Я знаю рассказ о жизни Платона, достоверность которого внушает мне сомнение. Он таков: Платон, сын Аристона, удрученный бедностью, решил отправиться в поход, но отказался от своего намерения уже в лавке оружейника после встречи с Сократом, ибо тот повел беседу о том, чем Платону подобает заниматься, и уговорил его посвятить себя философии.

Сократ, заметив, что Алкивиад кичится своим богатством, а особенно принадлежащими ему землями, повел его туда, где в Афинах хранилась картина с изображением всего круга земного, и предложил найти Аттику. Когда юноша нашел, Сократ попросил его отыскать свои владения, а на слова Алкивиада: «Их тут вовсе нет» — сказал: «Смотри, ты гордишься тем, что не составляет и самой малой части земли».

Диоген из Синопы любил говорить, что обычные в трагедиях несчастья обрушиваются на него, потому что он

Однако всеми этими бедствиями Диоген был горд не меньше, чем Александр своей властью над миром, когда после покорения Индии возвратился в Вавилон.

Кифарист Амеб был, говорят, необычайно целомудрен и, имея красавицу жену, не жил с нею. Трагический актер Диоген тоже испытывал отвращение к любви. Атлет Клитомах, упражнявшийся в панкратии,[124] отворачивался, если натыкался на собачьи свадьбы, и уходил с пира, когда разговор касался любовных дел.

Художник Никий работал с таким жаром, что нередко, поглощенный трудом, забывал поесть.

Александр, сын Филиппа, в ранней юности обучался игре на кифаре. Однажды учитель велел ему ударить по одной струне, как того требовала мелодия пясни, а Александр, показав на другую, сказал: «Что изменится, если я ударю вот по этой?» «Ничего, — ответил учитель, — для того, кто готовится управлять царством, но много для желающего играть искусно». Он, видно, убоялся участи Лина. Ведь Лин учил мальчика Геракла играть на кифаре и, когда тот взялся за дело неловко, рассердился, в ответ на что раздраженный Геракл ударил учителя плектром[125] и убил.

Флейтист Сатир часто слушал философа Аристона и, зачарованный его речами, говорил:

имея в виду флейты и принижая свое искусство перед философией.

У спартанцев и римлян был одинаковый закон, ограничивавший покупку съестного и касавшийся как количества, так и качества снеди. Ведь спартанцы и римляне требовали, чтобы граждане во всем, а в еде в особенности, придерживались границ благоразумия.

Существует аттическое предание, согласно которому в прежние времена в Академии нельзя было даже смеяться, ибо сюда старались закрыть доступ какой бы то ни было несерьезности и легкомыслию.

Аристотель, в страхе перед судом бежав из Афин,[127] на вопрос какого-то человека: «Каковы Афины?» — ответил, намекая на сикофантов: «Великолепны», но

Спросившему же, почему он покинул Афины, Аристотель ответил, что не желает, чтобы сограждане вторично совершили преступление перед философией. Он имел в виду смерть Сократа[129] и грозящую ему самому опасность.

На острове Косе господствует обычай, согласно которому дряхлые старцы, как только замечают, что не могут более приносить пользу отечеству, так как ум их от груза лет потерял остроту, приглашают друг друга как бы в гости или на праздничное жертвоприношение и, увенчав венками голову, выпивают яд.

Говорят, что люди впервые познакомились с масличным деревом и смоковницей в Афинах; там земля впервые породила эти плоды. Первыми афиняне научились также судопроизводству и первые ввели гимнастические состязания обнаженных и натертых маслом противников, а Эрихтоний первым стал управлять упряжкой из двух лошадей.

Аркадяне употребляли в пищу желуди, аргивяне — груши, афиняне — смоквы, жители Тиринфа — груши-дички, жители Индии — тростник, карманы — финики, просо ели меоты и савроматы, теребинт и кресс — персы.

Спутниками Диониса были сатиры или, как их некоторые называют, титиры. Титирами их зовут из-за песен, которые эти существа любят напевать, а сатирами из-за того, что они хохочут во весь рот. Силены получили имя из-за своей привычки издеваться: слово «силлос» (??????) обозначает порицание, облеченное в форму едкой шутки.[130] Одежда силенов — косматый с правой и левой стороны хитон. Он напоминает лозы Диониса с лесом виноградных завитков.

Древние обозначали глаголом ?????? способность приносить богатый урожай, поэтому они называли Диониса Флионом, Протригионом, Стафилитом, Омфакитом и другими подобного рода именами.[131]

Владычица Кипра[132] внушила безумное вожделение Элеге и Келене, дочерям Прета. Нагие они, как передают, пронеслись, беснуясь, по Пелопоннесу и через другие области Эллады. Я слышал, что вакхическое бешенство обуяло некогда лакедемонянок и жительниц Хиоса, а в каком неистовстве бесновались беотиянки, красноречиво показывает трагедия.[133] Единственные, кто, говорят, остался. в стороне от этих вакхических плясок, были дочери Миния Левкиппа, Арсиппа и Алкитоя. Причиной тому была их привязанность к мужьям, из-за которой они не стали менадами.[134] Дионис на это разгневался, и, когда женщины сидели у своих ткацких станков и прилежно занимались искусством Эрганы,[135] плющ и виноградные лозы внезапно обвили навои, в корзины для шерсти заползли змеи, а с потолка стало струиться вино и молоко. Но и эти знаменья не подвигли их на служение богу. Отсюда и беда, стрясшаяся не на Кифероне,[136] но не менее страшная, чем киферонская, — обезумевшие дочери Миния, словно молодого оленя, растерзали сына Левкиппы, совсем еще мальчика, а затем устремились к менадам. Те же стали преследовать их за совершенное преступление, и женщины во время погони превратились в птиц: одна — в ворону, другая — в нетопыря,[137] третья — в сову.

Однажды во время состязания в честь богини Геры граждане Сибариса поссорились из-за оценки искусства какого-то кифареда и схватились за оружие; испуганный актер как был в праздничной одежде, искал спасения у алтаря богини, но они и там не пощадили его жизни. Немного спустя в храме Геры стала бить струя крови, подобная неиссякаемому источнику. Тогда сибаритяне послали за оракулом в Дельфы. Ответ Пифии был таков: