— Но я уже в номере… И не думаю…

— Выходи.

— Что? Куда?

— Кипр крохотный, детка. Не успеешь оглянуться, и я уже у твоего отеля вместе с такси.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. Ты же не хотела делать это у себя в номере. Так что?

— Я не знаю, Марк…

— Решайся. Я уже сажусь в такси.

— Я не поеду с тобой…

Мое сердце пропустило удар.

— Просто поднимайся ко мне, — закончила мысль Марианна. — Гостиница «Савой». Пятьсот восьмой номер. Мне так лень сейчас куда-то ехать.

Вся тьма моей бездонной черной души снова лезет со всех щелей, куда ее только что смогла загнать Вера.

Она сама приняла это решение.

Разве у Марианны не было выбора? Ей всего-то и нужно было отказаться, послать меня к черту или даже не поднимать трубку. Вместо этого она назвала адрес и пригласила к себе. И после этого я плохой? Это я должен отказаться от минета и довольствоваться кулаком в душе?

Если вы так считаете, то у меня для вас плохие новости: мир ужасен и полон грязи. Добро пожаловать на борт и снимите ваши розовые очки, самое время увидеть реальность такой, какая она есть.

Пора делать фотографии, которые приведут ее жениха в бешенство. Зря я, что ли, спал с ней в аэропорту?

Ослепительно улыбнувшись консьержу, я беспрепятственно поднялся на пятый этаж. Марианна открыла сразу и, пропуская в номер, приставила палец к губам. Веди, мол, себя тихо. Значит, жених и правда может быть за соседней стеной. Не сказать, чтобы я был удивлен. Вероятно, женщинам уже просто не под силу меня хоть чем-то удивить.

Кроме Веры, разве что.

На Марианне кремовая комбинация, через шелк которой видны твердые соски. Она уже возбуждена и, могу поспорить, белья на ней тоже нет.

Мельком вижу в углу номере на шкафу большой чехол для одежды. Я его сразу узнаю. Уже видел в аэропорту в трясущихся руках другого мужчины.

Прелюдия мне не нужна. Сразу притягиваю ее к себе, но почему-то целую в шею. Не могу коснуться губ.

А она тянется к губам, но я нахожу ее рту другое применение. Она мигом опускается на колени. У меня стоит уже давно, но Марианна не знает, что в этом нет никакой ее заслуги.

Ощущений от ее минета ровно столько же, сколько ревности было в ее голосе: ноль целых, ноль десятых. Даже мой кулак справился бы лучше.

Поднимаю ее с колен и ставлю на кровать на четвереньки. Комбинашка задирается, обнажая розовые ягодицы. Белья на ней действительно нет.

Рву презерватив зубами. Вхожу. Трахаю.

И понимаю, что не кончу.

Ни за что и никогда. Только не сегодня. Хоть стреляйся.

Наращиваю темп, и Марианна вгрызается зубами в простыню и кончает. Один раз, следом второй. А я — даже близко нет.

Стону от ярости и разочарования. Марианна принимает этот стон на свой счет, двигает бедрами мне в такт. О, лучше бы она этого не делала.

Пора с этим цирком уродов заканчивать.

Достаю телефон из кармана батника и делаю пару снимков с пошлейшего на свете ракурса. Да, я так и не разделся, только штаны спустил.

Марианна на меня не смотрит. Женщины закрывают глаза во время секса, потому что доверяют мужчине.

Очень зря.

Прячу телефон, ударяю бедрами в последний раз и выхожу из нее. Спускаю презерватив в унитаз, а у самого аж руки трясутся. Блять. Как же сильно я хочу другую женщину.

Киваю в ответ на умиротворенное «спасибо, ты классный» и ухожу. Марианна даже не поднимается с постели, чтобы провести меня.

Дома печатаю фотки. Беру такси и еду обратно. К этому времени у меня уже, слава богу, не стоит.

Консьерж с радостью кивает, узнавая меня.

— Забыл кое-что наверху у друзей, — говорю ему по-гречески и он полностью расслабляется. — Мигом вернусь.

Человек, который на Кипре говорит на греческом, свой в доску и не достоин никаких подозрений. Думаете, зря я выучил язык в свое время?

Поднимаюсь на пятый этаж и подсовываю под дверь жениха конверт. Как я узнал дверь? На тумбе рядом с телевизором, рядом с пепельницей, пультом, сережками и помадой, у Марианны лежала ключ-карта от соседнего номера.

