Мысли заскакали, как яблоки, упавшие на пол из бу­мажного куля. Никита нес ГСК в лагерь, но задержал­ся, Григорович не мог больше ждать и изготовил заме­ну. Мы провели бессонную ночь, провозившись с наст­ройкой программ, сделав несколько пробных пусков, но Григоровичу все равно что-то не нравилось, смущало что-то… А может, пугало то, что ГСК не доставят в срок и придется на свой страх и риск включить установку по команде из штаба, используя самодельный узел? Что, если он где-то ошибся в расчетах?..

Территория блока «В» прилегала к опушке. Деревья неровной линией отчеркнули берег. Уязвимое место. Пространство за ограждением усеяно головешками пней, изрыто воронками. Рядом с наблюдательной вы­шкой должна быть траншея в полный рост, стенки за­литы фортификационным бетоном. По ней можно про­никнуть в капонир, я там не был, но с виду это — се­рьезная позиция с тяжелым вооружением, то ли скорострельной пушкой, то ли крупнокалиберным пу­леметом. Массивная бронированная дверь всегда за­перта, крыша из широченной плиты толщиной в пол­метра. Такую, наверное, авиационной бомбой не про­шибешь…

Мне нужно отыскать Григоровича и рассказать, что ГСК скоро будет в лагере, что Пригоршня несет его в сопровождении военсталов. Нельзя включать установ­ку, используя вместо ГСК самодельный узел, будет большая беда, я чувствовал это, хотя не знал, что имен­но произойдет.

Послышались голоса, пулеметчик повернулся ко мне спиной. К установке приближались две фигуры в рыжих костюмах; похоже, они вышли из надувного серебристого модуля. Понять, о чем говорят, было невозможно, но один голос принадлежал Григоровичу. А второй…

Я напрягся, сжал кулаки, ногти больно впились в ла­дони, заныли мышцы.

Я уже видел все это! Видел эту сцену, хотя и с дру­гого ракурса, я уже был здесь\

Григорович — на нем поверх комбеза был ватник — подошел к установке первым, вынул из карманов рука­вицы и полез по узкой лесенке на второй уровень. За­мер, хлопнул ладонью по лбу и стал быстро спускаться.

Второй повернулся — я узнал себя! Другой я стоял, подставив лицо лучам солнца, и любовался рощей. Вот нагнулся и что-то поискал в траве…

Дальше я не смотрел, отпустил ветки и присел.

Этого не может быть! Как?!

От воспоминаний закружилась голова. Я бессмыс­ленно пялился перед собой, из глаз текли слезы. Я по­нял все. Все до мельчайших подробностей. Стало страшно.

Не помню, как очутился у люка в подземный туннель. Как исхитрился не зацепить растяжку, как набрал код цифрового замка…

Я стоял перед откинутой крышкой, втягивая ноздря­ми морозный воздух. Я знал, что меньше чем через час начнется выброс. Что Григорович опоздает с запуском установки. Что в схему самодельного узла, смонтиро­ванного на втором ярусе, вкралась маленькая ошибка.

Я зажмурился. Глубоко вдохнул, задержал дыхание, прислушавшись к биению сердца. Выдохнул и сквозь ткань костюма нащупал цилиндр во внутреннем кармане.

Энергия выброса и частицы вырожденного вещества, которое выплеснет «пуля-квант» в камеру зарядника, вызовут необратимую реакцию. Пространственно-вре­менной континуум раздвоится, как… как дорога на раз­вилке. Аномальное облако поглотит часть Зоны, накро­ет ее колпаком. Возникнет пространственно-временная петля. Излишек энергии, как вода из сливного бачка, выплеснется за пределы колпака, разрывая цепочки ато­марных связей в слабых местах, увлекая за собой тех, кто не успел укрыться, зашвыривая их в разные участ­ки Зоны, пронося сквозь время и пространство. Но ре­акция не остановится. Петля будет сбрасывать излишки энергии, как сильфонный клапан, стравливать давление. По континууму покатятся волны ряби, удерживающие время под колпаком, будто в петле Мебиуса.

Нужно заменить самодельный узел тем зарядником, что тащит Пригоршня. Нужно проникнуть в лагерь, пе­реговорить с Григоровичем, объяснить… Но есть ли время? Сколько осталось до того момента, как все нач­нется?

