В Лондон на аукцион прибыли самые богатые клиенты, разумеется, не лично, а прибегнув к услугам посредников. На аукционах всегда полно агентов, представляющих анонимных клиентов. К тому же развитие техники в значительной степени освежило древний ритуал: участвовать в аукционе можно из любой точки планеты, пользуясь спутниковой связью.

И вот в среду, в пять часов пополудни, молоточек аукциониста ударил по стойке, призывая богатейших и знаменитейших соблюдать тишину. Зал был залит сиянием «юпитеров», отовсюду целились объективы фотоаппаратов и телекамер. Ведь кроме присутствовавших в зале мультимиллионеров, еще энное количество миллиардеров сидело сейчас перед экранами в Эр-Рияде, Рио-де-Жанейро, Гонконге, Далласе и Токио.

– Итак, предлагаем вашему вниманию картину Джозефа Мэллорда Вильяма Тернера с условным названием «Корабль и Плимутский мыс», – начал аукционист.

Он подал знак, и прислужник в ливрее снял чехол с полотна. Аукционист обернулся к публике и обвел взглядом оцепеневшие от изумления лица.

Дело в том, что картина оказалась в невзрачной, но весьма основательной раме из нержавеющей стали.

Мягким, но уверенным голосом аукционист объяснил, что, согласно условиям продажи, картина должна быть выставлена именно в этой раме.

Заменить раму на более подходящую будет несложно – картина от этого ничуть не пострадает. Затем аукционист сделал краткий экскурс в творчество Тернера, предъявил старинное свидетельство подлинности полотна, а также еще одно, составленное несколько дней назад хранителем Тернеровского зала в Британском музее. О художественных достоинствах произведения было сказано всего несколько слов, но зато каких! Картина говорила сама за себя. Затем аукционист перешел к делам практическим – объяснил, что ставки будут повышаться в масштабе по пятьдесят тысяч фунтов.

Аукционист кашлянул – всего один раз, как бы ставя точку.

– Итак, дамы и господа, – провозгласил он, – правильно ли я расслышал: один миллион?

На самом деле он ничего подобного не слышал. Просто один из присутствующих слегка кивнул седой головой.

И тут началось.

Инструкции, полученные Вивианом Садбэри, были предельно ясны, невзирая на бурное обсуждение, предшествовавшее принятию решения.

– Купить во что бы то ни стало, – приказал Мэлори.

Поэтому Садбэри держался весьма самоуверенно, чего нельзя сказать о самом сэре Хорейсе, лицо которого делалось все более и более кислым по мере того, как росли ставки. Пилгрим же и вовсе скривился, как от зубной боли. Зато Садбэри был буквально на седьмом небе: ведь он получал комиссионные, а потому вовсю старался выполнить распоряжение клиента.

В конце концов картина досталась ему за три миллиона двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Прочие претенденты по всему миру были немало опечалены. Увы, Тернер не поедет ни в Америку, ни в Южную Африку, ни в Бразилию.

Зато британские ценители искусства возликовали – произведение великого художника останется на родине. Счастливые обладатели шедевра, правда, были настроены куда менее радостно.

– Мы потом ее снова продадим, – прошептал Мэлори Пилгриму, когда они выходили из галереи. – Может быть, даже извлечем прибыль. Как насчет того, чтобы выпить? Тут мой клуб неподалеку.

– Спасибо, не сейчас.

Пилгрим остановил, такси, как раз сворачивавшее с Кинг-стрит на Сент-Джеймс-сквер. Садясь в машину, молодой банкир взглянул на часы. Время как раз удобное, подумал он.

Через несколько минут у себя на квартире он взял телефонную трубку и набрал код Флориды, затем код курорта Ки-Бискейн и номер кабинета Робизо.

– Алло, – сказали в трубке.

– Пит, это ты?

– Кто это? – спросил голос не то чтобы враждебно, но настороженно.

– Это я. Как дела?

Пилгрима узнали, и тон сразу изменился. Когда-то вместе, еще мальчишками, они уехали из Венгрии. Это было в 56-м. Потом вместе учились в школе и университете. Теперь же Петр Надь был личным помощником и доверенным лицом Пепе Робизо.

– Почему Пепе не участвовал в сегодняшнем аукционе? – спросил Пилгрим.

