– Напротив, – возразила Уэндел, – как физик я вижу все достоинства вашего предложения и охотно согласилась бы побегать за этой яркой бабочкой – за гиперпространственным звездолетом – везде, где возможно, но мне кажется, вы не совсем убедили меня. Я хочу, чтобы вы выложили все аргументы.

– Но…

– Короче, если я нужна вам – платите. Убеждайте меня изо всех сил, словно я проявила самое твердокаменное упорство, иначе я останусь. Как по-вашему, зачем мы здесь и для чего служат эти кабинеты? Мы размялись, приняли душ, поели, немного выпили, поговорили, получили от всего этого известное удовольствие, теперь можно обратиться к иным радостям. Я требую. Убедите меня, что на Земле мне будет хорошо,

И, повинуясь прикосновению ее пальца к выключателю, свет внутри кабинета призывно померк.

Глава семнадцатая

В безопасности?

35

Эугения была растеряна. Сивер Генарр настаивал на том, чтобы Марлену посвятили во все.

– Эугения, ты – мать, и тебе Марлена всегда будет казаться маленькой. Но в конце концом любой матери приходится понять: и она – не царица, и дочь – не ее личная собственность.

Эугения Инсигна опустила глаза под его мягким взором.

– Не читай мне лекций, Сивер, – сказала она. – И нечего затевать всю эту суету вокруг чужого тебе ребенка.

– Суету? Ну, извини. Давай тогда так. Мое отношение к ней эмоционально не сковано памятью о ее детстве. Девочка нравится мне, как распускающийся бутон, как юная женщина, обладающая редким умом. Эугения, она необыкновенный человек. Тебе, может быть, это покажется странным, но, по-моему, она личность куда более значительная, чем ты или я. И уже поэтому с ней следует посоветоваться.

– Ее следует поберечь, – возразила Инсигна.

– Согласен, но давай спросим у нее, как ее лучше беречь. Она молода, неопытна, но может лучше нас сообразить, что следует предпринять. Давай обговорим все втроем, как трое взрослых. И обещай мне, Эугения, не прибегать к родительской власти.

– Как я могу это обещать? – горько произнесла Инсигна, – Ну хорошо, поговорим.

Они собрались втроем в кабинете Генарра. Экран был включен. Окинув быстрым взглядом взрослых, Марлена поджала губы и грустно сказала:

– Мне это не нравится.

– Боюсь, что у меня плохие новости, – начала Инсигна. – Неладно здесь. Придется подумать о возвращении на Ротор.

Марлена казалась удивленной.

– Но, мама, а как же твоя работа? Это же важно, измерения следует закончить. Но я вижу, ты решила даже не браться за них. Не понимаю.

– Марлена. – Инсигна говорила медленно, разделяя слова. – Мы считаем, что тебе следует вернуться на Ротор. Тебе одной.

Наступило недолгое молчание. Марлена вглядывалась в лица взрослых. Потом спросила почти шепотом:

– Ты говоришь серьезно? Ушам не верю. Я не вернусь на Ротор. Никогда. Я не хочу этого. Эритро – моя планета, и здесь я намереваюсь остаться.

– Марлена… – Голос Инсигны сорвался. Подняв руку, Генарр укоризненно качнул головой.

Эугения умолкла.

– Почему ты так хочешь остаться здесь, Марлена? – спросил Генарр.

– Потому что хочу, – ровным голосом ответила девочка. – Как иногда тянет съесть что-нибудь – просто хочется, и все тут. И почему – понять невозможно. Хочется. Меня просто влечет к Эритро. Не знаю почему, но я хочу быть здесь. Не знаю, как это объяснить.

– Хорошо, пусть тогда мать расскажет тебе все, что мы знаем.

Взяв в свои руки прохладные и вялые ладони Марлены, Инсигна проговорила:

– Помнишь, Марлена, перед отлетом на Эритро ты говорила мне о своем разговоре с комиссаром Питтом.

– Да.

– Ты говорила тогда, что он скрыл что-то, о чем-то умолчал, когда разрешил нам отправиться на планету. И ты не знала, что это было, – но явно нечто плохое и зловещее.

– Да, помню.

Инсигна медлила, и пронизывающий взгляд Марлены сделался жестким.

– Отсвет на волосах, – шепнула девочка словно себе самой, не замечая, что говорит вслух. – Рука у виска. Отодвигается. – Голос ее утих, но губы продолжали шевелиться. И вдруг она громко и дерзко выкрикнула: – С чего ты решила, что у меня с головой не в порядке?