Изо всех сил стучу кулаками в дверь, чтобы жених гарантировано проснулся. Не хрен спать до утра. Пусть тоже не спит, как и я.

Дверь открывается, когда я уже стою у края лестницы. Замираю.

Его крик: «Открой, шлюха!» я слышу даже на один лестничный пролет ниже.

Все они шлюхи, мужик.

Добро пожаловать в клуб.

Марк

— Марк?

Отлепившись от стены, смотрю, прищурившись на нечеткую фигуру передо мной. Вижу плохо. Глаза от бессонной ночи и яркого света слезятся.

— Что ты здесь делаешь, Марк? — удивляется Вера.

Действительно, какого черта я здесь делаю? И где это здесь? Тянусь к солнечным очкам и только после оглядываю крыльцо дома, на котором и провел остаток ночи.

Крыльцо ее дома, до которого и провел вчера Веру после миленького тет-а-тет на берегу.

Как предсказуемо, Марк. После греховной ночки, когда выворачивало от отвращения к самому себе, приполз к иконе причаститься.

Рукой натыкаюсь на полупустую бутылку виски. Слава богу, не литровая, а всего-то ноль пять, но вчера мне хватило и этого. Во рту незабываемые ощущения — будто жрал песок, в который дружно насрали так любимые киприотами уличные кошки.

Расклейся я так в родном городе, встретил бы утро обобранным до нитки трупом. А так, это Кипр, детка. Остров, где все друг друга знают, а закрывать двери на ночь стали только в последние годы, когда Европа раскрыла свои объятия второсортным странам, и нелегалы хлынули на доброжелательный остров в поисках заработков. И распахнутые двери домов цыган очень порадовали, хотя киприотов — нет.

— Марк, ты в порядке?

Вера присаживается на край ступени. Она, черт возьми, хорошо выглядит с утра. Отдохнувшей, как минимум.

Представляю, на какого бомжа сейчас похож я.

— Д-да…

На самом деле, нет. Скрипучий голос застревает в глотке. Если бы я мог, я бы дополз и вылакал море.

Какого же черта, я не отправился домой, а приперся к Вере? И даже не стал напрашиваться в гости, а ведь именно так поступил бы Марк Бестужев. Он выбрал бы кровать с женщиной под боком, чем впивающиеся в ребра ступени лестницы и промозглое утро с виски с горла.

— Может быть, поднимешься? Хотя бы примешь душ и чего-нибудь поешь?

Закатываю глаза. Благо из-за солнечных очков Вера этого не видит. Даже гадать не нужно, она из тех хороших девочек с большим сердцем, кто регулярно тащит домой бездомных котят и голодных щенков.

Вот только я не милый щенок. И даже не волк, слишком много чести сравнивать себя с гордым сильным животным. Мой максимум этим утром — мерзкая гиена, питающаяся падалью. Даже изо рта воняет примерно также. А одним душем после вчерашнего я также не отделаюсь. Как минимум нужно утопиться в чане с хлоркой для дезинфекции.

Даже перепихон в общественном туалете аэропорта не казался мне таким противным, как прошлая ночь в номере пятизвездочного отеля.

Этим утром, после ночи в «Савое», я хорошо знаю себе цену. И нет, это не просто похмельное самоуничижение.

Эти утром при взгляде на Веру я ясно понимаю, что такому жителю ада, как я, лучше оставаться в своем грязном котле, чем пытаться примазаться к ангелам.

Качаю головой, отказываясь от ее предложения подняться наверх. Она не знает того, что знаю я. Иначе давно вытолкала бы меня взашей или просто прошла мимо, делая вид, что не замечает.

Отлипаю от стены и поднимаюсь на ноги, но едва держусь — из-за скрюченной позы, в которой провел остаток ночи на ступеньках перед квартирой Веры, все тело вопит о том, какой же я придурок.

— Неужели ты провел здесь всю ночь? — удивляется Вера.

Неопределенно пожимаю плечами.

Я бы уже сбежал от неудобных вопросов, но ноги затекли.

На Вере цветастый легкий сарафан с целомудренной длиной до колен и вязаный кардиган, скрывающий вырез платья. На ярком солнце каштановые волосы отливают золотом. Из-за попадающей в глаза челки, она то и дело жмурится.