— Это-то понимаю. Сам с детства в машинах видел живых существ: два глаза, четыре ноги, рычит-фырчит, бегает, какает выхлопными какашками… Хозяином жигуленка стал — кормить-поить его надо, мыть-чистить, прогуливать, давать отдыхать, иной раз уговорить вести себя хорошо, иной раз матеркам прикрикнуть…
— Понял, понял, мальчишка он у вас, жигуленок.
— Да, а когда сын у меня родился, вдруг у нас испортились отношения — заревновал дружок, что ли, барахлить начал на ровном месте, а один раз чуть меня не угробил. Продавал со слезами…
— Самоотождествление чистейшей воды. А следующая машина оказалась хорошенькой девушкой?
— Да, лапочка-Ладочка… И уже по-другому заполюбил ее. Сам ревную, никому трогать не позволяю, чисто не мою, ветровое стекло подразбил слегка, чтобы не была чересчур привлекательной…
— Ясно-ясно, господин собственник.
— Но при том все-таки не могу сказать, что машина для меня ближе и дороже живых родных, как у Люши. Не так я от нее зависим, не так люблю.
— Вы поставили рядом зависимость и любовь — и не зря, но взаимосвязь их не однозначна. Заметили по письму? Не получается у Люши любви к тем существам и делам, где для нее на первом плане обязанности, где первично она зависима от других — безвыборно. А получается только любовь к существам и предметам, которые первично, по ее собственному выбору зависимы от нее.
— Дети разве от нее не зависимы по ее выбору? Свой, по крайней мере, ребенок?.. Свой дом?..
— Зависимы, разумеется. Только до нее это не доходит. Она это воспринимает как СВОЮ зависимость, свое «надо», как клетку и только. А свой собственный выбор этой клетки не сознает или не признает.
Довольно многие родители относятся к детям не как к своему добровольному выбору, тем паче не как к дару божескому, а лишь как к сумме подневольных обязанностей, к их нескончаемой череде, к каторге.
— Да, часто это бывает. Но почему?..
— Свободными быть не умеют, потому и не умеют любить. Отказываются понять: ребенок — не кукла, которую покупаешь на свой вкус, а кот в мешке и груз неизвестного веса. Как, впрочем, и твой супруг или супруга, как и работа, на которую идешь, дом, в который вселяешься…
— И вся жизнь, которой живешь…
— Именно, с себя начиная. Сплошные мешки всюду, причем в некоторых и котов даже нет — бутафория…
— Мешок без кота, западло какое!.. Вы сказали только что: первично зависимы. Есть, значит, и вторичная зависимость?
— Да: наша зависимость от того, что или кто зависит от нас. Если рожаете ребенка, заводите дома цветы или щенка, то они, понятно, начинают всецело от вас зависеть — а вы обратным порядком начинаете зависеть от их зависимости от вас, вы к ним этой зависимостью привязаны, ею связаны, и это называется уже словом ОТВЕТСТВЕННОСТЬ; а ответственность предполагает обязанности — жесткие «надо»: поить-кормить-прогуливать, поливать-ухаживать, воспитывать…
И машина, конечно, тоже, как и любая собственность, становится зависимой от вас, а вы от нее. Любишь кататься, люби и саночки возить. Из одного Хочу, как правило, получается много Надо!
— О да, как сказал Жванецкий: одно неосторожное движение, и вы отец…
Итак, в чем же разгадка столь безудержной собакозависимости и машинозависимости?
— Очевидно, Люшу шпыняли в детстве, она долго была Омегой, с неумелыми попытками защит от оценочной зависимости и чувством собственного ничтожества. Ротвейлер и машина увеличили ее в собственных глазах, расширили личное пространство свободы, укрепили самооценку извне. Но внутренняя незрелость никуда не девалась. Зависимость, залезшая глубоко, заставляет душу искать свободу в путях-дорогах или где-то в горах…
Увы!.. Кто не умеет найти свободу в себе, не найдет ее и в небесных высях.
к вопросу о самоотождествлении
письмо другу Ба-сину
после посещения границы большого соседнего государства
Глава 3. ПОЛУОСТРОВ ОМЕГА
Есть камни, с виду непримечательные, но внутри — красоты необычайной. Драгоценности в серых обложках.
Расколоть трудно, они тверды.
Есть невидимые океаны и незримые материки. Они нас окружают, они движутся вместе с нами в человекомашинных потоках, они повсюду, они в нас…
Есть существа, увидеть которые можно, только в них превратившись. А так, на вид — какая-то раздавишница, лужица с ножками, может быть, или тускленькая стекляшка, уныло глядящая со своей обочины на кусочек неба. Осколок, огрызок человека, оторвыш…
А еще есть Бродячие Клады. Сами себя ищут. Солидные Чемоданы считают их сумасшедшими. Я же их величаю Омегами — этих и разных иных — разных, невероятно, безумно разных — а все же и одинаковых…