— Вы что это вытворяете? По какому праву? Кто вам позволил нарушать общественный порядок?

— Он нас прирезать хочет! — завизжала теща. — Кричит, что шеи посворачивает и ноги повыдергивает!

— Что?! Гражданин Трошкин, вы знаете, что угроза убийством — это статья сто Уголовного кодекса, которая предусматривает наказание в виде лишения свободы на срок до одного года?! — вопрошал Боярков, заложив руки за спину.

Затем так же строго и официально обратился к его супруге:

— Вы подтверждаете его намерение совершить убийство?

— Да, да, этот ирод на все способен! Убьет, ей-богу, убьет! Заберите его, ради бога!

— Так-с, слышали гражданин Трошкин? Собирайтесь! Тюрьма за вами плачет! Ждет не дождется!

— Щас, — тихо и внятно ответил протрезвевший Василий, — только переоденусь.

Зашел в комнату, закрыл за собой дверь, вышел на балкон и с завывающим криком «пропадите вы все пропадом!» перевалился через перила. Его тело глухо шмякнулось об асфальт, оросив его густой темно-красной кровью.

На следующий день Боярков, как обычно, прибыл на службу выбритым, отутюженным и подтянутым. Лишь темные круги под глазами и плотно сжатые побелевшие губы выдавали скованность и напряжение. До самого вечера он не проронил ни единого слова. Так прошло еще два дня. Словоохотливый и поучающий старший инспектор превратился в бессловесного истукана.

На исходе третьих бессонных суток Боярков представил прокурору города свой рапорт с просьбой привлечь его к уголовной ответственности за убийство гражданина Трошкина.

Круг замкнулся. Заболевание Бояркова оказалось более чем серьезным. После обследования и лечения в психиатрической клинике ему пришлось уволиться из органов по болезни с диагнозом «гебефреническая форма шизофрении».

… Непросто из чиновника сделать милиционера. Да и ни к чему все это.

Помощник заместителя председателя облгосадминистрации Степан Гурак недоумевал, теряясь в догадках. Шеф адресовал ему уже пятую жалобу на аморальное поведение директора тлустенского коллективного сельхозпредприятия «Прогресс» Ракоеда и главного ветврача этой же организации Митька.

«Неужели опять загуляли? Ведь обещали остепениться, слово давали…» — бубнил про себя Гурак, заполняя командировочное удостоверение в злополучный поселок самого отдаленного района области. Его недоумение сводилось к следующему: еще два года назад у Ракоеда появилась пылкая интимная связь с женой Митька Зиной. Главный ветеринар, пытаясь спасти свою репутацию, жаловался вплоть до главы областной администрации.

Причем писал гневные письма не один, а совместно со сгоравшей от ревности супругой Ракоеда Галиной. Но однажды, разгоряченные эротическим творчеством, их души настолько сблизились, что тела воссоединились, а руки переплелись. Они так страстно бросились друг к другу, так крепко обнялись, что все гадкое прошлое мгновенно улетучилось, уступая место неудержимому и сладострастному текущему моменту…

И вот, спустя целых шесть месяцев, новое возмущенное послание из Тлустого. Теперь уже морально стойкие односельчане спешили уведомить областное начальство о непристойном поведении обеих развратных пар. Сообщали, что почти ежедневно по вечерам Ракоед направляется к жене Митька, а тот — к его супруге. Часто встречаются посреди улицы, прикуривают друг у друга и даже ведут беседы типа:

— Ты куда?

— Да твою половину хочу проведать, дома сидеть что-то невмоготу.

— А я к твоей зайду на часок. Лады?

— Лады…

На этот раз Степан Гурак особенно тщательно брал объяснения у всех сексуальных партнеров. Проявил неуемное старание, проводя длинные и нудные собеседования, намереваясь если не искоренить, то хотя бы затушевать позорные действия ответственных работников поселка. Но безрезультатно. Ракоед только раздражался, нервно сопел и все мычал себе под нос:

— Да кому какое дело…

А Митько — тот вообще довольно твердо заявил:

— Да мы это, наверное, обменяемся женами да и все. Сколько можно…

Ну а их любвеобильные половины на все вопросы и увещевания дотошного и сверхлюбопытного представителя областного центра только слегка краснели и кокетливо пожимали плечами. Никто из них не пытался раскаяться и пообещать, что впредь такого легкомыслия больше не допустит.

Короче, по итогам выводов Гурака и Ракоеда и Митька сняли с занимаемых должностей, дабы впредь такой разврат не возымел распространяющегося соблазна на поселок и его близлежащие окрестности. И обоим заклейменным грешникам ничего не оставалось, как заняться мелким бизнесом. Бывший директор начал колесить по Европе в поисках ходового товара, а бывший ветеринар занялся размножением хорошо несущихся кур. Они умело дополняли друг друга, и их семьи материального недостатка не ощущали.

На время отсутствия Ракоеда Митько уверенно хозяйничал в его более просторном подворье и к неописуемому удивлению соседей ему помогали сразу две женщины: своя законная и чужая любимая. А когда Ракоед возвращался, жили все вместе одной большой и дружной семьей, сбивая с толку озабоченных обывателей, которые терялись в пикантных догадках и предположениях. Поговаривали, что в самой большой комнате Ракоедовского дома стоят рядом две двуспальные кровати. Но вот кто, когда и с кем спит, определить никому не удавалось. Тем более что сама Зина как-то призналась своей близкой подруге:

— Ты знаешь, я сама не знаю, с кем сегодня лягу. Зато это так интересно…

И все же никто не верил, что подобное сожительство может длиться долго и беспечно. Вопрос «чем все это закончится?» не сходил с уст всех, кто знал эти необычные семьи. Кое-кто посмеивался, завидуя, а кое-кто и сочувствовал, сожалея. Большинство склонялось к тому, что такая страсть быстро иссякнет и закончится обыденным отступлением супругов на заранее подготовленные позиции — к местам своей изначальной семейной жизни. Однако реальность оказалась страшнее и трагичнее.

Как-то поздним вечером в отсутствие своих общих жен Ракоед с Митьком засиделись допоздна за бутылкой коньяка. Затем пили водку и самогон. Много курили, о чем-то спорили, что-то выясняли и… чего-то не поделили. Свидетелей не было, поэтому остаются лишь предположения на основании последствий разыгравшейся драмы. Видимо, у них возник спор, потом — драка, в пылу которой Митько разрядил свою двустволку в живот Ракоеду. А затем из нее же прострелил себе голову. К утру два окровавленных тела уже не имели признаков жизни.

Зина сразу же после похорон выехала из поселка к своим родственникам в Белоруссию. А Галя два раза пыталась отравиться, попала в психиатрическую клинику с тяжелым неизлечимым диагнозом.

Следствие по фактам смерти не дало ответа на вопрос «зачем и почему?», ибо еще никому в истории криминалистики не удавалось привлечь ревность к уголовной ответственности. А она такое дело — или мучает, или очень мучает. Третьего состояния у ревности не бывает.