– Это ты о Тернере? Потому что Пепе всегда торгуется сам, не признает посредников. А сегодня он был занят. У него тут другие дела.

– Но его интересует эта картина?

– За сколько?

– Она ушла за три с четвертью.

– В долларах?

– В фунтах. Пит. Тут ведь Англия.

– Послушай, это слишком круто, даже для Пепе!

– Да Пепе может купить пятьдесят таких, не пудри мне мозги. Нужна она тебе или нет?

– А ты можешь ее достать?

– Думаю, что смогу.

– Только смотри, дружище. Сам знаешь. С Пепе шутки плохи. Если сделаешь ему услугу, он тебе отплатит. Но если подведешь – не завидую...

Пилгрим хмыкнул. Картина теперь принадлежала банку «Хильярд и Клиф», а он, Пилгрим, как-никак являлся старшим партнером. Итак, можно считать, что картина продана, да еще с прибылью. Он сказал:

– Только учти: плюс десять процентов.

– Ты уверен, что можешь это сделать?

– Абсолютно.

– Пепе будет просто счастлив. Он очень хотел ее заполучить. Я пошлю тебе подтверждение по телексу.

Пилгрим повесил трубку. Он здорово вспотел. Пепе Робизо был очень важной персоной – невероятно богат и жутко опасен. Крупномасштабные строительные контракты, тесные связи с Вашингтоном и еще более тесные связи с мафией. Последнее время Пепе изо всех сил пытался завоевать престиж и всеобщее уважение, вкладывая деньги в создание картинной галереи.

Пилгрим принял душ и стал бриться, разглядывая свое лицо в зеркале с немалым удовлетворением. Всего один телефонный звонок – и деньги возвращены обратно, плюс десятипроцентная прибыль!

В банке «Хильярд и Клиф» было заведено, что на всяком чеке суммой свыше ста фунтов стерлингов требовалось две подписи – еще одна традиция, оставшаяся со времен Захарова. На следующее утро Мэлори с тяжелым сердцем отправился в кабинет Пилгрима с полуподписанным чеком. Старший партнер молча посмотрел на чек, взялся за ручку и замер.

– Я отлично помню сумму, поскольку она навеки запечатлелась в моем сердце. Мы заплатили за эту чертову картину три миллиона с четвертью, а не три миллиона пятьсот семьдесят пять тысяч! – взревел он.

Мэлори вздохнул.

– Существует ведь еще наценка на продажу. Десять процентов от цены.

– Ах да, – вспомнил Пилгрим. – Эти деньги получает аукционист непонятно за что, правильно? Целых триста двадцать пять тысяч! Послушайте, Хорейс, мы избрали себе не ту профессию.

Надев пальто и шляпу, Мэлори отправился на Сент-Джеймс-сквер в сопровождении банковского броневика, где сидели охранники, вооруженные дубинками и газовыми пистолетами. Менее чем через час старый банкир вернулся с картиной. Теперь она находилась не в огромном деревянном ящике, как ранее, а в легком, точь-в-точь соответствовавшем ее размерам. Полотно отнесли в комнату партнеров, после чего сотрудники службы безопасности вернулись на свои рабочие места – вновь стали прогуливаться вдоль здания на Ательсгейт, 6, стараясь не привлекать к себе внимание прохожих.

А сэр Мэлори, вооружившись молотком и зубилом, склонился над ящиком. Открыть его оказалось нетрудно. Вскоре они вдвоем с Пилгримом извлекли картину в стальной раме из деревянного плена.

На холст они и не взглянули – их интересовала только рама. С внутренней ее стороны находился небольшой запечатанный пенал. Слегка дрожащими пальцами Мэлори взломал печать, сунул пальцы в пенал и нашел там ключик. В противоположном углу рамы оказалась замочная скважина. Поворот ключа – и рама раскрылась, открыв взорам партнеров потайное отделение; в котором лежали бумаги.

Тайник оказался очень простым. Правда, весьма недешевым.

Четвертая часть отчета капитан-лейтенанта Королевского флота Г. Дж. Дайкстона о его путешествии в Россию весной и летом 1918 года

"Было темно. Я чувствовал, что вот-вот упаду, а потому повторил по-русски: