- Принца? - переспросил гвардеец. - Значит, он мальчик.

- Как и все принцы.

- Верно. Верно, спасибо, считайте, я уже ушел. Э.., чего-нибудь желаете, пока я еще здесь, вашество?

- Нет, нет, видеть твою спину - это все, о чем я прошу судьбу.

Гвардеец отвесил бессчетные бессмысленные поклоны и выскользнул за дверь. Вскоре до башенной комнаты долетел топот копыт, тающий вдалеке - в направлении королевской охоты.

Покормив ребенка, Артемизия уже хотела положить его в огромную раззолоченную колыбель, когда резкий неприятный запах ударил ей в нос.

- М-да, - заметила она, перекладывая запеленутый сверток в левую руку и изучая влажную правую. - Совсем не этому обучали меня придворные гувернантки. Придется осваивать все прямо по ходу дела.

Королева перенесла дитя на большой сундук орехового дерева, где предусмотрительная Людмила разложила приданое маленького инфанта, и развернула зеленые атласные пеленки. Ребенок скорчил ей противную рожицу, его ручки и ножки дрожали.

- Сейчас, сейчас, я постараюсь все сделать быстро, - утешала королева - Скоро мы вынем тебя из мокрой салфеточки и... Господи, как же трудно вытаскивать эти булавки!., и в сухую завернем. Будет уютно, сухо и.., опять булавка не выходит!., тепло и.., и.., и.., и.., аааааййй!

Королевский крик добил последние витражные окна, оставшиеся в банкетном зале.

- Не может быть, - твердила Артемизия, таращась на то, что обнаружилось под мокрой салфеткой. - Это какая-то ошибка. Ужасная ошибка. - Словно согласившись с этим утверждением, ребенок пронзительно зарыдал. Королева нежно взяла его ручку и внимательно осмотрела привязанный к ней красным шнурком медальон. - Все верно. Портрет принца Гелениума! Ты должен быть принцем Гелениумом, ты носишь его именной медальон!

Младенец продолжал вопить, доказывая таким образом, что ему ничего не надо, кроме тепла, еды и сухости. И что при отсутствии хотя бы одной из этих трех составляющих он будет кричать, пока не слетит крыша.

Королева Артемизия торопливо выдернула грязную пеленку из-под крохотного оборотня и завернула его в одеяло. Умиротворенное дитя тут же стало уютно сопеть (что означало "Я-засыпаю-сейчас-смотри-я-больше-не-беспокоюсь-ужасное-спасибо"). Ребенок оставался блаженно безучастным к возрастающему беспокойству своей матери.

- Как это могло случиться? - спросила Артемизия у воздуха. - Как? О, эта ни на что не пригодная Людмила! Старая, наполовину слепая брюзга! Это просто чудо, что она не повязала один из медальонов на меня! Чертова карга уронила все три миниатюры в колыбель, а потом прицепляла на свой манер. Она спокойно могла навязать парочку на одного ребенка! Хоть бы догадалась, наконец, приготовить заранее шнурки разного цвета! Красный! Все шнурки были красными, а ведь священный красный шнур полагается только принцу-первенцу. Ну и что же мне теперь делать?

Королева заметалась по комнате, как загнанная в клетку пантера. Значит, Людмила уже совсем свихнулась, раз унесла в горный оплот Черной Ласки обоих принцев-двойняшек, оставив дома их сестру Авену!.. Либо появился странный вид невидимых маклеров по обмену инфантов.

- О Боже, Боже, - бормотала несчастная женщина. - Гонец уже отправился к Гуджу с вестью, что у него сын. Если король вернется и обнаружит, что у него дочь, - полетят головы! И не только головы. Гудж кретин, но не дурак. Если я сказала, что родился мальчик, а покажу ему дочь, он решит, что мальчик где-то поблизости, и поймет, что я родила по меньшей мере двойняшек. А это - о Боже! - по его диким горгорианским суевериям означает, что у меня было больше одного мужчины.

О том, что последует дальше, Артемизия догадывалась. В Гидрангии супружеская измена всегда считалась серьезным преступлением, а уж измена королевы тем более и каралась высшей мерой наказания. Например, травлей росомахами. Это был один из очень немногих старогидрангианских обычаев, которые Гудж оставил из-за его яркой зрелищности.

