— Нет никакой возможности это проверить. Никто этого не знает.

— Ты считаешь, мы можем знать только те вещи, которые мы проверили на опыте?

— Я этого не говорил.

— В таком случае, ты вообще ничего не говоришь, не так ли?

В чем-то он был прав.

— Ну так где же находится свободная воля? — спросил он снова.

— Это должно быть как-то связано с душой… — У меня не было лучшего ответа.

— С душой? А где находится душа?

— Она нигде не находится. Она просто есть.

— По-твоему получается, что душа — это нечто не принадлежащее нашему материальному миру, так?

— Скорее всего, да. Иначе, кто-нибудь бы ее уже обнаружил, — сказал я.

— То есть, ты считаешь, что душа, которая не является материальной, влияет на мозг, который материален.

— Ну, в таком смысле я никогда об этом не думал, но мне кажется, что так оно и есть.

— Веришь ли ты также, что душа может влиять и на другие материальные вещи, такие как автомобили или часы?

— Н-нет… Я думаю, что душа может воздействовать только на мозг, — я пытался всеми силами отстоять свою позицию. Я словно полз на животе со свинцовым грузом, привязанным к поясу.

— Может ли твоя душа влиять на мозг другого человека или она знает, который мозг твой?

— Моя душа должна знать, который мозг мой, иначе на меня бы воздействовали другие души, и я не имел бы свободы воли.

Он помолчал.

— По-твоему выходит, что твоя душа знает разницу между твоим мозгом и всем остальным, что не является твоим мозгом. И никогда в этом плане не ошибается. Это значит, что твоя душа имеет структуру и подчиняется правилам. Как машина.

— Должно быть, — согласился я.

— Если душа — источник свободной воли, значит, она должна взвешивать варианты и принимать решения.

— Так она и работает.

— Но ведь это именно то, что делает мозг! Зачем тебе нужна душа, если мозг может делать то же самое?

— Может быть потому, что душа имеет свободу воли, а мозг — нет? — предположил я. — Или душа дает мозгу способность действовать свободно. Или душа более умна или более нравственна, чем мозг… Я не знаю.

Я попытался одним махом заткнуть как можно больше дыр в своей позиции.

— Если душа не подчиняется правилам, это может только означать, что она действует случайным образом. С другой стороны, если твоя душа все-таки подчиняется правилам, и затем управляет тобой, то у тебя нет никакой свободы воли. Тебя программируют, как робота. Третьего не дано — либо твоя жизнь управляется случайным образом, либо она полностью и жестко предопределена. Что ты предпочитаешь?

Я не готов был поверить, что не управляю собственной жизнью.

— Возможно, Бог направляет мою душу, — сказал я.

— Если Бог направляет твою душу, а твоя душа в свою очередь направляет твой мозг, то ты просто марионетка в руках Господа. В таком случае, у тебя уж точно нет никакой свободы воли, так ведь?

Я попытался снова:

— Возможно, Бог только слегка направляет мою душу, указывает ей путь, а то, как я пройду этот путь, оставляет на мое усмотрение.

— Это выглядит как экзамен. Как будто Бог решил устроить тебе проверку на сообразительность — если будешь принимать верные решения, то с твой душой все будет в порядке. Я правильно тебя понимаю?

— Это не проверка на сообразительность, это проверка на нравственность, — сказал я.

— Нравственность?

— Да, нравственность, — мне показалось, что я привел хороший довод, хотя и не понимал до конца почему.

— Как ты думаешь, твой мозг ответственен за моральные решения или они приходят откуда-то извне? — спросил он.

Я застонал.

Мне нужны были подкрепления.

— Послушайте, четыре миллиарда людей в той или иной степени верят в Бога и свободу воли. Не могут же все они ошибаться!

— Очень мало людей верят в Бога, — ответил он.

Я не понимал, как он собирается опровергнуть мое очевидно верное утверждение.

— Ничего подобного! Миллиарды людей верят в Бога.

Старик подался вперед, облокотившись на ручку кресла:

— Четыре миллиарда людей говорят, что верят в Бога, но очень мало кто верит в него на самом деле. Если бы люди действительно верили в Бога, они бы каждую минуту своей жизни подтверждали эту веру своими действиями. Богачи отдали бы свои богатства нищим. Каждый был бы неутомим и неистов, в попытках выяснить, чья вера подлинная и единственно правильная. Никто не был бы полностью уверен, что не принял по ошибке неправильную веру, и что он теперь не проклят на веки вечные, или не переселится в следующей жизни во что-нибудь нехорошее, или не произойдут с ним еще какие-нибудь, более страшные неприятности. Люди бы тратили всю свою жизнь в попытках навязать другим людям свою веру. Истинная вера в Бога требовала бы стопроцентной страстной приверженности, пропитывающей каждое мгновение нашей короткой жизни на Земле. Но эти четыре миллиарда, за исключением нескольких людей, не живут такой жизнью. Большинство верит в практическую пригодность своей веры — реальную и земную выгоду — но они не верят в то, что находится глубже.

Я не мог поверить своим ушам:

— Если бы вы их спросили, они бы сказали, что верят.

— Они бы сказали, что верят, потому что говорить, что ты веришь необходимо, чтобы получить практическую пользу от религии. Они говорят другим людям, что верят, и они ведут себя как верующие — молятся и читают священные книги. Но они не делают тех вещей, которые настоящий верующий не мог бы не делать. Если ты веришь, что на тебя едет грузовик, ты отпрыгнешь в сторону. Вот это — вера в реальность грузовика. Если ты будешь говорить людям, что ты боишься грузовика, но не будешь ничего делать, чтобы избежать столкновения, это не вера. Точно так же, это не вера, если ты говоришь, что веришь в существование Бога, а сам продолжаешь грешить и загребать под себя богатства, в то время как другие люди умирают от голода. Если твоя вера не влияет на твои самые важные решения, это не вера в реальность Бога, это вера в пользу веры.

— Вы хотите сказать, что Бог не существует? — спросил я, чтобы понять к чему он клонит.

— Я говорю, что люди утверждают, будто они верят в Бога, хотя на самом деле это не так. Они делают вид, что верят, потому что существуют вполне определенные, земные выгоды от этого. Хотя бы для того, чтобы создать иллюзию для самих себя. Это делает их счастливыми.

— Вы думаете, что только атеисты по настоящему верят в свои убеждения? — спросил я.

— Нет. Атеисты тоже предпочитают иллюзии, — ответил он.

— Тогда, по-вашему, выходит, что никто на самом деле не верит в то, во что он верит.

— Самое лучшее, что может сделать человек, это выбрать иллюзию, которая поможет ему жить. Именно поэтому люди разных религий могут уживаться друг с другом. Где-то глубоко в подсознании мы подозреваем, что другие люди верят в своего Бога ничуть не больше, чем мы верим в своего.

Я не мог с этим согласиться.

— Может быть, мы терпимо относимся к другим религиям потому, что основные вещи остаются неизменными? Отличаются только детали.

— Евреи и мусульмане верят, что Иисус не является Сыном Господа, — возразил он. — Если они правы, то христиане заблуждаются относительно основы своей религии. А если евреи, или мусульмане, или христиане правы, то заблуждаются буддисты и индусы, которые верят в реинкарнацию. Это, по-твоему, детали?

— Наверное, нет, — признался я.

— Осознанно или не осознанно, но каждый знает, что шансы выбрать правильную религию — если она существует — равны нулю.