– Нет, – быстро ответила Инсигна, – совсем наоборот, дорогая. Мы прекрасно знаем, что у тебя ясная головка, и хотим, чтобы так оно и осталось. Слушай…

Рассказу об эритрийской лихоманке Марлена внимала с огромным недоверием и наконец сказала:

– Мама, я вижу, ты сама веришь тому, что говоришь, но, по-моему, тебе могли солгать.

– Обо всем этом она узнала от меня, – вмешался Генарр, – а я знаю, что говорю. А теперь скажи, не солгал ли я. Не возражаешь?

Марлена молча покачала головой.

– Почему тогда вы решили, что мне грозит опасность? Почему она грозит именно мне, а не вам или маме?

– Она же сказала, Марлена. Предполагают, что лихоманка поражает людей с развитой фантазией, воображением. Считается, что чем выше твой ум над обыденностью, тем более подвержен он лихоманке. И поскольку твой разум является самым необычным из всех, с которыми мне приходилось иметь дело, я опасаюсь, что ты окажешься необычайно восприимчивой к ней. Комиссар распорядился, чтобы я не ограничивал твою свободу действий на Эритро, чтобы ты увидела и испытала все, что пожелаешь. Мы далее обязаны обеспечить твое передвижение вне Купола – если ты захочешь. Ты думаешь, что он был просто добр к тебе – но разве не может статься, что, разрешив тебе выходить из Купола, он просто надеялся, что ты подхватишь лихоманку?

Марлена слушала, не проявляя эмоций.

– Разве ты не поняла, Марлена? – спросила Инсигна. – Комиссар желает тебе не смерти. Уж в этом-то мы его не можем обвинить. Он просто стремится погубить твой ум, хочет, чтобы ты заразилась.

Марлена невозмутимо слушала.

– Но если комиссар Питт пытается меня погубить, – наконец заговорила она, – почему вы хотите отослать меня прямо к нему в лапы?

Генарр поднял брови.

– Мы уже объяснили. Здесь тебе опасно оставаться.

– Но разве рядом с ним я буду в безопасности? На что он может решиться в следующий раз – если он действительно хочет погубить меня? А так он будет ждать, когда я заболею, ждать, ждать – и в конце концов забудет обо мне – не так ли? Но только если я останусь здесь!

– Но здесь тебе грозит лихоманка, Марлена, лихоманка! – Инсигна протянула руки, чтобы обнять дочь.

Марлена уклонилась от объятий.

– Она меня не волнует.

– Но мы же объяснили…

– Это неважно. Здесь мне ничего не грозит. Совсем ничего. Я знаю себя. Всю жизнь я училась понимать собственный разум. Теперь я знаю его. Ему здесь ничего не грозит.

– Марлена, посуди сама, – сказал Генарр. – Каким бы уравновешенным ни казался тебе собственный ум, с ним может случиться все что угодно. Ты можешь заболеть менингитом, эпилепсией, у тебя может появиться опухоль мозга, в конце концов ты постареешь когда-нибудь. И ты не сумеешь этого предотвратить, лишь убеждая себя, что с тобой такого случиться не может.

– Обо всем этом я не говорю, речь идет о лихоманке. Для меня она не заразна.

– Дорогая, разве можно знать это наперед? Нам даже неизвестно, что ее вызывает.

– Что бы ни вызывало – мне она не грозит.

– Откуда ты это знаешь, Марлена? – спросил Генарр.

– Просто знаю.

Терпение Эугении лопнуло. Она схватила Марлену за локоть.

– Марлена, ты сделаешь так, как я велю!

– Нет, мама. Ты не понимаешь. На Роторе меня все время тянуло на Эритро. Здесь это чувство только усилилось. Я хочу здесь остаться. Я уверена – мне ничто не грозит. Я не хочу возвращаться.

Инсигна открыла было рот, но Генарр поднял руку: молчи!

– Я предлагаю компромисс, Марлена. Твоя мать должна провести здесь астрономические наблюдения. Для этого потребуется какое-то время. Обещай, что, пока она занята ими, ты не будешь покидать Купол, станешь выполнять любые мои указания, которые покажутся мне разумными, и регулярно проходить обследование. Если мы ничего у тебя не обнаружим, то можешь оставаться под Куполом, пока мать не покончит с делами. Потом мы снова все обсудим. Согласна?