В комнате Челси продолжалось разрушение: слышался звон разбиваемой посуды и треск ломаемого дерева. Все эти звуки эхом отдавались по всему дому.

Мажордом не замедлил придти, чтобы узнать мнение Синджина по этому поводу.

— Завтра все уберите. Она к тому времени остудит свой пыл. Пусть все ложатся спать. Уже ничего не сделаешь.

Хотя сам Синджин пошел наверх после того, как один из арабов, стоявших под окном Челси, подошел к хозяину, беспокоясь, как бы госпожа не причинила себе вреда. Синджин прислушался, а потом сказал:

— Смотри, чтобы она не сбежала.

Но когда минут десять спустя на террасу с грохотом свалился туалетный столик, едва не задев одного из стражников, Синджин, вздохнув, сказал Сенеке:

— Такое впечатление, что она не собирается ждать до утра. — Наполнив свой бокал, он одним глотком выпил коньяк, неестественно тяжело вздохнул и встал. — Если я не вернусь, — произнес он, мрачно улыбаясь, — посылай подкрепление.

Синджин вошел в комнату и, захлопнув за собой дверь, с минуту стоял, наблюдая за Челси так, как будто одного его присутствия было достаточно, чтобы она подчинилась. Перламутровые пуговицы его полосатого жилета мерцали при свете свечи; замшевые бриджи казались бархатными; рубашка была белее снега; ноги в ботинках для верховой езды твердо стояли на ковре, будто у него было право так вот вызывающе смотреть на нее.

В отместку за это каменное спокойствие она запустила в него последней статуэткой. Она ударилась о стену всего в сантиметре от цели и, разлетевшись сотнями, осколков, упала на ковер.

Он даже не сдвинулся с места, хотя на скуле у него выступила капелька крови. Не сводя с нее глаз, он вытащил осколок и бросил его в кучу остальных.

— О Боже! Я очень сожалею, — произнесла Челси.

По правде говоря, она не была ни капли раздражена или разгневана, просто в подобной ситуации ей больше ничего не оставалось.

— Да уж, не помешало бы, — мягко ответил Синджин, оценивая степень разгрома. В комнате ничто не осталось нетронутым. Что не удалось сломать, было испорчено. Она даже умудрилась свернуть несколько стержней из передней спинки кровати.

— Я уже не знала, как еще привлечь твое внимание, — сказала Челси. И пока он думал, что существует несколько менее разрушительных способов, например послать записку, она добавила:

— Даже сейчас ты не особенно торопился. Наверное, ты привык уже к женским истерикам.

Он не был настолько глуп, чтобы поверить в это, хотя, откровенно говоря, одной записки было бы недостаточно. При любых обстоятельствах он с большой неохотой согласился бы поговорить с нею потому, что он совершенно не был уверен, что сможет удержать себя в руках. Соблазн отомстить ей за те изменения, которые она принесла в его жизнь, был непомерно велик. Гораздо спокойнее было вообще не встречаться с нею. Даже сейчас ему стоило немалых усилий не ударить ее.

— Ну что ж, привлекла. — Он окинул взглядом комнату, усеянную осколками стекла и обломками мебели. Затем добавил, улыбнувшись:

— Это вычтется из твоих карманных денег.

— А у меня уже есть карманные деньги?

Она сказала это так трогательно, что он поразился мысли о том, что они официально все-таки муж и жена, и любое напоминание об этом действовало ему на нервы.

— Прямо как твой папаша, — отрывисто сказал Синджин.

Слово «женитьба» и все, что с ним связано, уже буквально сидело у него в печенках, напоминая о недавней пытке; какая уж тут любовь.

— Мы можем поговорить как разумные люди о нашем.., гм.., положении?

— Нашей женитьбе, ты хочешь сказать, — он все же выдавил из себя это ненавистное слово. Челси и бровью не повела.

— Да.

Он прикинул расстояние между ними, размер комнаты — слабая защита для худенькой женщины, все еще одетой в костюм для верховой езды.

