— Ты думаешь, наш шубник сантехником работает?

— Ну почему же сантехником? Младшим помощником старшего слесаря. Ну нет, конечно! Мы найдем прошлого хозяина этого ящичка и спросим с него! Как так случилось, что ящик у преступника оказался? Понимаешь?

— Ага, — кивнул Федя и, отомкнув сейф-гробину, достал пистолет. Гордо прицепил кобуру на пояс, продев ее через брючный ремень.

— О, я смотрю, ствол с собой берешь? Мужик! Давно пора. Если б тогда у меня был пистолет — не ушел бы шубник.

— Так пистолет бы я бы тебе все равно не дал, не положено ведь!

— Знаю, Федя, ты мой пистолет и мое удостоверение, спасибо за это. Еще бы машину служебную нам выбил, цены бы тебе не было.

— Ты что? У нас на весь розыск всего две машины. И то, одна начальника и зама возит.

— Да знаю я. Шучу. В стране, где гаишники на дохлых мотоциклах ездят, рано пока думать о служебном транспорте для оперов.

До ЖЭКа пришлось добираться, как всегда, на общественном транспорте. Нужная остановка оказалась оккупирована огромной лужей. Но закаленных в битвах за сидячие места граждан она не остановила. Толпа весело и дружно ринулась на штурм автобуса, подхватила нас и занесла внутрь. На сиденья мы не претендовали и скромно повисли на поручнях “скотовоза”. ЛиАЗ-луноход имел стоячих мест раза в три больше, чем сидячих. За сходство со стойлом и получил свое народное прозвище. Пожалуй, это был самый любимый и одновременно нелюбимый советскими гражданами автобус. Любили его за вместимость, за мягкие сиденья, за то, что можно сесть на боковой диванчик и наблюдать, как рулит водитель, и одновременно видеть улицу через огромное лобовое стекло. А на кочках, если стоять на задней площадке и подпрыгивать, то можно раскачать корпус так, что весь автобус будет пружинить. Выпускали его с пятидесятых вплоть до нулевого. Не автобус, а машина времени. Но были у него и свои недостатки. Летом, в час пик в тридцатиградусную жару, он превращался в металлическую жаровню. Откатные малюсенькие форточки и вечно неработающие люки на крыше не справлялись с вентиляцией. К тому же, скотовоз отличался тихоходностью. Он даже на трассе не мог выдать больше семидесяти километров в час.

Но сейчас была осень, поневоле жавшиеся друг к другу граждане лишь раздражали вторжением в личное пространство.

Автобус тронулся, плавно покачиваясь, словно утка на пруду. Вырулил на улицу и стал неспешно набирать скорость. Но вдруг резко затормозил. Люди синхронно качнулись вслед. Опершиеся на поручни ребрами, вскрикнули и стали кидать водителю стандартное, мол, не дрова везешь, аккуратнее давай, а то и амбицию в кровь можем разбить за такое вождение. Где только таких водителей берут? Вот раньше шоферы были, а сейчас…

Миры разные, а незыблемые проблемы общественного транспорта одинаковы. Из СССР они перекочуют и в Россию. Хоть и сменились скотовозы на микрики-маршрутки, но в час пик все то же самое.

Через несколько остановок в автобусе стало посвободнее. По “стойлу” даже можно было ходить. На остановке возле Драматического театра в скотовоз взгромоздилась женщина с уставшим лицом и двумя раздувшимися от продуктов авоськами в руках. Седые виски и хмурый взгляд добавляли ей лишний десяток лет. Она ловко примостилась возле бокового поручня рядом с компостером и выдохнула.

Сердобольная женщина, что сидела рядом с парнем патлатой наружности в модной джинсе, громко, на весь автобус (дабы заручиться праведной поддержкой честных граждан) обратилась к соседу:

— Молодой человек! Вы почему бабушке места не уступаете?

Парень, оторвав клюв от редких электронных часов на своей руке, нехотя встал и кивнул даме с авоськами:

— Садитесь, бабуля.

Что тут началось…

— Да какая я тебе бабушка?! — женщина аж авоську выронила, консервы “Иваси” вперемешку с головками лука с бодрым грохотом покатились по полу.

Патлатый кинулся их подбирать.

— Не надо мне помогать! — вопила псевдобабуля. — Сама справлюсь!

Парень пожал плечами и испуганно сложил трофеи обратно на пол.