Бегая по комнате, Артемизия несколько раз клала ребенка и разворачивала его, чтобы проверить, не появилось ли то, что она потеряла. Королева даже помолилась Уттокари, Богине Вещей Потерянных, Украденных или Заигранных Знакомыми. Ничто не помогало. Ребенок оставался прежним.

Наконец убитая горем мать рухнула в изящное кресло, ручки которого были сделаны в виде русалок с сапфировыми глазами и эмалевыми грудями, заканчивающимися кораллом. Одной рукой она баюкала дочь, пальцы другой задумчиво заскользили по дыркам в голове русалки.

- Думай, Артемизия, - приказала себе королева. - Не паникуй, а думай! Людмила все испортила, но нет ничего такого, чего нельзя было бы исправить. Гуджу сказали, что он отец мальчика. Это явно не мальчик. - Она посмотрела на мирно спящего ребенка и автоматически, без всякой причины промурлыкала "у-тю-тю". - Ладно, - продолжила королева, - Людмила беспечна, но не тупа. Она скоро должна будет кормить детей и менять им пеленки. Тогда она обнаружит свою ошибку. Она вернется и поменяет одного из принцев на принцессу Авену. И все будет так, как мы запланировали. А если Гудж припрется сюда прежде, чем появится Людмила, все, что мне надо сделать, - это выдать ему принцессу за принца. В пеленках все младенцы выглядят одинаково. Поэтому если не предлагать Гуджу поменять инфанту салфетки, он не узнает, что его сын на самом деле - дочь.

Королева Артемизия улыбнулась. Скорее солнце взойдет на западе, завернувшись в плед с пурпурной оторочкой, или примет форму жабы, чем Гудж захочет прикоснуться к грязной пеленке. Или к чистой.

- Так что все под контролем, Авен, - сказала она спящей инфанте. - Я имею в виду Арбол. Да, это хорошее имя для принца - Арбол. - Ребенок моргнул во сне. - О, не беспокойся, любовь моя, тебе не придется долго носить это имя. Скоро няня Людмила вернется. Мы можем подождать, верно? Да, мы можем. Мы подождем.

К счастью, Артемизия даже понятия не имела, сколько ей придется ждать на самом деле.

Глава 3

Людмила присела на обочину, вытянув усталые ноги, и оглянулась назад. Жемчужно-розовые башни Дворца Божественно Тихих Раздумий, поднимавшиеся над городскими стенами, подсвечивало заходящее солнце. Над их зубчатыми крышами летали голуби. На высоких шпилях трепетали и хлопали стяги с изображением нового герба королевства: на золотом поле Великий Священный Бык горгорианцев самым мучительным и унизительным способом использует геральдического зверя Старой Гидрангии (на треть олень, на четверть хомяк, на восьмую каплун, а все остальное - поровну между кроликом и пуделем). В целом это было захватывающее и будоражащее душу зрелище.

- Хм, - сказала Людмила королевским детям. - Что-то мы не слишком далеко убрели от этой поросячьей лужи! Ох, жалко мне вашего братика, который остался расти в противном окружении дворцовой жизни. А вы, мои драгоценные эльфики, узнаете все радости прекрасного горского образования. Да чего там, я сама пришла с Фраксинельских гор совсем хрупкой девчушкой - уж не помню, скольких лет от роду.

Она дотянулась до огромной корзинки, покоившейся на траве, и, одарив двух спящих инфантов нежной улыбкой, поправила им одеяльца.

Внезапно огромная тень заслонила солнце. Людмила подняла голову и увидела странное беспорядочное нагромождение, состоявшее из желтоватых глаз, зеленоватых зубов, свалявшихся черных волос и носа в виде клецки, уроненной на пол в сортире. Только добрый самаритянин назвал бы это лицом.

- Эй, бабуля, чего это у тебя там? - поинтересовался горгорианский человек-с-оружием. Приземистый и кривоногий, он, очевидно, был откомандирован в пехоту - дорожный патруль короля Гуджа. Новая должность ему, по-видимому, не нравилась, а горгорианцы всегда щедро делились с новозавоеванными коренными жителями - старогидрангианцами - тем, что имели сами: паразитами, инфекциями, синяками, дурным настроением. За спиной напугавшего Людмилу красавчика стояли его четверо друзей. Через мгновение они окружили корзину, как стайка акул кусок кровоточащего мяса.