— Ты имеешь в виду Полковника? — мгновенно догадался Алик.

— Так точно. Перед смертью Дед попросил его принять и обогреть твоего покорного слугу.

— Тебя, что ли?

— А то кого же?

— Ты это серьёзно?

— Серьёзней не бывает.

— Во дела… Оказывается, и среди красных балаболов иногда встречаются нормальные люди…

22 ноября 1942 года в местах, где воевали наши герои, ударили первые морозы, которые, как известно, во все века и времена не только не студили, а и очень даже подогревали наступательные порывы русского воинства.

Именно в тот день войска 3-го механизированного корпуса генерала Катукова начали выдвигаться ближе к фронту — в район Борисово — Заборье[43] для того, чтобы поддержать огнём действия стрелковых дивизий на участке 22 армии[44].

Правда, основной удар всё же предстояло нанести не им, а частям Первого мехкорпуса под командованием Михаила Дмитриевича Соломатина, совсем недавно (8 сентября 1942 года, то есть в один день с 3-м МК) сформированного в Калинине на базе 27-го танкового корпуса.

25 ноября после мощнейшей артподготовки, длившейся два с небольшим часа, красные воины пошли в долгожданную атаку.

Но…

Опытный противник, прошедший не одну войну и успевший истоптать своими сапогами чуть ли не всю Европу, начал обустраивать нынешние позиции более чем полгода тому назад и успел как следует подготовиться к ведению оборонительных действий: установил минные поля и проволочные заграждения; вкопал в землю повреждённые советские танки, намереваясь использовать их в качестве дотов, то есть долговременных огневых точек; подготовил и расположил в непосредственной близости от передовых качественные резервные части, в том числе и один полк моторизованной дивизии "Великая Германия".

Поэтому уже в первые часы боя советская пехота понесла тяжелейшие потери и практически ни на шаг не продвинулась вперёд.

Относительного тактического успеха смогли достичь лишь бойцы 830-го стрелкового полка, поддерживаемые 1-й гвардейской танковой бригадой подполковника Владимира Михайловича Горелова — человека необыкновенной личной храбрости, предпочитавшего находиться всегда в самой гуще событий рядом со своими героическими воинами.

Да что там рядом? Во главе их, как положено славным русским богатырям!

С Катуковым они были близко знакомы ещё с мирных времён. В начале войны плечом к плечу сражались с превосходящими силами противника в районе Луцк — Дубно — Броды, параллельными курсами отступали в сторону столицы Советской Украины города Киева…

Пройдёт совсем немного времени, и привередливая судьба снова сведёт воедино двух славных сынов советского Отечества, и они вместе будут бить ненавистного врага аж до…

Нет, не до великой Победы. Как бы этого всем нам ни хотелось.

До 28 января 1945 года, когда подлая (и, что самое обидное, — своя же!) пуля в спину прервёт светлую жизнь одного из самых талантливых (и молодых — 1909 года рождения) командиров Рабоче-крестьянской Красной армии[45].

Однако давайте не будем в очередной раз опережать события…

К исходу 27 ноября в немецкой обороне наконец-то была пробита небольшая брешь. Но расширить её не удалось, и уже в начале декабря враг перешёл в контратаку, заставив наших ребят буквально вгрызаться в основательно замёрзшие берега красавицы Лучёсы…

К исходу 5 декабря вынужденно перешёл к обороне и 3-й мехкорпус. В ходе 9-дневный боёв его личный состав сократился до 922 активных штыков; в строю остались лишь 1 танк КВ, 25 — Т-34, 14 — Т-70 и 11 — Т-60 — всего 51 боевая машина.

При этом было потеряно 136 единиц бронированной техники, из них 77 — безвозвратно. В земле остались лежать 1119 героев-катуковцев, ещё 96 пропали без вести. 3452 человека получили ранения различной степени тяжести.

Но в конечном итоге вбитый в оборону врага выступ вдоль Лучёсы был всё-таки удержан.

Конечно же наш главный герой тоже угодил в ту безжалостную, кровавую мясорубку. Причём не один. Вместе со старым другом Дровянниковым — теперь они воевали плечом к плечу, в одном, как говорится, общем строю. В начале декабря оба были контужены взрывом упавшего поблизости снаряда, но ехать в госпиталь отказались категорически.

Необходимая медпомощь была получена в местах базирования — их часть, как и весь 3-й механизированный корпус, была отведена в недалёкий, но всё-таки тыл и там подверглась необходимому доукомплектованию.

Да… Ещё… Именно в то время старший сержант Подгорбунский стал наконец-то коммунистом, младшим политруком, а вскоре и вовсе… ротным комиссаром — конечно же благодаря не только личным качествам, но и протекции товарища Попеля.

Тогда же Володьке присвоили и первое офицерское звание — причём сразу полноценного лейтенанта, не какого-то там "младшего".

Да, кстати…

На партийной комиссии ему задали вопрос:

— Какие газеты вы читаете?

Ответ восхитил и… возмутил:

— Никакие! А зачем? Международное положение я сердцем чувствую!

И ничего — прокатило! Приняли!

Вот такие метаморфозы иногда случались в ненавистной кое-кому "империи зла"…

Босяк, беспризорник, по сути — уголовник-рецидивист, а после года на фронте член, как её позже назовут, руководящей и направляющей партии, заместитель командира роты по политической части, непререкаемый моральный авторитет и образец для остальных бойцов бригады.

Достойный пример для подражания?

Вне всяких сомнений.

И явиться он, что бы в наше время ни говорили, мог только в одном, — том, уже отжившем, поистине рабоче-крестьянском, государстве.

Впрочем, самого Владимира Николаевича такие, как он говорил, "кренделя" на службе не очень-то и устраивали — несмотря на небывалый карьерный рост.

Ведь он давно мечтал о чём-то своём, особенном, уникальном, выдающемся… Чтобы впереди всех с максимальной долей риска!

И такая работёнка для нашего героя вскоре нашлась. Спустя всего несколько месяцев.

Летом 1943-го…

А пока… Новый год!

Дровянников вырезал из плотной наждачной бумаги (так тогда — как, впрочем, и сейчас! — механики-водители называли полагающуюся им по долгу службы шлифовальную шкурку) танк, контурами напоминающий родную "тридцатьчетвёрку", и повесил его на живую ёлку рядом с другими такими же самодельными новогодними игрушками: звёздами, грибами, пушками, касками и автоматами; после чего влился в не очень стройный солдатский хоровод.

Там его и обнаружил Подгорбунский, до того уже длительное время тщетно искавший своего "кореша" по всем закоулкам расположенной на краю смешанного леса огромной, ещё не огороженной территории, где нашла временное пристанище их славная войсковая часть.

Где только не шарил… А он, жучара, здесь, рядом, чуть ли не на самом видном месте — в трёх метрах от КПП[46], оборудованного, как положено, сторожевой будкой и шлагбаумом!

— Товарищ ефрейтор!

— Я!

— Подойдите, пожалуйста, ко мне.

— Есть!

Алик разорвал круг и небрежным, лишь отдалённо напоминающим строевой шагом направился прямиком к комиссару своей танковой роты, дожидавшемуся его на одной из тропинок, недавно протоптанных в снежных сугробах сотнями сапог.

— Доклад по форме держать или как? — хитро прищурил он и без того маленькие разбойничьи глазки.

— Отставить, — доброжелательно выдал свежеиспечённый замполит, широко улыбаясь. — С глазу на глаз попытаемся обходиться без лишнего официозу. Всё же не один год вместе баланду жрали.

— Пять баллов… Красава! Прими мою уважуху, старина.