности.

Я отгоняла от себя мысли, связанные с осмыслением наших возможных отношений. Своим непонятным «Я подожду» он определил направление моих раздумий, но я усилием воли в ту сторону не заглядывала. Чего он подождет, интересно? Что я когда-нибудь добровольно соглашусь стать для него одной из десятков, если не сотен? Нет, я — человек разумный, но эти мимолетные весточки в сознании почему-то заставляли меня хотеть плакать, причем без осознаваемой причины. Какая-то внутренняя тяжесть, горечь, но все это было ненужным — если бы я позволила себе всерьез об этом задуматься, то горечь стала бы моим неизменным спутником. Поэтому я старалась радоваться за парня, которому и без того в жизни досталось слишком много плохого: красивая, раскованная Светлана, не стремящаяся к серьезным отношениям — это именно то, в чем сейчас Макс нуждался. И если случится такое, что именно с ней он и научится любить, то я буду громче всех кричать «Горько!» на их свадьбе. Хотя сейчас такие перспективы выглядели совсем уж бредовой фантастикой, но… почему я раньше не замечала за собой такой гнетущей апатии? Когда эта девушка всплывала в наших разговорах, я попросту удалялась мысленно за мексиканскую границу.

Раз в несколько дней мы ужинали все вместе у меня дома. Моя мама настаивала на этом, подчеркивая, что это обязательное условие, если я хочу и дальше иметь такую же свободу в общении с друзьями. Белова она обхаживала, как сына, но, уверена, не из-за того, что он мой парень, а пытаясь компенсировать ему отсутствие родительского тепла в последнее время. Она не хотела допускать мысли, что именно в последнее время он, пусть и заочно, получил больше родительского тепла, чем за всю предыдущую жизнь.

Отношения у Миры и Кости оставались какими-то странными, но перестали быть напряженными. Забавно было наблюдать, как «железная леди» превращается в обычную малолетнюю девчонку, играющую с симпатичным ей мальчиком в «тепло-холодно». И только один раз она вынесла свои настоящие эмоции на публику. Это случилось в один из первых дней, когда Белов только привыкал к новому режиму и по этой причине не находил в себе сил отвечать на ее манипуляции, как прежде. Ее обычное мимолетное касание не вызвало никакой реакции, повторная, уже почти очевидная, ласка встретила только усталую отмашку. И только после этого Мира не выдержала, обхватила его руками и чмокнула в губы. Белов, словно до этого притворялся, ожил и поцеловал ее уже по-своему, без детских игр.