Он нашел ее: длинная и гибкая, она бесшумно, как тень, скользила во мраке. Ему никогда не доводилось видеть живой лисы, но он знал, что она собой представляет. А когда понял, что это лиса, то припомнил даже, какого она должна быть цвета. Он решил, что она рыжая, очень красивая и что в зубах она несет пестрого петушка.

— Лиса, — вскрикнул он, — лиса! Она украла у Джоан петушка!

Лиса подпрыгнула, будто в нее попала пуля, и метнулась в кустарник, в густой подлесок из кизила, ежевики, акации и папоротника, которыми зарос весь крутой спуск к оврагу, куда спускался ручеек от запруды, и Кен, повинуясь безотчетному порыву, метнулся вслед за ней.

— Стой, лиса! — кричал он. — Стой! Стой! Зачем ты украла у Джоан петушка?

Он бежал, не замечая, что бежит босиком, что на нем только пижама, а кустарник колючий, весь в шинах, и густой, и когда его потревожили, он пришел в полное неистовство. Взметнулись маленькие птички. Взвилось вверх целое облако напуганных скворцов, осыпая землю листьями и крошечными засохшими ветками. Коричневыми мячиками запрыгали во все стороны кролики. Откуда-то донесся жалобный стон Хью:

— Что случилось? Что случилось?

— Стой, лиса! — не помня себя вопил Кен.

Но лиса выбралась на тропинку, которую истоптало уже не одно поколение животных, и окончательно растаяла во мраке. Кен тоже бежал по той же тропинке, пока она, сузившись в высоту и ширину, не превратилась в лаз, куда могли пробраться только лиса, кошка да худенький мальчик, если он опустится на четвереньки. Что Кен и сделал, не удосужившись остановиться и подумать.

— Вернись! — кричал он лисе. — Вернись и отдай петушка!

И тут он впервые почувствовал боль. Из глубокой царапины на щеке сочилась кровь, ноги тоже были в царапинах и крови, в крови были руки, в ступни вонзились колючки, а пижама превратилась в лохмотья.

Кен не поверил своим глазам.

— Господи! — простонал он и тут же услышал звон колокольчика: бим-бом, бим-бом…

— Лиса! Лиса! — кричал Хью.

Лиса исчезла. У входа в лаз валялись перья, но лисы и след простыл. И Кен, попав в лаз, очутился в ловушке.

Он попытался попятиться назад, по его не пускали кусты ежевики. Стволы у них были толщиной в целый дюйм, а колючки как когти дикой кошки. Впустить его в лаз они впустили, а выпустить не хотели. Пока он не ведал об их существовании, он их Не боялся. А теперь он их видел, чувствовал, они причиняли ему боль при каждом малейшем движении. Теперь он знал об их присутствии и боялся их.

Откуда-то издалека донесся какой-то неестественный голос Хью:

— Кен! Кен!

— Я здесь.

— Где?

— В зарослях ежевики. Я здесь застрял.

— Какой ежевики? Где засорял?

— Здесь. Я не могу выбраться отсюда. Не могу и шагу сделать. Я весь в колючках.

— Но где? Мне тебя не видно.

Голос Хью не приближался и звучал почти испуганно, что Кен сразу почувствовал. Он всегда чувствовал, когда люди испытывают страх.

— Не знаю где. Здесь. Ты ведь меня слышишь? Значит, должен понимать, где я.

Хью ничего не ответил. Хью молчал.

— Хью!

— Да? — Но ответил он не сразу.

— Иди сюда и помоги мне выбраться отсюда.

Опять пауза. И опять такое же странное, трудное молчание.

— Хью! — окликнул его Кен. — Помоги мне.

Хью, должно быть, не выпускал из рук колокольчика. Он опять начал в него звонить. И пока звонил — а звонил он изо всех сил, — он не говорил с Кеном, не отвечал ему, а только звонил и звонил.

Колокольчик замолчал.

— Хью, — крикнул Кен, — почему ты не спускаешься ко мне?

— Не могу.

— Почему не можешь?

— Не могу. И все.

— Но почему?

— И чего тебя понесло туда? — вдруг разозлился Хью. — Зачем ты полез в овраг? В овраг лазить нельзя. Никто туда не лазает.

— Почему? — с отчаянием выкрикнул Кон.

