— Так, — сказал сухо, — прошу дальше.

— А дальше — Хвостяк. Петр Петрович Хвостяк, токарь деповский, нас уже расспрашивали о нем, да ничего о Хвостяке мы вашим товарищам сказать не могли. Зачем говорить, если доказательств нет? Вам первому признаюсь: есть подозрение, стучал он фашистам на нас, и кроемся мы от него давно. Женщины говорили: Хвостяк во время оккупации по ночам что-то домой корзинами носил, вероятно, продукты. Думаю, так оно и было, времена ведь голодные, а, он всегда откормленный. И кое-кто замечал, он с начальником депо спелся, тот иногда вызывал Хвостяка к себе, нечасто, конечно, но все же в глаза бросалось.

— Проверим, — и на этот раз пообещал Бобренок.

— Третий — Иванцив Николай Михайлович. Машинист. Пожилой уже, в Стрыю живет, а все родственники в пригороде. Сыновья его куда-то исчезли, трое сыновей, при немцах двое полицаями служили, третий еще раньше куда-то делся, люди говорят, на фашистов работает. Этот Иванцив — кулак, он за копейку глотку перегрызет, жена овощами торгует, дом — два этажа, такому при любой власти неплохо живется. Сыновья небось с немцами ушли, а может, в лесах поблизости где-то крутятся. Все может быть, однако и оговорить могу этого человека, простите, но не люблю его, вот уже и наклепал на него, нехорошо это.

— Бросьте, — резко оборвал Будашика майор, — не до извинений тут, и мы благодарны вам.

— Еще раз прошу, проверьте внимательно... У вас все? А то там паровоз стоит, он без меня не выйдет.

Бобренок крепко пожал слесарю руку, ощутив сильную и огрубевшую его ладонь, посмотрел Будашику вслед и увидел: комендант что-то записывает на чистом листке бумаги.

— За всеми этими типами — надзор, — обратился он к коменданту. — Сможете организовать?

— Конечно.

— Связи... — сказал Толкунов. — Особенно — их связи. А если ни с кем не общаются, то ничего и не делают...

— Ага, я понимаю это, — кивнул комендант.

— Вызовите, капитан, коменданта города, — попросил Бобренок. Тот закрутил ручку телефонного аппарата, а майор стоял и думал: возможно, никто из троих, названных Будашиком, не имеет отношения к переданной в эфир шифровке: вполне вероятно, на отрезке железной дороги Львов — Стрый, может, и дальше, до Сколе, действует мобильная группа гитлеровских агентов, не задерживающаяся долго на одном месте. Не исключено, что следующее сообщение будет передано из Дрогобыча или Самбора, кто его знает откуда, скорее всего, снова из Львова, там на железнодорожном узле можно разведать все, надо только иметь надежных информаторов.

Сейчас они с Толкуновым ищут шпионов в Стрые. Вон какую деятельность развернули, а тут уже небось давно нет ни одного агента, и все усилия, извините, коту под хвост.

Эти невеселые раздумья майора прервал комендант. Подал Бобренку трубку, сообщив:

— Подполковник Козлов на проводе.

— Не зарегистрированы ли, подполковник, в последнее время чрезвычайные происшествия? — спросил Бобренок. — Или просто случаи?

— Пьяные драки с поножовщиной вас, наверное, не интересуют?

— Нет. Все? — спросил майор.

— Убит шофер «студебеккера».

Бобренок насторожился. Возможно, гитлеровские агенты нуждались в транспорте?

— Где?

— По дороге на Николаев.

— Точнее?

— На восемнадцатом километре.

— Там лес подходит к дороге?

— Впритык. И шофер убит на опушке.

— Как?

— Ударом ножа в спину.

— Как узнали?

— Крестьянин пас корову и увидел. Добрался до разъезда, откуда и позвонили.

— Минуточку... — Бобренок достал карту из планшета, сверился с ней и спросил: — На разъезде поезда останавливаются?

— Конечно.

— На место происшествия уже выехали?

— Собирается мой заместитель.

— А давно позвонили?

— Примерно час назад.

— Задержите своего заместителя. Мы возьмем его с собой.

— Считаете, немецкие агенты?..

— Все может быть.

