Свежие устрицы
Счастливец, кто избавлен от забот,
Чей шелковый иль кожаный кошель
Не пуст, – и можно пить холодный эль,
И не грустить при виде свежих устриц.
Где б ни качал соленый вал
Рыбачью шхуну либо ял,
Где б ни влачил добычу трал
Иль перемет, —
Никто шотландских не знавал
Богаче вод.
Тунца, и сельди, и трески
В них изобильны косяки;
Угри отменно велики, —
А уж макрели!
И устриц лакомых садки —
На всякой мели.
Ликуй, береговой народ,
Поскольку осень – у ворот,
И Посейдон в столицу шлет
Шотландцам дань, —
И устриц полон всякий рот,
Куда ни глянь.
Теперь никто из объедал
Не внемлет лекарю: бахвал,
Ты, видно, публику считал
Безмозглой дурой?
Разбейся вдребезги фиал
С твоей микстурой!
Сюда, понурый хворый люд,
Тут свежих устриц подают!
Они врачуют в пять минут —
Любой порой! —
Зубную боль, мигрень, и зуд,
И геморрой!
Пропойца, гей! Тряхни копилкой!
Ты, обессиленный бутылкой,
Цепляй-ка свежих устриц вилкой
На радость глотке —
И не страдай от страсти пылкой
К вину и водке!
Когда гремит над головой,
И хлещет влагой дождевой,
Когда вздымается прибой,
И ветер свеж,
Займи в трактире столик свой —
И устриц ешь!
Когда купцу в урочный час
Придет пора замкнуть лабаз,
Вечерний звон торопит нас,
Манит в кабак,
Дабы во устричном погряз
Обжорстве всяк.
Бывало, меркнет Феб в окне,
А я блаженствую вполне,
Взыскуя истины в вине
Пред очагом…
Родным гнездом казался мне
Питейный дом.
Коль у глупца полно монет,
Глупец являет приверед,
И жрет изысканный паштет
С довольной миной;
А ты ешь устриц на обед —
И суп куриный.
И в Новой Гавани кутеж,
И в Устричном Поселке тож:
Сидит попарно молодежь
В любом трактире —
И устриц отворяет нож
Крупнейших в мире!
О, здешний люд весьма неглуп
(Хоть неучтив подчас и груб,
И сдачу пробует на зуб!) —
Он хлещет виски
И устричный хлебает суп
Из полной миски!
И если пива льются реки,
Глотайте устриц, человеки,
Дабы не тяжелели веки!
И – шиллинг на кон,
Что вас не перепьют вовеки
Ни поп, ни дьякон!
К моим ветхим порткам
Ступайте прочь… Прощайте, – хоть
Вы знатно грели кровь и плоть
Мою – прощайте… Мы, бедняги —
Певцы, маратели бумаги, —
Таскаем рвань, доколе вслед
Не засвистит шутник сосед,
Покуда с горем пополам
Заплаты сокрывают срам,
Покуда стужа сквозь прорехи
Не донимает без помехи.
Не так ли чахнущий больной
Не поспешает в мир иной
И бочками лекарства пьет —
Авось, протянет лишний год?
Но, как спасаться ни горазд, —
А все едино, дуба даст.
Мне внятен ваш немой упрек;
Отлично помню, кто берег
И защищал мой бедный зад
В мороз и вьюгу, в дождь и град.
Увы! – неблагодарны барды,
И вылететь в окно мансарды
Моим порткам пришла пора:
Ни золота, ни серебра
Не вверишь столь худым карманам
В отрепье, столь безбожно драном.
А ежели в кармане грош,
Иль вовсе на аркане вошь
(Поэты нищи искони) —
Терять последнее? Ни-ни!
Портки! таков уж белый свет, —
И вам ли горше всех? О нет:
Мы любим друга, если тот
Поит вином и в долг дает;
А деньги у него иссякли —
И вышел дружбе срок. Не так ли?
Но, если человек не шваль,
Ему друзей злосчастных жаль, —
И мне вас жаль. Надевши вас,
Я подымался на Парнас!
Но мыслит Муза, что во вред
Нам изобилие монет, —
А мы без них угрюмы, злобны,
Понуры, неблагоутробны:
Коль скоро нет житейских благ,
То в каждом ближнем зрится враг.
Видали вы, как мой бокал
В руке недрогнувшей сверкал,
И лик мой счастлив был и свеж —
И сколь светло мечталось прежь!
Мечты погибли – все подряд,
Как маргаритки в зимний хлад…
Эх, нет умелого портняжки,
А поврежденья ваши тяжки!
Вы долгие служили годы
И не внимали крику моды,
Но – времени vicissitudo…
Вы одряхлели. Верю: худо
К последней близиться секунде.
Увы! Sic transit gloria mundi!
Спешите к некой лютой дуре,
Чей голос родствен реву бури, —
Вы подошли бы ей вполне,
Мужеподобнейшей жене!
Стыжусь открыто вас таскать я, —
Так скройтесь под подолом платья,
Чтоб ощутить объем и вес
Вельми упитанных телес!
А коль дождусь иных времен
И окажусь обогащен,
И задеру нескромный нос,
Имея денег целый воз, —
Пусть мне предстанет призрак ваш!
И укрощу хвастливый раж,
И вспомню, по какой одежке
Протягивал когда-то ножки.
Так царь Филипп – я вспомнил ныне, —
Пределы царской клал гордыне,
Чтоб Македония нимало
От спеси царской не страдала:
Слугою состоял при нем
Гнуснейший смерд, развратный гном —
И дротом этого слуги
Вправлялись царские мозги.