— Ты что творишь, ирод? — взвизгнула женщина. — Вы посмотрите, люди добрые, что делается!

— Так вы сами же сказали… — недоумевал патлатый. — Помогать не надо…

— Вредитель! Ты специально по грязи продукты мои валяешь! Одна старухой обозвала, другой еду мою по полу пинает!

— Позвольте! — вмешалась та самая участливая женщина, что попросила уступить место. — Я вас старухой не называла. Я сказала — бабушка. Но не из-за вашего возраста, а по статусу. У вас же есть внуки?

— Какие внуки? Мне сорока нет! Мымра!

— Сами вы мымра! Да у многих в сорок внуки есть! Вот у меня, например!

— Тогда вы и есть старуха, а у меня даже детей нет!

Сердобольная пассажирка в ответ на такое перешла в наступление, и голос стал громче и куда более резким, как будто она начала превращаться в гарпию:

— Я-а?! Старуха?! Что вы себе позволяете?! Это вы смотритесь, как потасканная авоська! А я еще беспокоилась за нее. Хотела, чтобы место ей уступили.

— Я в ваших старушечьих местах не нуждаюсь! Себе оставьте! Молодая, могу и постоять!

— С какого это перепугу места эти мои? Они общие. И если я сижу, это не значит, что я старая. Просто села раньше! А вы желчью своей захлебнетесь! Не зря у вас детей нет!

— А ты моих детей не трожь!

— А я и не трогаю! Их же нет!

Скандал грозился перерасти в потасовку с тасканием за волосы и валянием по полу, тем более, что сбоку кто-то прыснул со смеху, подогревая гнев сцепившихся в перепалке дам. Я толкнул Погодина в плечо:

— Дай ксиву!

— Зачем? — нахмурился тот.

— Пора тетенек растаскивать. Милиционеры мы или кто? Если хочешь, сам иди.

— На, — Федя протянул мне красные ледериновые корочки. Свежие, от них еще пахло краской. Не затаскал их опер, мало ксивой пользовался.

— Граждане враждующие! — я махнул корками. — Милиция! Требую прекратить нарушение общественного порядка. Иначе вынужден буду доставить вас для разбирательства в отделение!

Волшебное слово “милиция” подействовало мгновенно. Тетки вмиг притихли. Общими усилиями автобуса собрали “Иваси” и лук. Патлатый, до этого изо всех сил старавшийся уменьшиться и не отсвечивать, поспешил вообще смыться, выскочив в шипящие двери на ближайшей остановке.

В скотовозе воцарился настороженный мир. Лишь изредка что-то громко вещал любопытный малыш. Увидев дородного мужчину с пузом борца сумо, малыш тыкнул на него пальцем и воскликнул на весь автобус:

— Мама, мама! Смотри, какой дядя толстый! Он что, арбуз проглотил?!

Мама шипела на ребенка, готовая провалиться сквозь землю, а тот бесхитростно продолжал познание окружающего мира:

— Мама! Смотри! А почему у тети усы? Разве так бывает?

Автобус хихикал в тряпочку, а мама уставилась в окно, с преогромнейшим интересом разглядывая проплывающие мимо тополя с уныло облетевшими кронами, словно это были не тополя вовсе, а чудеснейшего вида райские деревья с невиданными плодами.

Контора ЖЭКа располагалась традиционно на первом этаже старого жилого дома. Мы прямиком направились к инженеру. Уж он-то должен опознать, чей это ящик.

Но инженер оказался на выезде. Где-то был серьезный порыв, и он укатил с аварийной бригадой. Я поймал в коридоре одного из работяг. Погодин предъявил ему удостоверение, а я помахал перед его носом ящиком:

— Гражданин, как нам найти хозяина этого инвентаря?

— Не знаю, — почесал заросший затылок мозолистой лапой слесарь. — Вроде как на имущество Петровича похоже. Да… Вот и вмятина, когда он ящик спьяну в лестничный пролет уронил. Точно, его.

— Как фамилия Петровича?

— Ломотько, а имя не подскажу. Петрович он и есть Петрович. Все его так зовут.

— И где сейчас гражданин Ломотько?

— Известно где, — работяга ткнул на невзрачную кособокую дверь в конце полутемного коридора. — В каптерке в карты режется, ему можно, он дорабатывает и увольняется. Предатель…