Я оперся ладонями о край люка и, спустив вниз но­ги, упер ступни в железную скобу, вмонтированную в бетонную стенку колодца. Ухватился за ручку гермоза-твора и нырнул вниз, потянув за собой крышку. Люк бесшумно лег на резиновые уплотнители, я повернул ручку замка. Тихий щелчок — ив туннеле зажглось ту­склое освещение.

Лабус, не молчи! — с досадой произнес Курорт­ник. — Слышь? Как пацану сказать? Леха сидел на трухлявом пне, я — рядом на пова­ленном дереве. Кору скрывал светло-серый лишайник, причудливые узоры напоминали застывший иней.

Если бы я знал, как ему сказать… Если бы толком знал, что творится с парнем. Но ничего путного в голо­ву не лезло. Возраст у него такой, что сначала делаешь, потом думаешь — максимализм прет из всех щелей. А вдобавок… Почему он стал похож на Давыдова? Ле­ха с Пригоршней видели вблизи бывшего командира спецов и говорили, что его лицо покрывала паутина раз­резов. Вот то же самое и с Кириллом. Причем раньше, когда мы только ушли от сарая, у которого столкнулись с Давыдовым, ничего такого не было, разрезы появи­лись позже, проступая на коже постепенно, как изоб­ражение на фотобумаге. Химик успел сказать о каком-то симбионте, да только я в этих био-физико-нано-гамма-вещах не очень. Я ведь поначалу чуть не ляпнул Кириллу про порезы, Курортник остановил. Позже сказал — не стоит. А теперь что? Как ему скажешь: мол, Кирюша, стал ты мутантом, который слышит чужие мысли, видит аномалии… Чего доброго, разозлится и прибьет на хрен. Поди разбери, какие у него там возможности и силы от­крылись. А ведь был парень как парень, симпатичный, неглупый, в меру наивный и неопытный — как раз по возрасту. Человек, в общем, был. А стал…

— Что-то страшновато мне, Леха, — признался я.

— Да отпусти ты свои усы! — Курортник встал и от­вернулся.

Я опустил руку.

На каждой стоянке мы оставляли сталкеров и Кирил­ла отдыхать, сами по-быстрому осматривали окрестно­сти и потом встречались, как сейчас. Обсуждали, стро­или догадки, что случилось с Кириллом. Я еще в пер­вый раз предложил спросить парня напрямую. Но Леха не хотел — опасался. А сейчас так запросто не спро­сишь. И чем ближе мы подбирались к Янтарю, тем больше нервничал Курортник.

Он обернулся. В пальцах сигарета, сейчас разомнет ее и сунет обратно в пачку.

— Бросай курить, — сказал я и поднялся.

Леха спрятал сигарету. Поправил оружие, произнес:

— Нам минут сорок осталось до Янтаря топать. И зна­ешь… — Пожевал губами. — Знаешь, мне перед па­цаном стыдно. Я ж использую его как отмычку. В Зоне хрень какая-то творится…

Я заключил:

— И ты испугался.

— Да. В Зоне давно не был, арест, следствие… Рас­слабился я, Лабус. Контракт через месяц закончится…

— Не стоит. Зря себя винишь. Леха кивнул.

— Связь качни.

Он щелкнул переключателем и начал бубнить в ми­крофон позывные.

Я тоже включил портативную станцию, услышал ше­лест эфира и слова Курортника. Отошел в сторону. По­зывные удавалось разобрать с трудом, плохо дело — ак­кумуляторы на холоде быстро разряжаются. Я поправил наушник. Хорошо, что по дороге не вляпались в иони­зированное облако, а то бы все отрубилось в момент.

Неожиданно ответил Карп, заместитель Отмеля. Мы с Лехой переглянулись. Связь работала паршиво. Карп передал, что пеленгует Нас. На волну вышел Отмель. По голосу не разобрать, некоторые фразы съедали по­мехи, но мне показалось, что Юра удивлен и злится. Он велел не засорять эфир, выйти к лагерю в секторе «В», со стороны четырнадцатой лаборатории. Сказал, что встретит нас у подземного хода, и дал отбой.

— Ты чего-нибудь понял? — спросил Курортник. Я хотел дернуть ус, но передумал.

— Не все. Помехи. Злой какой-то он или мне пока­залось?

— Не показалось. Говорить не стал. Почему-то к че­тырнадцатой приказал выходить. Зачем? Почему не че­рез равнину? — Леха шмыгнул носом, потер его. — Не помнишь, возле люка саперы минировали?