— Даже лошади не спускаются туда. Они боятся этих мест. И собаки туда не забегают. Не знаю почему, но там никто не бывает. Господи, Кен…

Глава пятая

Яма

Полуодетый дядя Боб, тяжело топая, бежал по склону холма. Одна нога у него была обута, второй тапочек он потерял, одной рукой он придерживал брюки, а в другой у него была мотыга.

— Что случилось, сынок? — кричал он.

За ним в одной ночной рубашке торопливо семенила тетя Кэт, но Джоан, увидев цепочку из перьев, застыла на гребне холма. Никто не обращал на нее внимания, а она рыдала:

— Погиб Самсон[2]. Я его не заперла. Я забыла запереть курятник. Фрэнси не было видно. Фрэнси, по-видимому, была способна проспать и землетрясение.

— Господи боже! — кричал дядя Боб. — В чем дело? Змея, что ли? Хью помчался вверх по холму навстречу отцу. Язычок колокола тренькал как-то по-особому.

— Папа, папа…

— Змея? — схватил его отец.

— Нет, нет!

Дядя Боб задыхался, он весь дрожал и побледнел.

— Почему ты звонил? Что случилось?

— Кен в овраге… И не может выбраться… Он бросился за лисой…

— За какой лисой?

— За лисой, которая украла бентамского петушка.

Подбежала тетя Кэт, задыхаясь, задавала те же вопросы, пока ее не перебил чересчур громко дядя Боб:

— Все в порядке. Оказалось, просто лиса. Утащила у Джоан петушка.

— О господи! — вздохнула тетя Кэт. Она поняла, что далеко не все в порядке.

— А что будет с Кеном? — спросил Хью. — Он бросился за лисой и застрял в ежевике. Знаешь, там, внизу, в овраге.

— Скоро вытащим его оттуда, — пообещал дядя Боб, — Далеко он залез?

— Не знаю.

— Стыдись, Хью! — Дядя Боб, разозлившись, начал спускаться с холма, но остановился и крикнул: — Я потерял тапочек! Разыщи его!

Тетя Кэт потрепала сына за волосы:

— Найди тапочек, Хью. Он жутко перепугался. Думал, что змея.

— Змея — это еще полбеды, — пробормотал Хью. — Кен в овраге.

— Какие глупости! Беги ищи тапочек.

— Но ведь он в овраге, мама!

— Хватит говорить глупости, Хью! — оборвала его мать. — Что особенного в этом овраге? Беги. Делай, что тебе велят.

С холма спустилась, всхлипывая, Джоан.

— Бедняжка Самсон. Он погиб из-за меня. Я не заперла курятник. Из-за приезда Кена я забыла запереть дверь. Я виновата. Я убила моего Самсона. — И тут, вспомнив про оставшихся после смерти Самсона двух его вдов, Далилы и Иезавели[3], она, зарыдав еще горше, со всех ног бросилась назад к дому. — О господи! — взывала она, — Прошу тебя, прошу…

Тетя Кэт кинулась вслед за ней, желая ее утешить, но остановилась, протянув руки.

— О боже… — вздохнула она, припомнив собственные детские переживания. — Слава богу, что я уже вышла из этого возраста…

Кен так и сидел, скорчившись, в лазе, который проложили себе животные в зарослях ежевики. Он боялся двигаться, боялся дышать, потому что при малейшем движении в него когтями вонзались колючки ежевики. У него было такое чувство, будто кто-то схватил его челюстями и держит. И тут раздался голос дяди Боба:

— Где ты, Кен?

— Здесь.

— От слова «здесь» мало толку, парень. Я тебя не вижу.

— Я здесь, — всхлипнул Кен. — Вот здесь. Не знаю где и не знаю почему. Ужас какой-то!

— Если ты не знаешь почему, то я уж и подавно не знаю. — И вдруг дядя Боб с силой втянул в себя воздух: — Господи, прости и помилуй! Как тебя занесло туда?

Кен всхлипнул.

— Ну и ну, парень, неужто ты именно там?

— Да, дядя Боб.

Дядя Боб с силой швырнул мотыгу на землю, с излишней яростью засунул рубашку в штаны и рывком застегнул пряжку на поясе. Потом, прислонившись к дереву, выдрал у себя из босых ступней пару колючек, пробормотал что-то себе под нос и, стиснув губы, тяжело задышал, раздувая ноздри. Появившаяся рядом тетя Кэт тотчас распознала эти симптомы: ее муж пребывает в прескверном настроении. Такое порой случалось по утрам.

— Где он? — спросила она.

вернуться

2

Имя библейского персонажа, известного своей огромной силой.

вернуться

3

Библейские имена.