«Но даже в гневе я никогда не подниму руку на женщину», — соображал он. Даже при том, что мысль ударить ее за грехи отца казалась ему привлекательной, он не мог заставить себя сделать это.

— О чем ты хочешь поговорить? — тихо спросил он, ища глазами, куда бы сесть. Но все вокруг была или разломано или усыпано осколками, так что он остался стоять.

— Главное, сколько ты намереваешься меня здесь держать.

— Не знаю.., может, пока здоровье не позволит мне расквитаться с твоим отцом и братьями.

— Со всеми?

— Это будет зависеть от твоего отца.

— Что ты хочешь от него? И могу ли я помочь?

— Мне нужна лишь свобода, тебе с ней, кажется, тоже не особенно везет.

Он был, к сожалению, прав.

— А до тех пор я — заложница?

— Что-то вроде этого. — И тут ему пришла мысль:

«А если ребенок будет совершенно не похожим на меня, можно будет отказаться от него». Пусть для этого даже придется скупить весь Ватикан. Денег у него хватит.

— Подождем, пока родится ребенок — добавил Синджин.

Челси вдруг почувствовала необыкновенную слабость. Беременность давала о себе знать, к тому же от мысли, что придется провести в заключении столько времени, у нее перехватило дыхание.

— Тебе плохо? — Она была бледной, как бумага.

— Немного кружится голова, — прошептала она и присела на подоконник, не доверяя своим ногам.

Свежий ночной воздух немного взбодрил ее.

Когда головокружение прошло, она улыбнулась:

— Мне не стоило устраивать такой разгром. Я думала, что смогу убедить тебя и ты меня отпустишь.

— К сожалению, не могу. Пока ты здесь, твой отец не посмеет появиться. Осталось не так долго ждать.

— Больше шести месяцев, — она взглянула на него; равнодушно-отчужденно он стоял, прислонившись к двери.

— Ты не веришь, что это твой ребенок?

На секунду он задумался, как бы это помягче сказать:

— В моем положении, — наконец произнес он, — я бы хотел быть совершенно уверен. Этот ребенок мог бы стать наследником моего титула.

— Мог бы?

— Если он мой.

— А если нет?

— Мягкость мягкостью, но в то же время надо оставаться честным: я разведусь с тобой…

Она тоже была не против как-то решить все эти проблемы, но это было сказано так холодно, что она невольно обиделась. К тому же он был человеком дела.

В те времена мужчины не несли почти никакой ответственности за свой любовные похождения. Были, однако, исключения, но увлечение редко оканчивалось свадьбой. И только женщины, с которыми было о чем поговорить, могли требовать чего-либо от своих любовников. Обычно это была либо счастливая судьба, либо необыкновенная красота.

С другой стороны, любовник тоже должен быть открытым для такого рода разговора. А это значит, что он либо нуждается в деньгах, либо ниже ее по положению. Ни то ни другое Синджина не касалось.

Синджин знал, что, если только не случится чего-то из ряда вон выходящего, как в случае с графом Дамфрисским, он в полной безопасности.

— Ты не сможешь развестись со мною, — возразила она из упрямства, задетая за живое его непомерным высокомерием. Он знал, что она имела в виду, и не знал, говорила ли она правду или притворялась. На сей раз она была уверена.

— Это мы еще посмотрим.

— Опять вернулись к самому началу. Буду ли я свободной после рождения ребенка?

— Конечно.

— Даже если он унаследует твой титул?

Он не упомянул о том, что у него уже есть, сын.

Но она должна была знать об этом. Он никогда этого не скрывал.

— Конечно.

— А ребенок?

Они опять пришли к этому вопросу. К вопросу, о котором он не хотел ни думать, ни отвечать на него сейчас. Слишком много других проблем надо решить в первую очередь.

— Я не знаю, — честно, ответил он, смутившись, когда увидел, что она расплакалась.

— Прости меня, — через мгновение, глотая слезы, произнесла она. — Я так часто.., стала.., плакать… — Хотя Челси и предвидела такой ответ, она необычайно расстроилась. Ее нервы были расшатаны до того, что, казалось, любое событие выводило ее из равновесия.