Гнать две машины на место происшествия не было смысла: на заднем сиденье «виллиса» рядом с Толкуновым примостились помощник коменданта старший лейтенант Васюков и шофер автобата — он должен был доставить в город «студебеккер». Дорога была сплошь истерзана наступающей техникой, фактически, от нее остались лишь отдельные островки асфальта, и Виктор старался держаться пусть разъезженной, но не столь искореженной обочины. Все равно «виллис» немилосердно подбрасывало на выбоинах, и скорость редко когда превышала тридцать — сорок километров.

Бобренок сидел хмурый: обнаружили убитого шофера свыше часа назад, может, туда уже набежали любопытные — затопчут следы, а это ох как нежелательно... Но опять же ничего не сказал Виктору, а только еще больше надвинул на лоб фуражку.

На восемнадцатом километре от грунтовки в лес вела проселочная дорога, и «виллис» свернул туда. Лес подступал к этой дороге вплотную, по ней мало кто ездил, и она заросла травой. За крутым поворотом Виктор затормозил так, что Бобренок угодил головой в лобовое стекло: мощный «студебеккер» уткнулся капотом в лещиновый куст, преградив дорогу. А возле него сидел сухой и сморщенный, как сушеный гриб, дедок в белой полотняной рубахе, таких же штанах и черной шляпе с засаленными и отвисшими от ветхости полями. Он медленно поднялся, исполненный собственного достоинства, и смотрел на офицеров, выпрыгивающих из «виллиса».

— Вы нашли? — спросил Бобренок.

— Как же, я.

— Никого тут не видели?

— На железку ходил, а потом никого не видел.

— Как вас величать, дедушка?

— В селе дедом Михаилом кличут.

— Коров пасете?

— Пасу, — кивнул дед в сторону стада, бродившего в редких кустах на опушке.

Бобренок облегченно вздохнул: слава богу, никто рядом не шатался и, может, кое-что удастся найти. Он пропустил вперед Толкунова и задержал помощника коменданта, двинувшегося вслед за ним.

— Всем оставаться тут, — приказал Бобренок. Увидел недовольство на лице старшего, лейтенанта, но никак не среагировал на это — сейчас не до амбиций.

Шофер лежал в густых лещиновых зарослях, метрах в двадцати от «студебеккера», и найти его можно было либо случайно, либо после внимательного осмотра подлеска. Лежал, уткнувшись лицом в траву и выбросив вперед руки.

Толкунов остановился над телом и сказал категорично:

— Его тянули за руки, бросили в кустах и пошли дальше. — Указал на примятую траву, еще не успевшую выпрямиться.

Бобренок, наклонившись, начал изучать следы, оставшиеся на мягком грунте. Правда, лишь один из них был достаточно выразителен. Майор достал рулетку и смерил его.

— Сорок третий размер... — поднял он глаза на Толкунова.

— Обычные яловые сапоги с немного стоптанными каблуками, — добавил капитан. — У этого типа или кривые ноги, или ходит косолапо.

Бобренок невольно перевел взгляд на стоптанные сапоги своего спутника, и Толкунов сразу понял его.

— Да, майор, его походка напоминает мою.

Они прошли еще несколько метров, и недаром: нашли еще один след, не такой четкий, как прежний, но все же достаточно глубокий, и Толкунов констатировал:

— А второй обут в хромовые сапоги. Приблизительно сорок второго размера, точно утверждать трудно, след все-таки не очень выразительный.

Дальше следы терялись, кусты тут расступились, и грунт стал тверже — двое вышли на опушку, пожалуй, миновали ее, а за ней начинался кювет и разбитая брусчатка, там и сам черт ничего не нашел бы.

Толкунов с Бобренком облазили кювет на расстоянии чуть ли не в двести метров, но ничего не обнаружили.

Возвратились к «студебеккеру». Дед сидел прямо на дороге, опершись спиной на колесо «виллиса». Виктор присел на корточках перед ним, о чем-то расспрашивал, а помощник коменданта с шофером автобата растянулись в тени на травке — сентябрьское солнце припекало и давно уже высушило мокрый грунт.

Увидев розыскников, старший лейтенант сел и спросил пренебрежительно:

— Ну как, Шерлоки Холмсы?

— А никак, — незлобиво ответил Бобренок, не обращая внимания на иронию.